— Кого мы ждем? — Спросила Хильд.

Видимо, в отстутсвии второго гостя вёльва говорить не собиралась. Хильд и не обижалась: ее ведь не на чай пригласили, а слова ведуньи на вес золота, ими не разбрасываются. Против ожидания, старуха ответила:

— Твоего отца, девочка. Пора тебе решить, кто ты и зачем. Хватит стоять двумя ногами в разных мирах.

— Моего отца?

Значит, он не умер много лет назад вместе с мамой? Или умер, но эта женщина сможет поднять его из мертвых, чтобы Хильд могла узнать что-то важное? Что это за тайна, которую никак нельзя унести в могилу? И что это за разные миры?… и в каком мире она сейчас?

Мысли шевелились в голове лениво, как засыпающие рыбки. Свет уже не казался таким ярким, а фигура вёльвы стала такой маленькой, словно Хильд смотрела на нее с обратной стороны подзорной трубы. Она положила голову на руки и вздохнула. Она немного полежит с закрытыми глазами, а потом… потом…

Гудрун Хорфагер смотрела на спящую перед ней молодую женщину. Белые, как лунный свет волосы закрывали часть щеки, длинные ресницы чуть подрагивали, а губы после горячего вина казались розовыми, как лепестки шиповника. Брюнхильд была прекрасна, как лебедь на волне, даже красивее, чем описывали ее в сагах.

Бедный мой мальчик, подумала старуха, счастливый ты мой, несчастный, как же ты умудрился встретить не кого-нибудь, а дочь самого Всеотца? И чем тебе придется заплатить за свою любовь? И не придется ли расплачиваться нам всем?

Она посмотрела на руку Хильд, узкую ладонь с длинными пальцами, на старое золотое кольцо. Когда-то Гудрун носила его с гордостью. А до нее мать ее мужа Магнуса… а до них многие и многие женщины, долгая череда жен, матерей и бабушек. В те времена кольцо Хорфагеров было ширким и толстым, оно закрывало всю фалангу ее безымянного пальца. На руке невестки оно выглядело в два раза тоньше. Плохой знак.

Такое уже было в их роду восемьсот лет назад, когда умер Хакон III Сверресон. Его незаконный посмертный сын спас Хорфагеров и стал Хаконом IV, а его сын и внук прославили семью. Да и правнука не зря в народе прозвали Святым: он сумел призвать к порядку больших людей в Норейг и защитил крестьян от крепостного ярма. Молодец, конечно… жаль, что был слишком «святым» с женщинами.

Гудрун с трудом встала из-за стола и, тяжело опираясь о стену, побрела к своему креслу. От таких мыслей она чувствовала себя в два раза старше. А может быть, слишком долго пробыла в этом мире. Пора было возвращаться в сон. «Никто не избегнет злых норн приговора» (1), даже ее красивый и сильный сын.

С Фрейей все было ясно: через несколько месяцев она родит своего ребенка, нового Инглинга. Молодец, дочка… Судьба же Орвара была темна, а кольцо на пальце его жены таяло на глазах. Но говорят и иначе: «Не легко изменить то, что суждено, но нужно биться до конца». В том, что Орвар будет биться до конца, она не сомневалась.

Хильд разбудил негромкий стук, она подняла голову и потерла глаза. Стучали в дверь. Она вышла из кухни. Вёльва спала в кресле, укрытая шерстяным одеялом, никакого гостя не было, светильники не горели, зато небо за окном уже посерело в ожидании восхода.

Стук повторился, но мать Орвара и бровью не повела. Видимо, нужно было открыть самой. А, ну да, конечно… должен был прийти отец. От смешанного ощущения ожидания и страха вспотели ладони. Хильд быстро обтерла их о джинсы и потянула ручку двери на себя.

На пороге стоял Орвар, такой как вчера, и в то же время совершенно другой. И дело было не в усиленной железными заклепками кожаной куртке, больше напоминающей средневековый стеганый доспех, и не в привязанном за спиной мече — он словно смотрел на нее сквозь прозрачную стену. Видел, слушал, но не мог прикоснуться.

Туман за спиной Орвара сгустился в почти непроглядную мглу, и оттуда доносилось глухое рычание и чавканье шагов по насквозь пропитанной влагой земле. Свершилось, подумала Хильд. Леопарды уже здесь и Стая выходит им навстречу.

Возможно, я вижу его в последний раз. От этой мысли все ее тело застыло, как сосулька.

— Останься целым, — онемевшие губы слушались с трудом, но она во что бы то ни страло должна была произнести эти слова.

Он улыбнулся одними губами, а глаза оставались такими же отстраненными:

— Знаешь, чего я хочу больше всего?

— Мирового господства? — Попыталась пошутить она.

— Нет. Чтобы ты была счастлива. Раньше я был уверен, что смогу сделать тебя счастливой, но теперь думаю, что без меня тебе будет лучше. Я всегда чувствовал, что не заслуживаю тебя, просто отказывался это признать. Забудь меня и живи спокойно.

Легко сказать, забудь. Видимо, Орвар перед битвой решил отдать все долги и идти на смерть с легким сердцем. А как быть той, которая останется стоять на пороге и будет смотреть ему в спину?