Шрифт:
– Ребенка мне подарил, – не унималась Софья Олеговна, – и радость материнства.
Задохнулась. Где-то заплакал младенец Анна Иоановна. Зашаркали босые ступни, разыскивая для бедной Софьи Олеговны валерьянку. Всхлипывала
Фарида.
Арахна молчала.
III
Что-то надломилось с того вечера.
Как стебель “Черного принца”, который наутро приветствовал Иоана
Аркадьевича, торча из помойного ведра на кухне.
Началось с денег.
Стали хуже расходиться уроды.
Горло после пения в подземном переходе целую неделю производило один некачественный хрип. Сносно платившие редакции перестали брать у
Иоана Аркадьевича материалы, а те, что брали, перестали вовремя платить.
Оставались западные офисы, где стрекозообразные гендеристки еще могли обратить слух к безумным проектам Иоана Аркадьевича и выдать под них какие-то деньги, возможно, личные. Но стрекоз-благотворительниц стерегли “гарды”… Едва перед их рентгеновским взором появлялся Иоан Аркадьевич, они начинали сонно, но целеустремленно ненавидеть: ласковые глаза, бесцветное пальто времен похорон Черненко и кошачий Маряськин запах, прописавшийся в гардеробе Иоана Аркадьевича и торжествовавший всякий раз победу над каким-нибудь случайным дезодорантом.
Впору было наниматься в уличные торговцы эликсирами: “Хочешь похудеть? Спроси у меня!”.
Потянулась полоса постных супов, с унылыми лодочками лука. Маряся стала поджарой, как ящерица, и научилась имитировать голодные обмороки.
Гарем совещался, что продать. Постановили – электромясорубку.
Телевизор, как святое, оставили.
И тогда стала пропадать Арахна.
– Сестра, ты куда? – Старшая Жена заметила, как Арахна выуживает свой горчичный плащ из платяной свалки в коридоре и отряхивает его от кошачьей шерсти.
За пределы квартиры выходили обычно только дети Иоана Аркадьевича, унося в карманах листочки: спички – 5, мыло хоз. – 4, макароны… На родительские собрания ходил сам Иоан Аркадьевич (успевавший за время собрания набросать одного-двух уродов). Жены квартиру не покидали.
Арахна просунула руки в плащ.
– Закоченеешь… Косынку мою надень, – сказала мертвым голосом
Старшая Жена.
– Мама, тетя насовсем уходит? Ей не понравилось у нас? Насовсем поэтому уходит? – высунулась из ванной Гуля Маленькая.
К коридору, где происходило действие, стали подплывать остальные женщины.
Взгляды Арахна выдержала. Неловко чмокнула Гулю.
– Я н-не ухожу. Мне д-денег в одном месте д-должны.
Н-н-н-неподалеку. В-возьму и в-вернусь. С-сразу.
Слова, тихие, кривобокие, неубедительные, как елозанье спичкой по затертому коробку, встретили недоверчивым молчанием. Потом раздались голоса:
– Скажи Иоану Аркадьевичу, он за тебя деньги возьмет.
– Да-да, по доверенности.
– Куда в такой холод? Простынешь – чем прикажешь лечить? Лекарств нет. Разве что уриной…
Арахна колебалась. Потом села на корточки перед Гулей Маленькой.
– Я тебе к-книжку куплю, ч-чуковскую. Про “Д-добрый доктор Айболит”.
– Картинки будут? – вздохнула Гуля.
Арахна кивнула.
– А мне? – подковыляла Зоя.
– Тоже к-к-книжку! И шоколадку – с в-во-оот такими орехами!
Вылетела из квартиры, чуть не упав (споткнулась) на лестничной площадке.
Закоченев в тонком пальто, Иоан Аркадьевич зашел согреться в подвернувшийся по пути собор – синий с белым, Успенский. Шла служба.
Чтобы не стоять без дела, обошел иконы. Остановился перед Божьей матерью: там, за частоколом свечей, звучала не различимая земным ухом колыбельная, но младенец все не засыпал, глядел строгим глазом на Иоана Аркадьевича и ждал молитвы.
А Иоан Аркадьевич согрелся и стал думать об Арахне.
Над головой проносились слова о грехе и покаянии; где-то крестились.
Представлялась Арахна, качающая на руках что-то теплое и продолговатое, наверное, сына. Остальные жены стоят поодаль, неподвижно беседуя друг с другом.
Мысли об Арахне вывели Иоана Аркадьевича из-под медного купола собора; появился вялотекущий трамвай “девятка”, высекая каскады колючего электропламени.
Арахна с сыном на руках, жены поодаль, Толик и Алконост, в костюмах
Возрождения, танцуют. Странные. Иоан Аркадьевич в их одиннадцать лет уже пережил несколько острых, как жгучий перец, романов. А эти ходят, сплетясь пальцами, никто им извне не нужен.
Иоан Аркадьевич сошел в моросящую желтоватую тьму.
Через несколько шагов узнал Арахну.