Ловко разносить тарелки, мило улыбаться и принимать оплату по счету я научился уже к утру. Платили здесь исключительно наличными, зато щедро давали на чай, так что к концу смены у меня скопилось уже тысячи три.

Кроме любви к наличности у ресторана была еще одна интересная особенность: за столиками сидели одни мужики, ну, точнее джентльмены, так что к утру для меня уже не было тайной, что это за заведение.

Вернувшись домой я отчитался перед Лигой: «На работу взяли. День отработал». «Прекрасно. Продолжайте», — только и ответили мне.

Вечером следующего дня я снова был в клубе «Уваров» и разносил тарелки. Около полуночи меня подозвал хозяин: «Вань, тебя хочет клиент». «Какой?» «Посмотри на вон тот столик, один из тех, которые ты сейчас обслуживаешь. Высокий господин. Симпатичный. Лет пятидесяти. Волосы с проседью».

Я посмотрел. Лицо было незнакомым.

«Аполлон Осипович, — тихо сказал я. — Меня не предупредили. Дело в том, что я гетеросексуал». «Ваня! Ну, кого волнует твоя ориентация! Ты сюда деньги пришел зарабатывать или удовольствие получать? Тебе повезло! Аристократ! Англичанин. Красивый. Еще не старый. Платит хорошо. Ты по-английски сечешь?»

«Немного. Учил в школе», — сказал я.

«Этого хватит. Ну? Тридцать процентов твои, семьдесят — заведения».

Я хотел спросить: «Что-о?» Сдержался, но, видимо, вопрос выразил мой взгляд.

«Ну, ладно. Сорок процентов твои», — уступил хозяин.

«Аполлон Осипович, — взмолился я. — Ну, дайте мне хоть пару дней осмотреться!»

Утром я снова отчитался перед Лигой: «Отработал второй день. На меня есть спрос».

«Хорошо, — ответили мне. — Все идет по плану».

Дня два я работал спокойно, меня не доставали предложениями, зато давали изрядно чаевых, так что предложения ожидались.

Была пятница. Вечер. И я увидел его! Судья Эдуард Васильевич Беленький сидел за столиком, уставленным снедью, и жрал. Толстый, обрюзгший, лысый. У меня возникло острейшее желание подсыпать яду ему прямо в золотую икорницу.

Мне кажется, он заметил меня тогда же, в первый день, я обслуживал соседний столик, но хозяин пока молчал.

«Спасибо!!! — утром написал я Лиге. — Я его видел».

«Ничего не предпринимайте без приказа Лиги», — тут же вылили на меня ушат холодной воды.

Приказ пришел быстро: «Вам нужно поехать по адресу. Адрес. Найдите там заброшенную больницу. Недострой прошлого века. Поднимитесь на второй этаж. Координаты. За колонной камень в стене можно вынуть. За камнем пакет. В нем найдете две упаковки таблеток: белую и черную. Две капсулы из черной упаковки принимайте дома перед каждым выходом на работу. Две капсулы из второй — после каждого возвращения с работы. Не вступайте в сексуальный контакт ни с кем, кроме объекта. Не пользуйтесь общественной посудой».

Я сделал все, что было приказано.

Честно говоря, до этого надеялся, что мне позволят убить его раньше, чем придется с ним трахаться.

Вечером я не успел дойти до кухни. Хозяин задержал меня. «Ну, парень, ты попал!» — зашептал он. — «Знаешь, кто на тебя глаз положил? Судья Эдик. Видел вчера лысого толстяка за соседним столом?»

«Да, — кивнул я. — А почему попал?»

«Этот гад ни хрена никогда не платит! Даже жрет на халяву! У него вся ментура под пятой. Откажешь ему — тебе наркоту подбросят и сядешь лет на пятнадцать. А нас закроют к чертовой матери! Ваня, спасай! Такого англичанина отшил! Дипломата! Он так сокрушался, в Лондон тебя хотел увезти! А теперь будешь ублажать этого выродка задарма».

Я вздохнул.

«Так и знал, — сказал хозяин. — Я как на тебя посмотрел — все, думаю, для Судьи парень. Он любит таких белобрысых, у него все такие. Только ты красивее. Ладно, заведение платит. С нас плюс пятнашка к зарплате. Спасешь?»

«Ладно», — обреченно сказал я.

«Ну, спасибо, Ваня. По гроб жизни не забуду! Пойдем!»

Хозяин привел меня в так называемый кабинет, где, кроме стола, накрытого на двоих, имелась застеленная кровать. На ней уже ждал судья.

Тот самый спецсудья Беленький, от которого ни один незадачливый автор смс-ки о передвижениях наших якобы «несуществующих» войск не ушел без десятки, ни один автор оппозиционного поста в соцсети — без пятака, ни одну пуговицу, оторванную у мента на митинге он не оценил меньше, чем в три года, ни один предприниматель ни ушел от него не разоренным, ни одна женщина, укравшая хлеб для своего ребенка, не вышла от него на свободу. Меня трясло просто, когда я читал репортажи с его судебных заседаний.

Я смотрел на него и думал: «Надо подставить ему задницу? О-кей. Интересно, сколько он проживет после этого?»

— Ну, Вань, раздевайся, — сказал судья, когда хозяин ушел.

Я разделся.

— Что надо делать, Эдуард Васильевич? Я в первый раз.

— В первый раз, говоришь? Девушек-то трахал?

— Ну, да…

— Значит, не в первый.

Судья торопливо разделся встал на колени на кровать и подставил мне задницу. Жирную, белую, как у бабы.

Я выехал на своей ненависти и остатках юношеской гиперэрекции. Судья стонал и визжал. Я впился ногтями ему в ягодицы. Думал, интересно, ногти у меня тоже отравленные? Я представлял себя и его в тюрьме, где ему и место, и я его опускаю. Интересно, а он не подаст на меня за изнасилование, думал я. Проститутки, говорят, подают. А клиенты?

Он не подал. Он мне заплатил. Аполлон Осипович был в шоке. Я был первым, кому он заплатил. Пятьсот евро. Триста я честно отдал хозяину.

«Теперь он с тебя не слезет, — сказал он. — Ну, точнее ты с него».