– Какие еще пересъемки? –тут настало время возмущаться мне. – Оскар, у нас была договоренность, ты помнишь?

Договоренность!

– Я помню, – он встал со своего кресла и, с жаром взяв меня за плечи, продолжил: – Ты поставила условие, и я его выполню. Твои сцены останутся не тронутыми. Я обещаю. Ты блистательно отыграла каждую секунду своего времени, каждый кадр с тобой – бесценен!

С какой искренностью он это сказал! С каким восхищением он посмотрел на меня! Если бы не годы, проведенные за обточкой актерского мастерства, я бы разрыдалась, услышав подобные слова. Но вместо слез, лишь мило улыбнулась, показывая, что все в порядке.

Действительно, это было мое условие. И моего мужа.

Джон Каргилл – глава Cargill Group, компании занимающейся производством продуктов питания, торговлей сырьем и даже оказанием финансовых услуг. Мы познакомились чуть более двадцати лет назад на какой-то богемной вечеринке в Беверли-Хиллз. Он старше меня на двенадцать лет, и уже был вдовцом на момент нашего знакомства. А я- восходящей звездой малобюджетных фестивальных фильмов и матерью одиночкой по совместительству. Уверена, это была любовь с первого взгляда. Но могло ли быть иначе? Высокий, статный и обаятельный мужчина с глазами цвета ультрамарина сразу же украл мое сердце, заставляя покрываться мурашками от одного только взгляда. До него я и не знала, что такие чувства могут проснуться во мне. Мы сразу же нашли общий язык. Джон оказался умным, обходительным, добрым, щедрым и, что самое главное, он совсем не ревновал меня к профессии в отличие от предыдущих ухажеров. А еще он не тянул с предложением руки и сердца. А я не тянула с ответом. И пусть СМИ каждый год нас разводят, наш союз крепок и нерушим, как и двадцать лет назад. Именно поэтому он впервые настоял, чтобы в год моего юбилея и нашей годовщины мы отправились в повторное свадебное путешествие. Кругосветное. Я не могла отказать, поэтому и обговорила это заранее в контракте. Они снимают все мои сцены, и до окончания съемок я свободна, как ветер. К счастью, не смотря на одну из главных ролей, сцен с моим активным участием не так уж и много. Чаще моя героиня звучит за кадром. Но, если я правильно поняла, в этом-то и проблема.

В итоге, не желая больше слушать их препирательств, я удалилась в свою гримерку. А Оскар продолжил что-то говорить, доказывать свою точку зрения, пререкаться с продюсером, угрожать жалобами высшему руководству. Но это Голливуд, малыш. Как бы ни были сладки речи о свободе – ее тут нет, и никогда не было.

Закрывшись в гримерке, я свернулась калачиком на диване и около часа пролежала так, тупо вглядываясь в пустоту. Сцена, которую мы сняли сегодня, была для меня последней. Момент, когда героиню сбивает машина, доснимут с девушкой-каскадером. Признаться, мне бы самой хотелось принять участие в этой сцене, но Руперт (мой агент) был против. Он сказал, что это слишком опасно, тем более героизм, проявленный актером на площадке, в зачет на Оскар не идет. Поэтому мне оставалось довольствоваться лишь сценой падения с лестницы. Хотя какое может быть падение с трех ступеней? Я в детстве падала с куда более больших высот. Но, признаюсь себе в этом честно, в моем возрасте даже при условии хорошей физической подготовки это далось нелегко.

В дверь робко постучали. Это была Эмма. Она передала мне слова Оскара. Режиссер остался доволен, полученным результатом и не стал задерживать меня на съемочной площадке. Чем я с радостью и воспользовалась. Однако, когда я собиралась сесть в свою машину, приведя себя в порядок, он подошел ко мне и, потупив взгляд, попросил оставаться на связи. Как и прежде мне пришлось лишь мило улыбнуться, скрыв растущее во мне раздражение, а затем, кивнув головой, я скрылась в полутьме тонированного седана.

Большую часть дороги до поместья семьи Каргилл я провела в молчаливом раздумье, вспоминая свою жизнь. Ненавистная роль-пустышка, какой она видится мне, каким-то невообразимым образом все же зацепила меня, задела за живое, вскрыв старые раны. Перед глазами промелькнули все знаковые события, в которых приходилось балансировать, словно акробатке над пропастью. Прошлое осталось в прошлом, но были ли все содеянные мной поступки оправданны? Правильный ли делала выбор? Какая глупость. Эти мысли не вызывают ничего кроме усмешки. Возможно, Оскар был прав, и эта роль действительно станет для меня знаковой и победной. В ином же случае она станет последней.

Боже, как же я устала! Мне хочется тишины и покоя, будто бабке преклонного возраста! Вся моя жизнь была сопряжена с борьбой. Каждый вызов судьбы – сражение, из которого я не могла выйти проигравшей. И я побеждала. Всякий раз зубами вырывала победу, но теряла при этом частичку себя. Крошилась, как фарфоровая кукла под гнетом времени. Как итог, к своему юбилею подошла абсолютно разбитой. На миллион мелких осколков.

Мы были на полпути до дома, когда в зеркале заднего вида я заметила обеспокоенный взгляд молодого водителя. Симпатичный юноша работает у нас недавно, около полугода. Так получилось, что мне пришлось ему помочь. Не без корыстного интереса, разумеется. У меня есть некоторые надежды на то, что он заинтересует Алису, заставив ее задержаться дома. Но кого я обманываю. Мой терновый плод никогда на это не пойдет.

Чтобы отвлечься, я решила заговорить с ним:

– Ник, а ты ведь не знаком с моей дочерью Алисой?

Он отвел взгляд. Должно быть, почувствовал себя неловко.

– Нет, миссис Каргилл.

Каргилл. Мне больше нравилось быть Павловой. Меньше ответственность. После замужества я взяла фамилию мужа, а девичья осталась жить в виде псевдонима на постерах к фильмам.

– Что ж, у тебя, возможно, появится такая возможность, – подавив раздражение, я ответила, смотря в окно. – Если, конечно, моя непутевая дочурка соизволит поднять трубку телефона или ответить хоть на одно мое сообщение.

Хотя думаю, номер, на который я их выслала, ей уже не принадлежит.

И снова этот настороженный взгляд со смесью сочувствия и любопытства.

– А почему Вы спрашиваете?

– Мне кажется, вы могли бы найти с ней общий язык. Ты хороший парень, Николас. Кто-то вроде тебя способен спасти ее.

– Спасти от чего, мэм?

Я помедлила с ответом. У меня начинала болеть голова из-за чего, кажется, сболтнула лишнего. Вот дура!

– Нет, нет, нет. Не тот вопрос, Николас. Ни от чего, а от кого.