Темный круг. Наследие Вассар

Аннотация

Мир еще не остыл от предыдущих потрясений, а приближающаяся звезда Сул-Ур уже сулит ему новые. Великий, укрывшийся на севере, постепенно теряет силу, и тем уверенней чувствует себя Суггиш – воплощение древнего некроманта: он восстал и снова грозит войной всему живому. Сможет ли его остановить тот, кто сам только начинает осознавать свое предназначение? Вступая в Темный Круг, он еще не знал, какие могучие силы готовы бороться за него. Он думал, что видит сны, – они оказались реальностью. Он думал, что кто-то морочит его, оказалось, что морок – это и есть он сам. Перемены застали его врасплох, лишили привычного имени, дома, окружения, жизнь его не раз висела на волоске. Закалят ли его испытания настолько, чтобы в одиночку противостоять роковому наследию Вассар?

Часть 1 Он не любил вспоминать, как попал в этот мир, выхваченный из своего, как самая случайная случайность. Из-за этого те, в чью историю он оказался втянут, не видимый ими, – потому что разве можно заметить увязавшийся за подолом листок, когда тебя несет ураганом, да и сам ты ураган? – были для него как одно неразделенное и безусловное зло. Но иногда он сознательно вызывал воспоминания, бередил не успевающие зарубцеваться раны, вновь и вновь переживая то, что не было предназначено ему, в месте, в котором он не должен был оказаться… Он уже не помнил, сколько он бежал и когда начался его бег. Небо рушилось на землю. Земля вздымалась до небес. Как две исполинские ладони, они то сходились, оставляя видимой лишь длинную узкую полоску горизонта, то расходились вновь, и тогда очередная волна подхватывала его и гнала вперед. Ему оставалось только подчиниться. Давно оглушенный диким воем и скрежетом, заполнившим все пространство, он не слышал даже собственного голоса. А потом наступила тишина. И было в ней что-то чудовищно неправильное. Он видел, как летят в воздухе, осыпаясь разрушительным градом, поднятые чьей-то волей камни, как, падая, рассыпаются в пыль, видел, как дрогнула и прогнулась земля, скатываясь со стен огромной воронки, видел, как забили ключи и устремились потоками вниз. Но ничего не слышал. Он лежал на вершине холма. Долго, время от времени проваливаясь в сон. Слух вернулся позже, как и осознание того, что с ним произошло. А пока он даже не удивился стремительным переменам вокруг. Воздух очистился, обнажив удивительной красоты небо и белоснежные поля, тянущиеся вдаль, насколько хватало зрения. Сначала он подумал, что видит снег. Нет, землю покрывали цветы – белая рантия, священный цветок Жизни (название как само собой пришло в голову). Небесная синева отражалась в воде. Огромная воронка, превратившись в подобие чаши, успела наполниться водой: ничто не тревожило ее глади. Вокруг чаши четко обозначилось поделенное надвое кольцо: одна его часть стремительно зарастала травой, другая так и осталась выжженной, черной, ничего с той поры и не родившей землей. Осторожно спустившись, он склонился над водой: она показалась очень чистой. Он зачерпнул ее рукой – она вдруг заискрилась, рассыпалась мелким бисером. Его ладонь становилась прозрачной. Когда она стала совсем неразличима с водой, он испугался и отдернул руку: в сухом воздухе она постепенно приобрела прежнюю осязаемость. Он опять погрузил ее в воду, потом, раздевшись, погрузился весь. «Что это?» – подумал он. Перед его взором вихрем неслись картины свершившихся событий – он читал их как по книге. Он ужаснулся, когда понял, свидетелем какой великой битвы он оказался. Никто не выиграл. Но никто и не проиграл. Бежавший из мира вернется. Оставшийся здесь должен будет ответить на вызов. Он понял: вода приняла в себя Знание обоих. Он стал называть это Зрение. Он посмотрел на кольцо вокруг чаши. Границы были подвижны. Ему вдруг подумалось, что окончание невозможно. Ни для этого мира, ни для него. Мир будет жить, пока поединок не завершен. Чья бы ни была победа – это поражение для него. Ему надо сделать все возможное и невозможное, чтобы эта битва никогда не закончилась. Потом, много позже, он понял и другое. Великий, схоронившийся где-то на севере, постепенно теряет свою силу. Любое проявление частицы его врага означает для него поражение. Он не может не реагировать на него, а значит – отдает свою силу. Трава росла очень быстро. То, что это не трава, а оружие, он тоже со временем узнал. Нет, увидел, как вяжет фейлун Великий. В каждой травинке – часть его силы. Она выросла из его крови – если у Великих бывает кровь. Травы было много, сколько он ни срезал ее, она только гуще росла. Он понял это как знак. Святое войско. Он создаст Святое войско, оно уничтожит все побеги черной крови. Он создаст великий Хран и станет его Архипровидом. Пока у него есть Чаша Провидения – его тайная тайна, его сущая сила, мир в его руках, и он будет за него бороться. Глава 1 Черан повел небольшой отряд потайной тропой в обход лесной заставы, расположенной в глубине Инистого леса. Тропа пролегла вдоль старого, давно заброшенного тракта, соединявшего когда-то северную долину с землями объединенного княжества Кьянк. В лесной гуще она неожиданно вывела к древнему сооружению. Позеленевшая от времени каменная стена полуразвалившейся крепости угрюмо нависла над оторопевшими путниками. Не раз бывавший в этих местах, Черан вспомнил, что местные называли эти развалины некрополем, хранили легенды о былом величии его создателей, но последние полвека остатки славы давно забытых мастеров мало кого интересовали, разве что таких вот, как он, лазутчиков и контрабандистов. Правду сказать, с недавних пор он стал опасаться близости некрополей, но для выполнения задачи более безопасного пути не было. Его предупреждали о возможных последствиях, но он и в этот раз надеялся на свое везение. Тем более что лучшего проводника по этому непредсказуемому лесу им было не найти, а он многим обязан князю. За стеной послышался шорох, потом сдавленный хрип. Черан оглянулся на спутников, знаком приказал следовать за ним, сам пошел быстро, бесшумно, стараясь не обнаружить себя. Встреча с возможными обитателями некрополя никак не входила в его планы, поэтому он свернул с тропы в подлесок. Отойдя достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности, и выбрав подходящее место для наблюдения, он поднял левую ладонь, призывая людей остановиться. Лазутчики, укрывшись в густой поросли, замерли, их зеленые одежды полностью слились с листвой. Взгляд Черана был прикован к воротам: из его укрытия они хорошо просматривались. Некогда массивные деревянные створки, давно съехавшие с проржавевших петель, местами превратились в труху, осыпались ссохшимися мелкими осколками, неровным слоем разметанными ветром у входа. Что-то было не так. Холодком под кожу заползла и растеклась тревога. Черан пригляделся. По древесной россыпи проступала широкая и глубокая колея, явно оставленная недавно: обнаженная земля еще не успела прикрыться травой, свежая поросль едва-едва схватилась на проплешинах. Краем глаза уловив неясное движение, он пригнул голову. Из-за набежавшего ветра обзор то и дело закрывало ветвями. Когда они в очередной раз разомкнулись, Черан впился глазами в пространство у ворот: тень, скользнувшая по поверхности стен, сгустилась в плотный туман и повисла над землей неопрятным черным пятном. Оно едва заметно подрагивало. Постепенно стали проявляться очертания того, что приводило его в движение. С трудом угадывалась верхняя часть человеческого скелета, укутанная темным одеянием, желтоватый череп, казалось, вот-вот сорвется с тонких шейных позвонков, руки, согнутые в локтях, костлявыми пальцами водят по воздуху… – Нет! Нет! Не может… У Черана перехватило дыхание, в глазах зарябило, тело обмякло и стало невесомым. Почудилось, что существо – если несыть можно назвать существом! – начинает раздваиваться. И вот уже их не два, а три, четыре… Сердце его стучало гулко, казалось, каждый его удар слышен за сотни переходов вокруг. Что-то в некрополе отзывалось на эти звуки как на призыв, и все новые и новые существа появлялись то тут, то там, сливались в темную бесформенную массу, и эта масса подкатывала все ближе и ближе. Не стало леса, растворились в воздухе ворота – Черан был один на один с полчищами несыти. Предательский стук в груди выдавал его. Или это не его сердце, а невидимый колокол задает ритм и сгущающимся, словно из воздуха, существам, и его крови, заставляя ее бешено биться в венах (еще чуть-чуть, и они не выдержат – взорвутся)? Бой колокола становился все громче, вызывая конвульсии темной массы. Черан судорожно сглотнул и зажмурился. Вдруг он почувствовал, как костлявая рука легла ему на предплечье, тисками сжимая разгоряченную плоть: под тонкими пальцами вспухла вена, в руке защипало. Он не понимал, сколько времени прошло, и есть ли еще оно – время. Когда открыл глаза, морок исчез. Вместе с ним пропала и жгучая боль в предплечье. Он взглядом отыскал спутников: они лежали поодаль и пристально смотрели на него, ожидая команды. Он нашел в себе силы обернуться в сторону ворот: существо – на сей раз в одиночестве – все так же парило в воздухе. Медленно поворачивался на тонкой шее грязно-желтый череп, озирая окрестность пустыми глазницами. Черные провалы сильнее магнита притягивали к себе горящий взор уже почти не владеющего собой Черана. В тот момент, когда они неминуемо должны были пересечься, ветер предусмотрительно загородил человека спасительными осиновыми ветвями. Черан резко упал на землю, вытянув назад руку с растопыренными пальцами, – весь отряд тут же вжался в землю. Сердце отчаянно билось в груди, опытный лазутчик не мог поверить своим глазам, но натренированное годами чутье кричало: «Бежать! Бежать! Не оборачиваясь!» Он едва смог успокоить колотивший его озноб и, как только ветер подул в их сторону, подал команду к немедленному отходу. Лазутчики двигались осторожно, низко пригнувшись к земле, огибая каждую кочку, глубоко погружая руки в холодную мшистую массу, их зеленые плащи волочились по влажной поверхности пористого лесного покрова. Только когда некрополь остался далеко позади, Черан разрешил всем подняться. Лесными тенями, бесшумно и стремительно, они двигались от дерева к дереву, следуя друг за другом. Он гнал людей от опасности, подчиняясь почти животному инстинкту, и только через несколько часов решился выйти на тракт. Когда отряд лазутчиков с севера достиг своей цели, светило уже опускалось за полыхающие огнем вершины Парящих гор, заглянув напоследок в туннель, ведущий в катакомбы пограничного города. Черан с трудом вспомнил название: Вартияр. Пережитый утром страх только-только отпустил его, но чернота туннеля снова напомнила об увиденном. Вместо того чтобы укрыться в подземельях, он принял решение остановиться на ночь в небольшой дубовой роще, раскинувшейся подле города. Рядом с ним беззвучно приземлился краст: плотная повязка на лице прикрывала уродливые глубокие рубцы на носу и скулах. Краст стянул с носа повязку, шумно вдохнул воздух и уставился на командира. Черан будто не заметил его буравящего взгляда. – Ты видел это? – просипел краст. – Да. Удовлетворенный односложным ответом, краст не стал продолжать разговор, снова натянул на изуродованное лицо повязку и так же бесшумно растворился в сумерках. «Оставался бы ты на своем острове, падаль безносая», – выругался про себя Черан. Дружинник князя пытался отговорить его от похода и намекал о странных гостях. Тогда Черан и представить себе не мог, что этими гостями окажутся красты – безносое проклятье рода человеческого, отрекшиеся от собственных корней, посвятившие жизнь служению Сул-Уру. И всё ради чего? Ради возможности быть незаметными для несыти? Ночь была темной и теплой. Шелест листвы убаюкивал обострившийся слух Черана, погружая его в смутные видения. Липкая, вязкая дрема постепенно охватила его, но ему казалось, что он чувствует и слышит происходящее вокруг. Как он снова оказался у ворот некрополя? Лазутчик вскинул голову, потом завозился, устраиваясь удобнее между кривых корней дуба, где-то на полпути из не оставляющего его полузабытья удивившись произошедшей перемене: тяжелые деревянные створки ворот покоятся в массивных кованых петлях, – и провалился в сон. Он видел, как дрогнули ворота, как распахнулись створки, снимаясь с петель, рассыпаясь в пыль, тут же подхваченную ветром. Пыль черным облаком то взмывала вверх, то оседала вниз, то обволакивала его, и вот сотворилось, соткалось нечто, унеслось от Черана вдаль. Нет, навстречу… И вот оно уже почти рядом: желтый череп несет взбесившимся ветром… И уж не ветер ли это: «Чччччеррррран»? Зовет. Тело не слушается. Ветер свистит, колотясь, вырываясь как будто уже изнутри самого Черана. Он почувствовал дикую боль в глазах, схватился руками за голову. Что-то снова обожгло предплечье, полоснуло, словно ножом. Криком вырвал себя из сна и тут же занырнул обратно. Пришлось бежать по старому тракту, подчиняясь насланному кошмару. Пейзажи сменялись быстро, гораздо быстрее, чем может скакать самая проворная лошадь, но оно не отставало, напротив, с каждым шагом становилось все ближе, а голос – или ветер в ушах? – звучал отчетливее: «Стой, Черан! Бежать некуда!» Один из дозорных покинул пост, завидев выдвигающийся из города отряд. Напрасно он пытался растормошить командира: тот не поддавался. Тогда он размахнулся и ударил по груди спящего тяжелой перчаткой, силой вытягивая его из тягучего сна. Черан очнулся с трудом, замер, вслушиваясь в накрапывающий дождь, не сразу поняв, кто он, где он и что пытается сказать ему дозорный. Когда пришел в себя, отдал приказ укрыться в катакомбах. Голос из кошмара по-прежнему преследовал его, нестерпимо громкий и пронзительный, болью отдавался в ушах, отражаясь от неровных стен городских подземелий. Предплечье жгло. Он на ходу распахнул рубаху, сдернул рукав и уставился на белесый отпечаток, слегка светившийся на коже. Не заметил, как скривился в ухмылке кравшийся за ним краст, когда он, спохватившись, нервно укутал руку, пряча от посторонних глаз появившуюся на ней метку. «Суггиш уже выбрал жертву», – решил про себя краст. После нескольких часов блуждания в темноте отряд нашел большую залу в глубине туннелей. И только когда зажглись костры, озарив подземелье неясным светом и согрев собравшихся вокруг костра теплом, пришло успокоение. Боль, наконец, отпустила Черана, изрядно притупив и прочие чувства. Приказ он выполнил: Инистый лес позади, над ними – Вартияр. Его дело – ждать дальнейших указаний. Когда это случится и кто передаст указания, об этом Черан не должен думать: на службе у князя лишних вопросов не задают. Глава 2 Через Вартияр тянулся широкий северный тракт. Город лежал почти на самом краю объединенного княжества Кьянк, оберегая земли от набегов диких племен и свирепых северных князей, так и не смирившихся со своим положением и время от времени поднимавших головы. Зажатый краем вытянутого глубоко на северо-запад горного хребта, носящего название Парящие горы из-за неприступной высоты и частых, застревающих между вершинами облаков, и непроходимым Инистым лесом с севера и востока, он закрывал собой единственный свободный проход на юг и служил перевалочным пунктом для караванов торговцев, отваживавшихся войти в долину или отправиться к далекому северному Приюту. Возле восточной стены, окруженный невысокими зданиями, расположился трактир. Он был не единственным в городе, но самым известным среди приезжих торговцев: не побывать у Пирита, не переночевать в маленьких уютных комнатках, не выпить темного пива, сваренного радушным хозяином, считалось почти непростительной глупостью. Пирит, владелец трактира, был человеком солидным, знающим, когда возвращаются караваны с севера, когда приходят товары с юга, он помнил имена всех торговцев и воинов, их сопровождавших. Трактирщик прекрасно ладил с местным градоправителем Лодином Харрасом, который иногда наведывался в заведение в компании своих верных сотенных, а в последнее время все чаще с примием Легуром, что командовал большим северным гарнизоном Храна. Пирит побаивался и втайне недолюбливал храновников (так называли в простонародье тех, кто нес службу в Святом войске Архипровида Сулгрика), но из-за добрых отношений с градоправителем и тесным, хоть и не сказать, что для него приятным, знакомством с примием, мирился с их присутствием. У Пирита был молодой помощник Дан. Он появился у него еще совсем ребенком. Закоренелый холостяк трактирщик всем рассказывал, что это сын его дальней родственницы, умершей при родах в деревне, и, чтобы не отдавать мальчонку в чужие люди, он, как единственный состоятельный родственник, взял его на воспитание. Деньше, как обычно называл юношу Пирит, а за ним и все остальные, исполнилось уже шестнадцать лет. Смышленый и расторопный, он с утра до ночи упоенно носился по трактиру и городу, выполняя множество мелких поручений, успевал помогать на кухне, а при случае и накрывать столы для известных гостей. Свободное время Деньша предпочитал проводить в крепости у черно-белой башни. Он любил слушать, как стражники и воины из отряда градоправителя рассказывали захватывающие истории о битвах с суровыми северянами, о столкновениях с несытью и некромантами. Там он познакомился с сотенным Пястом и привязался к нему со всем юношеским пылом: воин вызывал у него восхищение. Вообще-то настоящее имя сотенного было Айрин, Пястом его прозвали еще во времена его юности за могучую силу в руках, так с тех пор прозвище к нему и прилипло, да и он сам охотно на него откликался. Пару лет назад Деньша, взяв разрешение у Пирита, попросил сотенного обучить его владению мечом. Тот поначалу ничего не ответил, но присутствовать на тренировках своих воинов не запретил. А спустя месяц вручил парню тяжелый колун и отправил колоть дрова, пояснив, что меч могут удержать только сильные руки. Уже через неделю стараний ладони Деньши стерлись в кровь и непрестанно болели, но он упорно продолжал упражнения с топором, пока руки не окрепли, а нежная кожа не огрубела. И только после этого Пяст начал показывать ему базовые позиции, орудуя старым тупым двуручем, годным только для тренировок. Но в его сильных руках даже такой меч обретал грациозную коварность. В первой же схватке со своим учителем Деньша потерпел неудачу и чуть было не расстался с рукой. Клинок с резким шипением врезался ему в наплечник, толкнув с такой силой, что незадачливый юноша пролетел больше трех метров, перекатываясь с ног на голову, спиной врезавшись в хлипкую изгородь, – от удара она частью обвалилась, и ее пришлось восстанавливать. С тех пор Деньша избегал попадаться под удары Пяста, – он старательно нырял, уклонялся и пятился, открыто принимал их только в том случае, если был уверен в крепости своей руки. Прошло уже два года. Деньша поднаторел в учебных боях, и теперь даже Пясту было тяжело справиться с его яростными атаками, но победить опытного командира Деньше удалось лишь однажды. На закате, когда светило Сиана-Яры уже падало на крепостную стену, Деньша и Пяст встретились во дворе у черно-белой башни. В тот раз тоже сражались на двуручных мечах – излюбленном оружии сотенного. Вокруг площадки собрались солдаты и десятники, подтянулись заморенные жарой стражники. Деньша нанес удар первым, целясь Пясту в открытое плечо, – тот отступил, меч едва скользнул по нагруднику. Быстро перехватив меч, Деньша принялся наступать, но тщетно пытался зацепить Пяста: соперник держал глухую оборону. Казалось, у юноши нет шанса. Когда отступать было некуда, Пяст, отразив очередную атаку, сам перешел в наступление, решив, что юноша не выдержит хлестких атак и вот-вот обессилеет. Но, когда приготовился нанести победный удар и выбить из рук Деньши оружие, тот, уже с трудом поднимавший потяжелевший меч, вдруг нырнул в сторону, перекатился и встал под лучи светила, ослепив сотенного отраженным от клинка светом. Пяст на миг замешкался, потом хоть и выставил меч перед собой, но пропустил удар по прикрытому наплечником плечу. Победа Деньши была признана всеми к его неописуемому удовольствию, но с тех пор, несмотря ни на какие усилия, ему не удавалось повторить свой успех. Он лежал наверху в своей комнате, наслаждаясь редкими минутами покоя. Скоро нужно было вставать и отправляться в город – на рынок и в мясную лавку: ближе к ночи в трактир собирались наведаться важные гости. Событие само по себе не беспокоило Деньшу: бывало, что он готовил приемы по несколько раз на неделе, но его всегда охватывало необъяснимое волнение, когда в трактире собирались обсуждать свои дела градоправитель Харрас и примий Легур. Деньша вышел из трактира после обеда, рассчитывая вернуться под вечер и помочь приготовить хороший ужин. Он шел по улице, степенно здороваясь с немногочисленными прохожими, – многие уже покинули пограничный город; за ним шли несколько слуг, отправленных Пиритом ему в помощь. Еще недавно оживленный, рынок был почти пустым, лишь несколько лавочников продолжали торговать, остальные, свернув свои дела, тронулись вслед за горожанами в более безопасные районы Кьянка. – Добрый день, Стап! – поздоровался Деньша с торговцем фруктами, расположившим свою лавку в крайнем торговом ряду, прямо на главной дороге к черно-белой башне. – Добрый, добрый! – засуетился Стап. – Что сегодня, Деньша? Неужели кто-то из торговцев решился остановиться в нашем городе в такое время? – Нет, сегодня у нас будут особые гости. – Неужели градоправитель и примий снова собираются под вашей крышей? – захлопал себя по пухлым бокам Стап и сразу перешел на шепот. – Храни нас, Сиана-Яра! Деньша, опасайся храновников, они в последнее время страшно лютуют. Говорят, в соседней деревне опять сожгли кого-то, – он быстро закивал белой головой, не отпуская юношу взглядом. Деньша принялся осматривать фрукты. – Хранители изловили темного? – он спросил без особого любопытства, всем своим видом показывая, что его больше интересуют яблоки, вываленные на отдельный небольшой прилавок. Дела Храна были закрытой темой, он не хотел ее продолжать, да и глаза и уши храновников были повсюду. – Так-то оно так, – непрестанно озираясь, продолжал седовласый торговец. – Только кто же знает, как они это определяют. Страшно становится жить, Деньша, день ото дня страшней. На лице торговца действительно читался страх, но Деньше показалось, что торговец слишком уж внимательно на него смотрит. – Нас не касаются дела Храна, – ему хотелось скорее прекратить этот разговор. – Давай лучше на фрукты твои посмотрим. Мне яблоки нужны, красные, сладкие. – Конечно, конечно! Смотри! – торговец тут же поспешил поставить на прилавок целую корзину красных яблок, обильно покрытых воском, после чего полез в какой-то ящик и принялся, по-стариковски кряхтя, выкатывать небольшой бочонок. – Мне только яблоки, – замахал руками Деньша, пытаясь остановить услужливого торговца. – Да ты попробуй! Это же знаменитое Лисское! Клянусь, градоправитель будет в восторге от такого вина, его редко найдешь в наших краях! Стап откупорил бочонок и налил немного рубиново-красной жидкости в два маленьких деревянных стаканчика, протягивая один Деньше. – Попробуй! Закатив глаза, торговец шумно втянул воздух. – Чувствуешь запах? Так пахнут весенние цветы на лугу. А вкус! Порази меня Сул-Ур, какой божественный вкус! Восторг, правда? Юноша пригубил вино. На вкус оно показалось ему похожим на смесь орехов и кислой вишни, аромат сильно ударил в нос, он поморщился: «Как такое можно пить?», но сделал глоток, чтобы не обидеть торговца. – Думаешь, градоправителю Харрасу оно придется по вкусу? – продолжал морщиться Деньша, чувствуя, как внутри растекается приятное тепло. – Конечно! Это лучшее вино во всем Кьянке! – подбоченившись, похвастался Стап. – Сколько хочешь за бочонок? – юноша нахмурил брови. – Скромные семьдесят медных монет меня вполне устроят, – хитро улыбнулся торговец. – Семьдесят монет? Слишком дорого, Стап! Может, договоримся на пятьдесят? – начал скидывать цену Деньша. – Мало, могу уступить тебе десять монет как другу! Но с одним условием, Деньша: ты расскажешь градоправителю, у кого купил это прекрасное вино. – Хорошо, давай бочонок и яблоки за шестьдесят, тогда расскажу не только градоправителю, но и другим гостям. – По рукам! – Стап радостно протянул руку. Деньша отсчитал монеты и отсыпал ему увесистую горсть. Тот пересчитал их и с довольным видом отдал товар. Юноша еще некоторое время провел на рынке: купил овощи, в мясной лавке сторговал добротную свиную вырезку, выбрал несколько пахучих приправ к ней – и поспешил вернуться в трактир. В пустом зале слуги составляли столы и готовили приборы. Пирит встретил Деньшу на кухне. Он разложил купленное на большом столе и, внимательно осмотрев бочонок, вскрыл его. – Где ты раздобыл Лисское? – он удивленно поднял густые брови. – Стап предложил, – Деньша завязывал фартук, готовясь помогать Пириту. – Много отдал? – прикрыв глаза, Пирит вдохнул аромат вина. – Шестьдесят за бочонок и корзину яблок. – Дороговато, конечно, но сегодня мы его точно продадим: наши знатные гости любят раскатать бочонок вина за ужином! – Пирит уже предвкушал удачный вечер. – Стап меня удивляет! Где он находит такие товары? – Я не спросил, где он его достал, но, думаю, у торговцев, что ушли с караваном на север. Может, они направились в Прочицу к бояру Титу предлагать южные диковинки? – предположил Деньша. – Они же только вчера выехали, я вроде осматривал их товары, но бочонки не приметил, – слегка прищурился Пирит. – Как тут приметишь! У нас столько посетителей было за последние недели, только и успевали огонь в печи поддерживать да постели менять, – Деньша начал доставать нужную ему кухонную утварь. – Да, да, – с готовностью поддержал Пирит. – Хорошее время было. Сейчас, конечно, будет затишье, но и отдыхать порой нужно. Сегодняшний вечер обещает быть добрым! Пирит снова повеселел и принялся разделывать сочное мясо, разрезая его вдоль волокон на длинные куски, ловко извлекая жилы. Деньша вымыл и нарезал овощи, достал из большого погреба недавно собранные грибы и принялся тушить их на сковороде. Работа на кухне закипела. Вечером, когда светило Сиана-Яра почти спряталось за верхушками Парящих гор, а тень от высокой башни растворилась в спускающемся на город сумраке, в трактир вошел градоправитель Лодин Харрас. Деньша в который раз залюбовался гостем. Он был красив, достаточно высок и, несмотря на свой уже не совсем молодой возраст, крепко и ладно сложен. Все в нем выдавало человека, знающего толк не только в баталиях. Его темно-русые волосы, почти достававшие до плеч, были откинуты назад, открывая высокий лоб, прочерченный тремя уже довольно заметными морщинами; прямые брови слегка нависали над темно-синими глазами; тонкая линия губ пряталась в изгибе вытянутых в стороны четко очерченных усов; острый подбородок прикрывала короткая, но густая бородка, упиравшаяся в белоснежный воротник рубашки. Одет он был подчеркнуто просто: темный дуплет с длинными рукавами, тканевые перчатки на руках, сидящие по фигуре штаны, заправленные в высокие, почти до колен, сапоги из мягкой кожи. Лишь шею украшала толстая, не лишенная изящества золотая цепь с подвеской, инкрустированной сапфирами. Деньша – и в этом он был далеко не одинок – испытывал трепет, когда видел Харраса: даже походка его казалась ему особенной – напоминала крадущегося к добыче могучего саблезуба. Из рассказов дяди Пирита Деньша знал, что сегодняшний градоправитель Вартияра за особые заслуги в Аларской войне получил от Архипровида Храна Сулгрика титул здебора (побеждающего) при молчаливом единодушии Высокого совета – единственный во всем Кьянке. Последние слова трактирщик произносил обычно с придыханием и делал после них многозначительную паузу. Лодин Харрас явился в сопровождении своих верных сотенных: Пяста и Рукона. Первый, одетый, как всегда, в одежду мышиного цвета, был здоровяком, на полторы головы выше здебора, с простым небритым лицом и коротко стриженными волосами. Рукон же был одного роста с Харрасом, всегда носил черную, плотно прилегающую к телу одежду, его угольно-черные жидкие волосы были собраны в хвост. Гости сели за большой стол и сразу попросили по кружке пива и немного закуски. Деньша понял, что примий задерживается, подал пива и жареного мяса с тушеными грибами. – Деньша, приветствую тебя! Давно тебя не видел! – огромный воин, походивший на медведя и обликом, и походкой, приветливо улыбнулся юноше. – Добрый вечер, господин Айрин! – Деньша скромно улыбнулся в ответ. Даже в тусклом освещении трактира было заметно, что у юноши глаза разного цвета: один – голубой, похожий на морскую волну, накатывающуюся на белоснежные пляжи, второй – почти черный, с грязно-желтыми пятнами. – Мы с Руконом ненадолго, принеси еще по кружке пива! – попросил Пяст, на что Рукон недовольно хмыкнул. Деньша побаивался его: Рукон редко менялся в лице и почти никогда не улыбался. В городе его прозвали вороном, то ли из-за привычки всегда носить черное, то ли за горькие вести, что он часто приносил в силу особенностей своего дела, в любом случае на окружающих он производил тягостное впечатление. – Сейчас принесу, – тут же отозвался Деньша и живо наполнил еще две кружки хмельным напитком. Пирит прикорнул на кушетке в кухне, помощник не стал его тревожить до прихода примия. Пяст, подавшись грудью к спутникам, негромко рассказывал вести с лесной заставы, расположенной в самом сердце Инистого леса, но, когда заметил приближающегося Деньшу, замолчал и заулыбался, расправляя насупленные брови: юноша вызывал у него симпатию. – Господин Харрас, позвольте предложить вина к мясу. У нас как раз есть Лисское, говорят, замечательное, – с довольным видом отрекомендовал Деньша: ему нравилась его роль радушного хозяина. – Неси, – коротко ответил Харрас. Деньша вынес три бокала с Лисским вином, Пяст и Рукон не выказали воодушевления: им больше нравилось пиво. Харрас, напротив, был явно доволен. Вскоре в трактир вошел примий, облаченный, как обычно, в светлую мантию в пол. Он был хмур и тяжело шагал по деревянному полу. Завидев примия, сотенные спешно допили пиво и попрощались с градоправителем, молча поклонившись вошедшему. Проходя мимо Деньши, Пяст протянул ему один серебряный и предупредил: – На этой неделе потренироваться у нас опять не получится, но можешь попросить кого-нибудь из моих десятников. В зале стало тихо, и Деньша, уходя в кухню, невольно подслушал, как здебор и примий вполголоса обсуждали то, о чем ему на рынке пытался рассказать торговец Стап. Оказывается, храновники в деревне в одном переходе от Вартияра совершили обряд очищения без согласования с градоправителем, что было откровенным нарушением принятых договоренностей между Храном и местной властью. Деньша разбудил Пирита, тот проснулся, еле приходя в себя после недолгого сна. – Уже пришел? – трактирщик слегка похлопал себя по щекам. – Да. – О чем говорят? Деньша пересказал услышанное. – Это нехорошо, в последнее время они много себе позволяют, – тень недовольства промелькнула на лице Пирита. – Харрас сильно рассержен? – Мне показалось, да. Пирит поспешил выйти к гостям, привычно натянув приветливую улыбку на еще сонное лицо. Но, как только он появился в зале, градоправитель остановил его жестом. – Пирит, мы рады тебя видеть, но нам нужно поговорить наедине. Да, и пусть Деньша принесет прохладное Лисское, нам сейчас не помешает остыть, – распорядился Харрас, не отворачивая головы от насупившегося примия. – Сию минуту, господин Харрас, господин Легур, – Пирит низко поклонился гостям и зашел на кухню, где Деньша уже приготовил бокалы с вином и немного льда к нему. – Вынеси им вина и мяса. И не задерживайся там, – забеспокоился трактирщик. Юноша вынес гостям еду, с достоинством принял протянутые Харрасом два серебряных и удалился, оставив гостей одних. – Три серебряных за ужин?! Деньша! Очень хорошо! Рассказал им, откуда вино? – Пирит радовался звонкой монете. – Нет. Думаю, мы сами будем скупать его у Стапа: прибыльно получается. Пирит одобрительно похлопал помощника по плечу. – Ну, хорошо, вечер удался, завтра можешь отдохнуть. А будет ли еще у нас работа, посмотрим, – тяжело вздохнул Пирит. Харрас и Легур тихо разговаривали, сидя в самом конце вытянутого помещения. Ночь уже опустилась на город, и в зале зажгли восковые свечи. Лица здебора и примия тускло освещались подрагивающим пламенем. – Легур, что происходит в твоем гарнизоне? – Харрас заметил, как нервничает собеседник. – Харрас, Вы знаете, что Архипровид в последнее время требует усилить бдительность в связи с известными Вам обстоятельствами, – говоря это, примий осмотрелся, желая убедиться, что их никто не слышит. – Еще один случай самоуправства, – здебор нахмурился. – Да, несколько гонцов прибыли до того, как послание из столицы добралось до Вартияра. Все ждали нашего решения, но в одной из деревень кварт решил обойтись без него, – Легур гневно сжал кулаки. – Тебе нужно еще строже подходить к подбору квартов, – подметил градоправитель, осторожно снимая тонкие тканевые перчатки. Он редко снимал их даже в жаркую погоду. – Странно другое, – после минутного молчания продолжил он. – Это уже третий случай за последний месяц. Служители Храна всегда отличались железной дисциплиной. Что-то мы упускаем? – На рассвете отправлюсь в деревню с небольшим отрядом. Нужно выяснить обстоятельно все подробности, присмотреться к этому кварту и по возможности разрядить обстановку. Отправитесь со мной, господин? – Легур слегка приподнял брови, ожидая ответа. – Нет, справляйтесь без меня. Торговцы недавно прошли мимо лесной заставы: там снова стало неспокойно. Нужно отправить туда отряд. Может, снова заселить заставу? – Харрас задумался. – Лодин, нам нужно решить этот вопрос совместно, иначе поднимутся волнения. Перед приходом Сул-Ура хотелось бы этого избежать, – настаивал примий. – Согласен! – Харрас неожиданно звонко стукнул ладонью по столу: под перчаткой прятались три тонких золотых кольца. – Ты прав, нам стоит решить это вместе, это может немного успокоить людей. Харрас задумался, потом сказал: – Кварт должен понести наказание. – Надо понять его мотивы. Если чист, разжалуем до квинта, походит в низшем чине еще пару лет, там посмотрим, – пожал плечами примий. – Возможно… Ладно, оставим это до выяснения обстоятельств. Чудное вино, между прочим! – Харрас поднял бокал вверх, любуясь густым рубиновым цветом Лисского. – Отличное, я такое пил только в столице. Где Пириту удалось его достать? – Этот старый лис ничего не скажет, как всегда, – заметил градоправитель. – Неважно, дело свое он знает, и то хорошо. – Точно, – кивнул Легур. – Какие вести с заставы? – Айрину рассказали о мороке в Инистом лесу: люди исчезают, мертвых видели, – Харрас был явно озабочен. – Может, просто слухи: лес всегда был с сюрпризами. А может, и нет. Надо разобраться, – заключил он, выразительно посмотрев на собеседника. – Плохой знак, – задумался тот. – Сколько лет затишья, а тут снова начинается. – Опять некромант? Что думаешь, Легур? – Некромантов уничтожили в Аларской войне, но пренебрегать такой догадкой не стоит. Легур еще раз обвел взглядом трактир. Деньша тихо сидел в дальнем углу, протирая дочиста стаканы. Примий посмотрел на него, затем перевел взгляд на Харраса, тот пожал плечами и молча забарабанил пальцами по столу. – Пока не ясно, – проговорил он наконец в ответ то ли на свои мысли, то ли на немой вопрос примия. – Как госпожа Клари? Не думаете о прибавлении в семье? – сменил тему Легур. – Когда будет спокойнее на границе, тогда и подумаем об этом! Хорошо все с ней, читает много в последнее время, – Харрас явно не желал говорить об этом. – Как бы хотелось съездить на юг этой зимой! Что скажете, здебор Харрас? Отправиться в столицу, а затем в Лисскую долину. Там делают такое вино! – он закатил глаза, погружаясь в приятные воспоминания. – Вокруг цветут пышные сады, большие виноградники раскиданы по восточной части холма. Можно весь день отдыхать на солнце и купаться в озере Нат, пока тут бушует буран, заметая город снегом, – Легур зачарованно смотрел в окно. – Скучаешь, друг? – улыбнулся Лодин. – Конечно! Занесло меня на самый север… До сих пор не могу привыкнуть к холоду! – примий недовольно заерзал. – Боюсь, что скоро нам всем нужно будет привыкать к холоду, – печально улыбнулся Харрас. – Будем надеяться, что наши предположения верны, и мы не ошибаемся. Сулгрик уверен, что начнется все в Инистом лесу. Или уже началось, судя по вестям? – примий понизил голос до шепота. – Как знать, – Харрас вновь бросил взгляд на Деньшу. – Надо успеть вывезти людей. Мне сообщили, что на местах все подготовлено к их приему. Еще неделя – другая, и в городе останутся только те, кто может держать в руках оружие. Они вышли из трактира ближе к полуночи. Выскочивший проводить их Пирит какое-то время смотрел им вслед, потом отдал короткие распоряжения слугам, крикнул Деньше не засиживаться допоздна и отправился спать. После ухода гостей Деньша обнаружил на столе еще два серебряных: плата за ужин оказалась слишком щедрой. Он запер трактир и направился к себе. Окно его комнаты выходило на площадь, иногда в вечерние часы он любил смотреть на нее. Начался дождь. По каменной мостовой забарабанили крупные капли, на улице становилось холоднее. Деньша с грустью подумал о том, что скоро торговые караваны совсем перестанут ходить через Вартияр, а им с Пиритом, возможно, тоже придется покинуть город, и улегся в постель. Ему нравилась жизнь в трактире. Иногда он мечтал, что однажды займет место Пирита и будет так же, как дядя, работать, обучая юного помощника, а может, и собственного сына. Когда-нибудь… В далеком будущем. Засыпая, он, как обычно, мысленно помолился о душе умершей матери. Об отце он не знал ничего. Пирит всегда уходил от ответа, но как-то раз обмолвился, что отец еще до его рождения пропал в Инистом лесу. Ему редко что-то снилось, или он просто забывал свои сны. Но иногда, когда светило Сиана-Яра уступало город далеким мерцающим звездам, какая-то непонятная тоска овладевала им. И тогда в своих снах он отправлялся в путь. Видел он не себя. Кто-то не равный ему шел, прорезая тьму, посреди величественных, ввысь устремленных колонн. А утром уже он, Деньша, просыпался с чувством, что маленький Вартияр примостился у его ног, а черно-белая башня едва-едва достает ему до пояса… Глава 3 Сивер проснулся рано: его разбудил шум у городских ворот. Отряд здебора Харраса вернулся в город, пришедшие громко переговаривались со стражниками, обмениваясь новостями. Дверь распахнулась, быстро наполнив крохотную комнату прохладой. – Просыпайся, пора коней кормить! – раздался знакомый голос, и дверь тут же захлопнулась. На улице было пасмурно, вставать совсем не хотелось. Мальчишка медленно поднялся и принялся одеваться, все еще прислушиваясь к голосам с улицы. Ему показалось, что всадники были чем-то встревожены, но, как он ни силился, разобрать что-либо не смог. Пока одевался, услышал, как с лязгом опустились металлические решетки, а затем едва слышно затворились городские ворота. Всадники ушли вверх к черно-белой башне, понял Сивер, открыл дверь на улицу и огляделся. Маленькая площадь перед воротами уже опустела. Небольшой дом, в котором уже три года жил мальчишка северянин, вплотную примыкал к городской стене. Над входом нависали балконы дозорной башни, покоившейся на приземистых широких воротах. Обветшалую крышу прикрыла не так давно возведенная дополнительная деревянная башня с узкими бойницами. От городских ворот в разные стороны расходились три главные улицы: две, изгибаясь, тянулись вдоль массивной стены и смыкались с обратной стороны, окольцовывая Вартияр, третья стрелой летела через весь город, пока не упиралась в стену, закрывавшую собой необычно высокую даже для пограничного города черно-белую башню. Поначалу, когда мальчик только прибыл в Вартияр, он каждый день с любопытством всматривался в огромное строение, разрезающее брюхо низко летящих туч, и ему казалось, что именно из-за этой башни в городе часто стоит мерзкая дождливая погода. Напротив скромного обиталища Сивера расположились конюшни. Ему нравилось ухаживать за лошадьми. Чаще всего это были уже привыкшие к нему скакуны дозорных и городских стражей. Но, когда в городе останавливались крупные караваны, ему нередко поручали ухаживать и за лошадьми приезжих торговцев: насыпать корм, натаскивать воды из колодца, готовить мягкий настил и чистить шерсть гордых животных. В такие моменты он мысленно уносился далеко на север, откуда был родом. Сивер вспоминал, как помогал отцу собираться на охоту, провожал его за ворота крепости… Размеренная, понятная, дорогая его сердцу жизнь с родителями в Теплом ветре осталась в невозвратном прошлом, в настоящем же его окружал чуждый ему, холодный город. Он прошел мимо ворот к конюшне, скрывшись под длинным навесом, обернулся, выискивая кого-то глазами. Закутанная в темный плащ фигура недвижно стояла, укрывшись за водостоком, полностью слившись со стеной. Мальчик поднял глаза: дозорные собрались на башне. Один из них о чем-то оживленно рассказывал и, жестикулируя, показывал в сторону черно-белой башни, куда незадолго до этого прошествовал вернувшиеся с дозора воины. Головы остальных были повернуты туда же. Фигура отделилась от стены и скользнула в проулок, чуть задержавшись подле Сивера. Когда дозорные развернулись в сторону ворот, тот уже открывал двустворчатые двери конюшни. Флакон с темной жидкостью и маленькую записку Сивер спрятал в поясной сумке и, убедившись, что дозорные ничего не заподозрили, сразу принялся за работу. Он поворошил вилами солому, оправляя настил, натаскал свежескошенного сена, набрал воды в длинные корытца рядом со стойлами, потом взялся за метлу. Двое дозорных спустились с башни, один из них задержался около мальчика. – Хорошо работаешь, парень. Сходи к Пириту сегодня, он, говорят, сварил отличный эль! Закроет он свой трактир, так, может, и не придется уже попробовать, – похлопал Сивера по плечу стражник, протягивая несколько медяков. – Спасибо, – Сивер смутился, принимая монеты. Дозорный одобрительно кивнул и вышел из конюшни. Ходить в город беспрепятственно ему разрешали уже давно, но в трактир Пирита, знаменитый не только в Вартияре, позволили наведаться впервые. Сивер некоторое время размышлял, а не сходить ли ему туда: он никогда не бывал в трактире, и ему было очень любопытно. Но именно сегодня нужно было идти к вороньей вышке: его земляки будут ждать результата. Перед глазами всплыло заплаканное лицо матери, и он со злобой стиснул вилы, так, что старое дерево начало потрескивать, – Пирит может и подождать. Один из дозорных с полгода назад отвел его к вороньей вышке около черно-белой башни – посмотреть, как обучают воронят. С тех пор Сивер сам стал частенько наведываться туда. К его присутствию привыкли и были снисходительны, иногда даже разрешали подняться на вышку, когда кормили взрослых птиц. После полудня он собрался, надел чистую одежду и направился вверх по улице: ему нужно было попасть к крепостным стенам, опоясывающим черно-белую башню, засветло. По пути он почти никого не встретил: совсем недавно караваны и обозы покинули город, да и горожане – он наблюдал это каждый день – старались как можно быстрее оказаться подальше от границ с севером. В воротах он сразу столкнулся взглядом со стражником и жестом показал на ступени, поднимающиеся по крепостной стене, – стражник одобрительно кивнул. – Не упади, там скользко после дождя, – предупредил он. Ступени и вправду были скользкими, приходилось держаться за каменные выступы в стене, чтобы сохранить равновесие. Со смотровой площадки, расположенной подле ворот, почти весь город был как на ладони. Сивер видел крохотные фигурки людей, сновавших по улицам, в основном стражников и хранителей. Он некоторое время наблюдал за ними, затем обернулся на стражников и, убедившись, что они не обращают на него внимания, пошел к тому месту, где можно было попытаться перелезть через стену, – он давно его приметил. Разросшийся плющ как нельзя кстати повис здесь громадной летучей мышью, цепляясь за многочисленные мелкие выступы, впиваясь в появившиеся от времени трещины, буравя для себя все новые и новые ходы. Прикинув что-то, он осторожно спустился вниз и направился к противоположной стене мимо черно-белой башни к примостившейся рядом с ней вороньей вышке. Собственно, она сама обнаружила себя громким гортанным гарканьем. Сивер знал: обычно в это время кормят птиц. От вышки, в уме считая шаги, проследовал до расположенного рядом с воротами сарая, потом опять забрался на крепостную стену. Он смотрел на город, мысленно проделывая путь от своего дома к вороньей вышке и обратно, подолгу вглядываясь в нависающие высоко над улицами балконы, соединенные узкими мостиками. Добраться от стены до вороньей вышки, как ему казалось, было несложно: тени от крепостных строений могли спрятать небольшой отряд. Но путь по ночным улицам страшил: в пору, когда немногие оставшиеся в Вартияре горожане сидят по домам за наглухо запертыми дверями, разгуливающий в одиночестве мальчишка не мог не вызвать подозрений. Вечерело, стало прохладнее. Ему пора было уходить. – Доброй ночи! – улыбаясь, сказал Сивер, проходя мимо стражников. Один из них остановил его жестом. – Подойди, мальчик, – он поманил его рукой. Сивер смешался и слегка попятился, вдруг испугавшись, что его маневры были замечены. Стражник смотрел на него пристально, по-своему поняв причину его смущения. – Держи, парень, – сказал он, протягивая вырезанную из дерева фигурку саблезуба. – Благодарю! – проговорил Сивер, не поднимая головы. Испугавшись, что страх выдаст его, взял фигурку, тут же выскочил за ворота и помчался вниз вдоль стены. Внутри у него все сжималось, ему было жутко и весело одновременно: он чувствовал себя настоящим лазутчиком во вражеской крепости. Когда волнение улеглось, он перешел на шаг. Фигурка, зажатая в кулаке, стала почти горячей. Вырезанный из белого дерева саблезуб наверняка предназначался кому-то другому, но отчего-то стражник решил отдать фигурку именно Сиверу. Мальчик поднес ее к глазам: что-то ему говорило, что это знак. Как он их всех ненавидел! Он вспомнил свой дом в Теплом ветре, заплаканные глаза матери. Отец однажды не вернулся с охоты, люди сказали, что его убил саблезуб. Говорили, что он пришел с юга. Вспомнил рассказ о здеборе Харрасе. Это он снова заселил заставу в Инистом лесу, и через лес в долину потянулись караваны, распугивая животных, оттесняя их к Сточенным холмам. В Теплом ветре сначала появились белки и зайцы, после кабаны и олени перекочевали к холмам, за ними потянулись хищники. Северянам тогда сильно досталось от диких животных. И если бы только от них! Оглядевшись, он швырнул на землю саблезуба, поднял увесистый булыжник и вдребезги расколотил подарок. Добравшись до внешних ворот, Сивер помахал рукой дозорному и сразу нырнул в теплоту своего маленького дома. Стянув с себя верхнюю одежду, он тотчас выудил из поясной сумки маленькую записку, зажег от тлевших в печи углей тонкую лучину, еще раз прочел написанное в ней единственное слово: «Сегодня». Терпеть больше не было сил. Окружавшие его люди, хоть и были к нему добры, но не заслуживали его доверия, а тем более прощения. Север требовал мести, мести требовали его ежедневные воспоминания. Время пришло! Он приготовил вещи для ночной вылазки: темную одежду, ботинки с мягкой подошвой, положил в заплечный мешок несколько метров прочной веревки и переданный ему утром флакон. Затем нагрел в печи небольшой камешек и осторожно вплавил его в свечу, поставив ее на тонкое металлическое блюдце. Ночью, когда город окутал густой мрак и все дозорные разошлись по местам, свеча выплавила камень из своего тела: со звоном он упал в блюдце, разбудив Сивера. Он поднялся, быстро и бесшумно оделся, накидал на кровать вещей, набросил на них одеяло, отпер окно, оставив его чуть приоткрытым. Затем потушил оставшийся от свечи огарок и, медленно приотворив дверь, высунулся на улицу. Убедившись, что никого нет, вышел, плотно прикрыл за собой дверь и метнулся вверх по улице. Приходилось двигаться короткими перебежками: нельзя было допустить, чтобы его заметили. Несколько раз он едва не столкнулся со стражниками, освещающими темные улицы масляными лампами, но вовремя успевал спрятаться в откосах домов, скрыться за углами, затаиться в последний момент в темноте узких проулков. Покатая обшарпанная лестница вела к небольшому балкону второго этажа, оттуда брала круто вверх, выводя на крышу едва ли не на высоте городских стен. Он сделал осторожный шаг, словно проверяя, удержат ли его ступени, и в несколько больших мягких прыжков добрался почти до самой крыши. Дорога была свободна. Стражники, освещавшие улицы внизу, на его счастье, не забирались наверх. Сивер передвигался быстро, часто меняя направления, переходя с одной крыши на другую, останавливаясь перед узкими мостиками, дожидаясь, пока стражники не пройдут под ними, тенью мелькал над пустынными улицами. Добравшись до места, притаился. Мимо, тяжело ступая, прошел стражник, не заметив в темноте вжавшегося в землю мальчишку. Сивер дождался, когда стражник покинет улицу, разулся, сунул башмаки в мешок, притянул его веревкой к поясу и принялся карабкаться по отвесной стене, цепляясь за маленькие выступы, впиваясь в углубления, в которые не вошли бы пальцы взрослого человека. Он почти уже добрался до верха и только собрался перелезть на площадку, как услышал сверху глубокий вздох: один из дозорных, видимо, решил сделать остановку. Сивер вцепился в стену всеми пальцами и замер, плотно прижавшись к холодным камням, едва сдерживая дыхание. Время тянулось и тянулось, пальцы деревенели, тело наливалось тяжестью, ему казалось: еще чуть-чуть, и он рухнет с этой высоты. И, когда уже стало почти невмоготу, услышал отдаляющиеся шаги. Он из последних сил дотянулся до спасительного края и мешком перевалил через стену, оказавшись в нескольких шагах от дозорного. Не раздумывая ни секунды, полагаясь больше на удачу, соскользнул со стены – ноги сразу уперлись в широкий выступ, скатился с него и оказался на крыше пристроенного к стене сарая: дранка предательски скрипнула под ногами. Отдышавшись, прижался к крыше, прислушался, затем, найдя край, нащупал тонкую перекладину, повис на ней, пытаясь ногами найти следующую. Не найдя опору, отпустил руки и почти бесшумно приземлился на землю. Расчет не подвел: от цели его отделяло несколько десятков шагов. Перед вороньей вышкой стоял стражник, слишком близко к двери, чтобы надеяться попасть в нее незамеченным. Оставалось ждать. Сивер скользнул в небольшую нишу в стене за сараем, надел мягкие ботинки на окоченевшие ноги и замер в ожидании. Все его существо сосредоточилось на звуках, он принялся считать шаги дозорного на стене. Время шло. Из башни вышел воин и направился в сторону ворот, неся в руках огромный двуручный меч. Несколько раз менялись дозорные на стене, они бродили, всматриваясь в гуляющие по улицам тени, отбрасываемые низкими тучами, и окликая редких прохожих за стеной. Когда, наконец, стражник отошел от двери, Сивер в несколько прыжков добрался до вышки, взлетел вверх по лестнице и остановился у пустых бочек и мешков, наваленных перед вольером. Он нащупал флакон с отравой, но не успел вытащить, как услышал грузные шаги: кто-то поднимался следом. Несколько птиц проснулись, зашаркали, захлопали крыльями. Он отступил к входной двери и буквально вжался в стену. Дверь распахнулась, едва не прищемив ему ногу. Стражник обеими руками держал бадью, – видимо, принес свежую воду – открыл вольер, прошел к обеспокоенным птицам. Мальчишка скользнул, незамеченный, следом и замер. Стражник поставил бадью на пол, громко зевнул, шикнул на птиц и повернул назад. Времени было мало. Сивер юркнул к бадье, чуть не упал, запнувшись о мешки с зерном, достал флакон и разом опрокинул в нее все содержимое. Снаружи опять послышались шаги. Сивер бросился на пол, повалив на себя мешки. Птицы забеспокоились не на шутку. – Да, я это, я. Когда уже привыкнете? – проворчал вошедший, взвалив на кучу мешков что-то тяжелое, – у мальчишки потемнело в глазах. Какое-то время стражник провел в вольере, урезонивая вконец разволновавшихся птиц, потом ушел, бормоча что-то себе под нос. Сивер лежал неподвижно. Нужно было дождаться, когда птицы успокоятся. Мешки мешали ему дышать, он старался делать короткие вдохи и выдохи, оставаясь при этом почти неподвижным. Какое-то время вороны еще возмущались, с противным шарканьем елозя по прутьям, пока, наконец, не угомонились. Мальчик подождал еще немного, а потом принялся выбираться из своего убежища. Не сразу удалось спихнуть с себя мешки – затекшие руки едва справились с тяжестью. Он подождал, пока они вновь нальются кровью, и, как только почувствовал, что силы возвращаются, беззвучно прокрался к двери. Вороны спали. Сивер вышел из вольера, прикрыл за собой дверь. Он весь обратился в слух. Около вышки никого не было. Мальчик буквально стек по лестнице, не издав ни единого звука. Работа была сделана, теперь нужно было успеть вернуться до того, как кто-нибудь из привратных решит проверить, на месте ли он. Сивер скользнул в темноту. Быстро преодолев двор, он вернулся к тому же месту, откуда пришел, и начал высматривать дозорных, снимая торопливо ботинки и укладывая их в мешок. Дождавшись удобного момента, залетел на стену по покатым ступеням, склонился над улицей, краем глаза приметил масляную лампу стражника, утонув в густом плюще, перевалил через стену. На память бросая ноги и руки, чутьем находя опору, стремительно слетел вниз. Стражник был уже рядом. Сорвавшийся камешек полетел прямо на него. Сивер ящерицей скользнул по земле, услышал, как камешек ударился о шлем стражника. Тот поднял голову вверх, не заметив, как тень мелькнула у его ног через дорогу и исчезла в узком проходе между домов. – Эй, наверху! Не балуйте! – недовольно выкрикнул стражник, подумав, что кто-то из дозорных решил пошутить над ним, но, не дождавшись ответа, махнул рукой и продолжил свой путь. Сивер трясся в нескольких метрах от него: сердце бешено колотилось, ноги окаменели, содранные в кровь руки горели огнем. Он попытался встать, но каждое движение давалось с трудом. Некоторое время он лежал на куче тряпья, наваленного под чьим-то навесом, смотрел в ночное небо и шумно вдыхал воздух, которого ему так долго не хватало. На улице вновь промелькнул стражник, Сивер понял, что пора возвращаться. Он поднялся, в темноте не заметив притаившуюся в проулке фигуру, закутанную в темный плащ, направился вниз к воротам, быстро перебегая от дома к дому. Искать лестницы времени у него не оставалось, как не осталось и сил карабкаться по ним вверх. Окно в его комнату было приоткрыто. Он без труда забрался к себе, мигом разделся, вытащил из-под одеяла ком вещей (они были на месте – значит никто в комнату не входил) и накрылся с головой. Сон нашел его быстро, он крепко проспал до самого утра, пока его не разбудил знакомый голос. Глава 4 Утро выдалось неприятно-тревожным. Харрас и Легур уже готовы были отправиться в путь, когда Рукон – всегдашний вестник дурных новостей – доложил им о происшествии на вороньей вышке: почти все обученные вороны враз передохли. Выяснить удалось одно: кто-то отравил воду. Учиненные тут же допросы ни к чему не привели: стражники в один голос уверяли, что ночью никого не видели и ничего подозрительного не заметили. После короткого совещания решили не откладывать намеченную поездку – последствия действий кварта могли быть очень серьезными и непредсказуемыми, и отправились в деревню, оставив Рукона и Пяста разбираться в ситуации. Погода с ночи сильно испортилась, и к рассвету черно-белую башню затянуло серым густым туманом. Моросил противный мелкий дождь. Небольшой смешанный отряд из воинов здебора и хранителей примия вышел из города через южные ворота. Дождь усиливался. Копыта лошадей вязли в размытой глине. Из переполненных водой ухабов мутные ручьи сбегали вниз по устремившейся с предгорья дороге. Здесь не было вычищенного удобного тракта, негде было остановиться, чтобы дать себе и лошадям отдых, – лес стеной подходил с обеих сторон к обочинам, заросшим сплошь кустами колючего шиповника. Харрас и Легур шли в голове отряда, время от времени коротко переговариваясь. – Что за паршивая погода, – удрученно глядя на размытую дорогу, заметил примий. – Странно, что Сулгрик разослал послания по деревням, – начал Харрас, не обращая внимания на замечание Легура. Легур вопросительно посмотрел на него. – Сулгрик может преследовать свои цели, вот что меня волнует, – пояснил Харрас. – Очевидно, что у него есть свои цели, но я все же предпочту довериться ему, – примий постарался закутаться в капюшон как можно глубже. – Слишком много нежданных событий в одно время. Этот самовольный кварт. Вороны… Сторож клянется, что никого не видел и не слышал. Чтобы вот так – в одночасье – лишиться почти всех обученных воронов, это не может не быть непреднамеренно, – Харрас остановился, дожидаясь, пока их догонит отряд, Легур стал рядом. – Мы усилили охрану, но, думаю, ему будет лучше пожить в черно-белой башне. – Не стоит торопиться. Слишком много глаз смотрят, слишком много ушей слышат, только вызовем лишние подозрения. Да и у него они, несомненно, возникнут. Пусть остается на своем месте, пока не придет час, – Легур чуть вздернул подбородок, на лицо сразу упало несколько холодных капель. – Скоро, мне кажется, очень скоро, – Харрас коротко взглянул на примия, тот снова натянул глубокий капюшон. – Не отставать! Деревня близко! – Харрас повел коня чуть быстрее. Перед холмом дорога, усеянная сплошь камнями, сворачивала влево, затем дугой уходила вниз. Мутный поток устремился в небольшую долину, чтобы слиться с водами круглого озера, вокруг которого и расположилась деревня. Вода с шумом пробивалась сквозь камни, смывала глину с лошадиных копыт, пытаясь попутно сбить с ног и самих животных. Вскоре вымокший до нитки отряд оказался на деревенской площади. Несмотря на непогоду, здесь было довольно людно: деревенские, собравшись кучками, что-то оживленно обсуждали. Завидев приближающийся отряд, они тут же умолкли, выжидательно глядя на приезжих. С крыльца просторного дома скоро сошел укутанный в старый походный плащ староста Ставр и по деревянному настилу направился навстречу градоправителю и примию. – Приветствую, господин Харрас! Господин Легур! – Ставр жестом пригласил всех под широкий навес. Харрас и Легур, спешившись, распорядились выдать воинам еды и воды и, не глядя на застывшую в ожидании толпу, пошли вслед за старостой в дом. – Дурная погода для дороги, господа! – Ставр налил в кружки крепкую травяную настойку и, предложив ее гостям, вытянулся струной. – Рассказывай, – коротко бросил Харрас, расположившись за широким деревянным столом. – Народ волнуется. Странные дела у нас творятся. Вчера думали, бунт поднимут, а сегодня вот такое… Я собирался отправить к вам посыльного, – он замялся, видимо, пытаясь подобрать слова. – Где кварт? – жестко спросил Легур, глядя в глаза старосте. – Его тело нашли в озере сегодня утром, он был убит, господин примий, – у Ставра внезапно сел голос. – Деревенские посмели поднять руку на служителя Храна? – примий покраснел от гнева. – Нет, я поясню, если господин примий позволит мне закончить, – Ставр вытянул обвисшую шею. – Продолжайте, Ставр, – сухо произнес Харрас, начав пальцами перебирать по крышке стола. – Стреляли из арбалета, грудь пробита насквозь, луком такого не сделаешь, даже стоя в упор. Не наши это, точно говорю, не наши, – Ставр несколько раз коротко поклонился градоправителю. – Кто мог стрелять? Нашли что-нибудь? Следы? – Легур, не отрываясь, смотрел старосте в глаза. – Нет, никаких следов не нашли. Дожди идут сильные, вода в озере высоко поднялась. – Так-так… – протянул Харрас. Легур коротко кивнул ему. – Ставр, покажи нам тело! – Да, господин, – он кивнул и вышел из комнаты. Прибывшие последовали за ним. Деревенские все еще стояли на площади. Увидев выходящих Харраса и Легура, они двинулись было к ним, но Ставр остановил их: «Не напирай!» Они прошли по улице, выложенной камнем, к дому в самом ее конце, – там, по словам старосты, располагались, а со вчерашнего дня держали оборону служители Храна; тело убитого было перенесено туда же. Хранители – их было десять человек – уже узнали прибывших, высыпали навстречу примию и здебору, срывая с головы капюшоны и низко кланяясь. Тело кварта лежало на веранде, на длинном узком столе: его готовили к похоронному обряду. – Где послание Архипровида? – Легур разглядывал промытую рану в груди. – Послание от Архипровида Сулгрика, господин примий! Легур развернул его, обратив внимание, что печать на нем сорвана, – обычно ее оставляли на бумаге, чтобы убедиться в подлинности после вскрытия. – Где печать? – Мы не знаем, господин примий, – разом ответили несколько голосов. – Кто привез послание? Хранители не смогли ответить и на этот вопрос. Легур и Харрас раз за разом заставляли их поочередно рассказывать о том, что произошло два дня назад и вчера, пытаясь ухватиться хоть за одну крохотную деталь, которая могла бы пролить свет на вопиющее по своей сути событие. Все твердили одно: кварт получил личное послание Архипровида Сулгрика, в котором было указаны имя носителя черной крови, время и место проведения очистительного обряда, собрал свой отряд и в назначенный срок совершил обряд. Действия кварта не подчинялись ни привычному порядку, ни логике. Ни один служитель Храна никогда ни под каким предлогом не волен самочинно проводить обряд очищения. Послание, подписанное Архипровидом Сулгриком, всегда проходит через согласование с градоправителем и примием. Это непреложное правило. На должность квартов подбирались годами и делами проверенные хранители. Как могла система за один месяц дать три сбоя подряд? Примий отдавал себе отчет, что Хран и его служителей люди побаивались и не любили, да что там не любили – ненавидели, и только страх помогал обуздать эту ненависть, не дать ей прорваться бунтами, погромами, убийствами. В силу многих причин способности служителей Храна оставались для всех загадкой: люди видели, как они управляются с несытью и выискивают проклятых, совершая обряды очищения. Кто и где проявит себя как унаследовавший черную кровь, никто предсказать не мог, поэтому само появление хранителей, где бы то ни было, сеяло ужас в сердцах людей. Только скрепленное печатью местной власти решение о необходимости проведения обряда помогало удерживать ненависть в границах. Но достаточно одного прецедента, и все это видимое смирение обернется катастрофой: накопившееся недовольство выплеснется таким ураганом черной ненависти, что захлестнет все и вся, и дикая, страшная война пойдет гулять по городам. Кварт, чем бы он ни руководствовался, знал, что самоличным решением он подписывает себе смертный приговор. Что должно было произойти, чтобы он развязал эту войну? Этот вопрос не давал покоя примию. Так же как не давал покоя и второй вопрос: «Кто и почему его убил?» Трехчасовой допрос результатов не дал. Легур сухо распорядился: – Завтра отправитесь с нами в Вартияр. Тело заберем с собой. До поздней ночи допрашивали жителей деревни, но так ничего и не выяснили ни о гонце, ни о возможном убийце. Переночевав в доме старосты, чуть свет выдвинулись в обратный путь. Некоторое время ехали молча, погруженные то в свои мысли, то в созерцание проступающей на рассвете красоты. Ночью выпал небольшой снег. Размокшую вчера дорогу подморозило, и лошади шли веселее. Сияна-Яра медленно всходила из-за леса: вызолотила верхушки деревьев – рассыпались, засверкали мириады искр, переливаясь в ярких ее лучах, а потом припала горячими ладонями к заснеженной земле. Харрас вдруг остановил коня, снял с руки перчатку, посмотрел на нее в задумчивости и проговорил, скорее для себя, чем для собеседника: – Если бы нас обоих нужно было увести из города, лучшего повода найти было трудно. И воронов нет, чтобы весть послать. – Думаю, нам нужно поторопиться с возвращением, – согласился Легур и пришпорил коня. Глава 5 Саввар вел караван на север, к Вартияру, и далее – к Приюту. Несколько дней назад его наняли северяне, торговавшие в столице и теперь возвращающиеся назад. Старшего из них звали Менз. Это он разыскал Саввара по совету хозяина таверны, в которой они остановились на время ярмарки, и, посулив щедрое вознаграждение, уговорил его сопровождать караван. Торговцы очень торопились: в Приюте их ждали через десять дней, поэтому решено было идти скоро. Путь пролегал по оживленному тракту – главной артерии объединенного княжества Кьянк. Только вот вместо торговых караванов, как еще некоторое время назад, все чаще попадались навстречу обозы с мирными жителями, в основном стариками, женщинами и детьми: народ с западных и северных территорий отправлялся в глубь земель обширного Кьянка – в построенные подземные города и убежища, которые должны стать приютом на время грядущих испытаний. Высокий совет и Хран сделали все, чтобы максимально обезопасить население и не допустить второй Аларской войны. Да и лица идущих навстречу были большей частью хмурыми и настороженными. Люди готовились к долгой зиме, будущее было неопределенно. Саввар шел впереди, часть его хорошо вооруженного отряда замыкала караван. Разговаривали немного: северяне были угрюмы и замкнуты. Саввар, за долгие годы работы проводником не раз сопровождавший не только законопослушных торговцев, но и контрабандистов, привык вопросов лишних не задавать и любопытства не проявлять. Главная тревога всех нанимавших его была связана с Инистым лесом, но он по опыту знал: пока Сул-Ур далеко, лес можно пройти беспрепятственно. Хотя пара-тройка слухов до него уже донеслась, он надеялся проскочить опасное место засветло и без приключений. К счастью, так оно и произошло: ничто, кроме разве что внезапно начавшегося дождя, не омрачило их путь. После полудня лес расступился, открывая вершины Парящих гор, а меж их склонов явственно проступил силуэт крепости, стоящей на входе в широкий распадок, – значит Вартияр уже в нескольких часах пути. Саввар обернулся к спутникам, знаками показал, что осталось совсем немного: кричать не стал, сквозь дождь все равно не услышат. Дождь постепенно стих. На прояснившемся ненадолго горизонте показались очертания города. Менз, остановившись, засмотрелся на черно-белую башню, острым шпилем врезающуюся в низкие облака; его спутники сгрудились рядом. – Раньше крепость принадлежала дому Вассар, – заговорил Саввар в ответ на их удивленные возгласы. – Когда началась Аларская война, бояр Вассар принялся спешно укреплять город: его обнесли дополнительной стеной, на фундаменте старой крепости в самом сердце города возвели высокую белоснежную башню. В конце войны Лотар осадил город и за месяц захватил его, что до того не удавалось никому. Менз слушал внимательно, не сводя глаз с уродующего башню большого черного пятна. – Лотар, еще когда подходил к городу, понял, что обычными способами его не взять. Действовать нужно было изнутри. В крепости, что мы с вами проехали, началась эпидемия. Лотар нанял людей для вылова крыс. Говорят, они поймали несколько тысяч грызунов и доставили их к Вартияру в больших клетках, помещенных на сотни телег. На лицах северян появилась усмешка, Саввар нарочито понизил голос. – Огромным требушетом закидывали через стены деревянные клетки с обезумевшими от страха грызунами. Очевидцы уверяли, что в первые дни по распадку разносились крики и стоны сотен голосов: грызуны рвали людей на части, находиться в осажденном лагере было, мягко говоря, жутко. Саввар умолк, северяне ждали, когда он продолжит. Наконец он тряхнул головой, словно отгоняя жуткие воспоминания, и продолжил. – Началась эпидемия. Город несколько дней держался, отбиваясь от полчищ выжирающих людей и запасы крыс. В итоге защитники вынуждены были сдаться, но Лотар приказал отстреливать всех, кто попытается выйти из ворот. Он снова сделал паузу, посмотрев на черное пятно. – Город забрасывали горшками с горящей нефтью день и ночь еще в течение двух недель, пока пожары не уничтожили всё и всех. Тогда-то на башне и появился нестираемый след от черной копоти – как напоминание о страшном падении почти полностью выгоревшего города. Караван вошел в распахнувшиеся городские ворота. Торговцы потребовали провести их в знаменитый трактир Пирита, посетовав, что на пути к столице времени на посещение города не было, и сейчас надо спешить. Просьба эта отчего-то заставила Саввара насторожиться, но вид уставших от долгого перехода северян был настолько убедительно изможденным, что подозрение, вдруг появившееся, запряталось где-то глубоко внутри. От городских ворот до трактира поднималась вверх тесная улица, окруженная высокими домами, приставленными другу к другу настолько плотно, что только сквозь щели и можно было заглянуть в небольшие, спрятанные от посторонних глаз дворики. Над головами виднелась узкая полоска серого неба, с которого, не переставая, моросил мелкий, противный дождь; балконы верхних этажей почти смыкались, иногда можно было заметить переход из одного дома в другой. Саввар вспомнил, что, если знать места, можно пройти от стены до крепости, ни разу не ступив на землю. Трактир был окружен невысоким каменным забором с высокой аркой над въездом. Трехэтажное строение отстояло от городской стены на добрые двадцать метров, рядом располагались просторные конюшни и широкие навесы, куда обычно прятали повозки с товаром. Усталых коней, расседлав, отправили в стойла, повозки загнали под навесы, прикрыв для верности плотной тканью от непогоды и любопытного глаза. Радушный Пирит был рад за раз заполнить все комнаты, он суетился, раздавая указания слугам. Деньша распоряжался в кухне: жарилось свежее мясо, в топленом жиру томился молодой картофель, приправленный чесноком и луком, ароматы из кухни проникали в зал и сводили с ума новоприбывших постояльцев. Слуги только и успевали выносить большие порции, доставать из погребов холодное пиво, которое в этот вечер лилось рекой. Только Саввар отчего-то заметно помрачнел и на расспросы чуткого трактирщика – его давнего знакомца – отвечал сдержанно и тихо: – Не знаю, неспокойно отчего-то… Он сидел в компании своих воинов в стороне от выпивающих северян, вглядывался в движения, прислушивался: не обронят ли его спутники короткую фразу или слово, что объяснит причину посетившего его предчувствия. Когда совсем стемнело, в зале зажгли толстые свечи и масляные лампы. Из кухни показался Деньша. Он выглядел намного крепче, чем полгода назад, когда Саввар в последний раз был в Вартияре. «Видно, тренировки идут впрок», – подумал проводник и, кивнув юноше как доброму знакомому, принялся дальше присматриваться к северянам. Беспокойство Саввара передалось и Пириту: в былые времена, когда они оба были молоды и отчаянно бесстрашны, их пути часто пересекались, и он привык доверять интуиции старого товарища. Трактирщик долго стоял за пустой стойкой, натирая тряпкой и без того сияющую поверхность, изредка поглядывая на Саввара, который, казалось, не замечает его, продолжая сверлить взглядом просмоленный свечами и маслом потолок. – Славный Пирит, не найдется ли в вашем погребе еще темного? – громко через весь зал обратился к трактирщику Менз. Пирит тут же растянул губы в приветливой улыбке: – Темного – это мы мигом! Деньша! Он осмотрелся и, не найдя помощника, весело кивнул гостю: – Заодно и ноги разомну! Пирит спешно направился к погребу, прихватив в кухне бадью для напитка. Бочка, закрывавшая дверь в катакомбы, показала дно, но все еще оставалась довольно увесистой. Наполнив бадью и сдвинув бочку в сторону, он направился к гостям. Саввар сидел за стойкой, внимательно рассматривая чистые кружки, выставленные в ряд. Его люди, сидящие за соседним столом спиной к северянам, не спускали глаз со своего командира. Трактирщик принялся разливать ароматный напиток, слегка наклоняя бадью и поглядывая на захмелевших гостей. Саввар поднял глаза на Пирита и собрался заговорить, но, увидев, что тот смотрит куда-то поверх его головы, молча придвинул к нему одну из кружек. И тут же услышал приторно-любезный бодренький голос. – И это в такие прекрасные годы, когда Кьянк на подъеме, торговля с севером стала налаживаться, казалось, вот-вот наступит золотой век процветания и мира, но к стенам города вновь подкатывает зима! – трактирщик широко улыбнулся подошедшему к ним Мензу. – Уже готово, подаю! – Спасибо, славный Пирит! Моя кружка как раз показала дно. Саввар, присоединяйся к нам, выпьем: большая часть пути позади! Менз очень старался казаться веселым и приветливым, но Саввар, вполоборота продолжая наблюдать за хмельным весельем, отрицательно мотнул головой, ответив то ли своим воинам, то ли на предложение Менза. Тот пожал плечами и, нисколько не огорчившись, присоединился к своим. Время шло, северяне продолжали опустошать припасы Пирита, что несказанно радовало трактирщика, и с каждой просьбой принести съестного он становился все веселее, с молодым проворством носясь от столов к стойке. Наконец, все почти враз поднялись с мест, направляясь к комнатам. После долгого и обильного ужина остались заваленные грязной посудой столы. Пирит, дождавшись, когда торговцы поднимутся наверх, выгнал слуг разбирать завалы посуды, мальчишки понеслись с деревянными подносами и тряпками, приводя зал в порядок. Пирит сел напротив Саввара и некоторое время молча смотрел на него. – У тебя добавилось шрамов на лице. Смотрю, времени зря не теряешь, – подмигнул он проводнику, и впервые за вечер Саввар коротко улыбнулся. – Рад видеть тебя, Пирит! – он достал трубку, ловкими движениями набил ее табаком и почти сразу выпустил идеально круглое кольцо плотного сизого дыма. – Что-то не так? – Думаю, мне все же показалось, но на всякий случай останемся у тебя сегодня. Свободные комнаты есть? – Конечно! Для вас всегда найдется пара комнат, но придется потесниться, уж извините, – поклонился Пирит воинам Саввара, доставая из-за пазухи свою трубку. – Ничего, они могут много странных мест вспомнить, где пришлось искать укрытия в ночь. Деревянный пол вполне сгодится, – подмигнул Саввар. – Да, я уже и забыл, каково это – спать на голой земле, – выпуская целый сноп дыма, ответил трактирщик. Из кухни показался Деньша. Взглядом нашел Пирита, поклонился Саввару, дождавшись приглашения, бодро подошел к столу. – Окреп ты, Деньша! Так скоро станешь настоящим воином, Пяст может тобой гордиться! – поприветствовал его Саввар. – Спасибо! Господин Айрин старается сделать из меня хорошего бойца, но пока я, с его слов, отчаянно сопротивляюсь! – Деньша присел рядом с Пиритом под одобрительный смех воинов. Он поставил перед трактирщиком полную кружку теплого, сладковато пахнущего напитка. – Что слышно с севера? – Саввар вопросительно посмотрел на Пирита. Трактирщик был знаменит не только своим неподдельным гостеприимством, но и умением собирать слухи и вовремя подсказывать путникам правильную дорогу, разумеется, если таковой умеет спрашивать. – Сложно сказать, друг, – он сделал большой глоток, разом отпив половину кружки. – Начну с того, что в Инистом лесу давно забросили заставу. Пяст страшные вещи рассказывает, да и торговцы поговаривают, что там снова что-то проснулось. Мы с тобой знаем, как это бывает, не забыли еще… Он остановился, чтобы сделать затяжку, потом продолжил, исподлобья глядя в глаза собеседнику, с которым можно говорить, не таясь и не вдаваясь в подробности: первое, потому что пуд соли вместе точно съели, второе, потому что и без лишних слов тот понимает, что к чему. – Хранители взялись самочинно судить людей, недалеко до восстаний, если так пойдет. Надеемся только на благоразумие градоправителя и самого примия. Сказав это, он залпом осушил кружку, поставив ее перед Деньшей, юноша скорым шагом отправился в кухню. – Саввар, – приглушенно добавил Пирит, – неспокойно на окраине. Прошлой ночью на вышке всех обученных воронов потравили, что случится, нескоро помощи дождешься. Приходит время Сул-Ура. Нас ждут нелегкие времена. Из кухни вновь показался Деньша, и Пирит сразу перевел тему, продолжив отвечать на вопрос Саввара. – В долине Висина объявил Титу об отказе платить налог, впрочем, как и каждые три года. Предполагаю, будет небольшой показательный поход, и все кончится вялыми мелкими стычками, северяне все же привыкают к нашим законам. С Приюта вестей меньше, говорят, недавно князь Гвал покинул город, направился на север, я уверен, что он преклонит колено перед Бойданом, и именно за этим туда он и поехал. Как изменятся отношения между севером и Кьянком, время покажет. Саввар молчал, обдумывая услышанное, потом проговорил: – Я провел их сегодня утром через Инистый лес. На удивление, спокойно. Я слышал, кто-то пропал в лесу? – Да, – Пирит снова сделал большой глоток и, понизив голос, добавил: – Несколько воинов из отряда Рукона пропали, пытаясь восстановить заставу. Их всего-то было там не больше пяти десятков. Поняв, что Саввар ждет подробностей, продолжил. – После того, как отряд вышел из города с обозами, прошло не меньше трех дней. Вести от них не поступали, и Рукон решил выехать на четвертый день, проверить, как там дела. Он снова понизил голос, почти переходя на шепот. – В ту ночь стояла премерзкая погода, шел такой сильный ливень, что, казалось, дранка не выдержит и сломается под градом массивных капель. Дозорные заметили движение у северных ворот, но в темноте не смогли разобрать, что там. Голосов не было слышно, решили подождать до утра. Он тяжело вздохнул: рассказ явно не доставлял ему удовольствия, но пересилил себя и продолжил. – На рассвете, когда ливень унялся, в город прокрался отвратительный запах гнили. Ворота открыли: в повозке лежали прикрытые тряпьем оторванные кисти, руки, уши и… – Дальше можешь не рассказывать. Скажи только: что-нибудь еще обнаружили? – Думаю, тебе лучше будет выяснить все у примия. Он перерыл там все, что было в повозке, рядом с повозкой, в ста метрах от повозки, его помощники все записали. – Вот, наверное, и причина тревоги, – помолчав, проговорил Саввар. – На обратном пути я обязательно зайду в город, недели через две или три. Он задумчиво навис над столом и, неожиданно улыбнувшись, добавил: – Сготовишь нам свежего темного, Пирит? – Через две-три недели, говоришь? А кто знает, что будет через две-три недели? Город пустеет, думаю, нам с Деньшей тоже придется трогаться с места. Разговоры утихли, и вскоре воины разошлись по комнатам. Саввару пришлось поселиться в одной комнате с Деньшей, юноша был не против и вежливо предложил гостю свою кровать. Тишина наполнила трактир, пробралась в каждую комнату внизу, оттуда на лестницу, поднялась по ступеням, цепляясь за выступы деревянных половиц, остановилась в начале верхнего коридора, а затем тронулась, медленно и плавно, накатывая с каждым разом все ближе и ближе к запертым дверям. За одной из них раздался голос: – Иди тихо, понял! К рассвету все должны быть готовы! – дверь легонько скрипнула, вспугнув тишину. Из комнаты Менза вышел его помощник. Шаг его был легок: ни одна половица не выдала его. Направляясь к лестнице, несколько раз остановился, прислушиваясь, у комнат проводников. Спустившись вниз, пробрался к входной двери и, прижавшись к мощному засову, бесшумно его поднял: дверь пошатнулась в смазанных петлях и легко поддалась, впуская свежий ночной ветер. Обратно в комнату Менза он вернулся спустя четверть часа, неся с собой три тяжелых свертка. Саввар спал тревожно, то и дело просыпаясь и прислушиваясь: всю ночь ему мерещилось, что кто-то ломится в дверь. Тяжелый сон отпустил к утру. Когда Саввар окончательно проснулся, Деньше в комнате уже не было. Из кухни наверх поднимался аппетитный запах сваренной на завтрак каши. Он поднялся с кровати и внимательно осмотрел комнату. Она была простой и чистой, без лишних украшений, разве что рисунок на стене, видимо, сделанный очень давно, старый меч в углу, подаренный не иначе, как лично Пястом, да несколько камней выложены горкой на широком подоконнике: свет лился сквозь них, причудливыми узорами ложась на пол и стены. Саввар умылся в небольшой бадье – Деньша принес свежей воды ранним утром и при этом умудрился не потревожить его сон – и спустился вниз. В зале было еще пусто, только Пирит с Деньшей завтракали за отдельным столом. Перед ними стояли два глиняных горшочка с дымящейся кашей. Деньша, увидев Саввара, молча поднялся с места, вежливо поклонился и ушел в кухню. – Утро доброе! – Оно и видно, что доброе. Я глаз до самого рассвета не сомкнул, – Саввар упал рядом с бодрым трактирщиком, ожидая, когда Деньша принесет ему завтрак. – Прогуляемся до конюшни после завтрака? Харрас привез с востока коней интересной породы. – Может, и прогуляемся, – сонно ответил проводник. – Чего хмурый такой? Сегодня первый день, важный день! – улыбнулся Пирит. – Шестнадцать лет быстро пролетели, – растирая лицо руками, произнес Саввар. – И следующие шестнадцать так же пролетят, брат лазутчик. – Пролетят-то, пролетят. – Думать о плохом – беду навлекать. – А впрочем, ты, может, и прав. Из кухни вышел Деньша, неся еще один горшочек с кашей. Через четверть часа вниз потянулись воины Саввара, за ними спускались и северяне. Пирит ушел в кухню, готовясь подать гостям завтрак, Деньша присоединился к нему. За едой Саввар тихо переговаривался со своими воинами: всем в эту ночь спалось плохо. После завтрака Пирит пошел к конюшням и жестом позвал с собой Саввара, тот отказался. Трактирщик, немного постояв, вышел во двор один. Деньша принялся собирать опустошенные горшочки со столов, спрашивая у постояльцев, желают ли они добавки или горячего напитка. Один из них протянул руку к нему и попросил принести горячего отвара из ягод и трав. Саввар заметил, как в рукаве торговца блеснула кольчуга. Не раздумывая, он сжал кулак и положил его на пояс, туда, где обычно покоится эфес. Воины, поняв немой приказ, молча встали и подошли к стойке. Менз пристально посмотрел на Саввара, усмехнулся и, в два больших глотка опустошив кружку, веселым голосом объявил: – Начинаем! Торговцы, словно дождавшись команды, вскочили с мест и бросились в разные стороны: пятеро угрожающе двинулись к Саввару, по два к каждому окну, трое к двери и еще несколько – к кухне. Менз остался сидеть за столом, наблюдая за происходящим. Пятеро окруживших Саввара и двоих его воинов достали короткие мечи – оставалось всего пять шагов до неизбежной стычки. – Берегись! – вскричал Саввар, резко дернул рукой от пояса, и двое северян тут же свалились с воткнутыми в горле ножами. Он пробежал вдоль стены, врезаясь в толпу уже схватившихся возле кухонной двери. Одного из торговцев ткнул под ребро тонким стилетом, удар был нанесен с разбегу, лезвие с пол-локтя длиной вошло по самую рукоять и застряло меж ребер. В двери кухни показался Деньша с наполненным до краев кувшином, но Саввар тут же вдавил его обратно. За полы его одежды схватился северянин. Пришлось выхватить горячий кувшин из рук ничего не понимающего Деньши и разбить о голову врага, хватка немного ослабла, но все же вырваться не удалось. Тогда Саввар дернул дверь на себя, закрываясь от уколов мечей, и крикнул: – Деньша! Беги! Растерявшийся Деньша замер от неожиданности: еще несколько минут назад эти люди мирно сидели за столами и завтракали. Он ошеломленно смотрел на раненого северянина, наполовину высунувшегося из-за двери: из груди у него торчал стилет. Но тут в широкой щели показалось лезвие: кто-то пытался достать Саввара, но все никак не мог попасть, тот уворачивался, пытаясь отбиться от распластавшегося на полу северянина и одновременно удержать дверь. Деньша схватил небольшой топорик для рубки мяса и, сам того не ожидая, ударил по высунутой руке, отсекая кому-то указательный палец, – меч выпал. Саввар тут же подхватил его, пнул по голове вцепившегося в него северянина, кольнул его острием в подбородок и, захлопнув наконец дверь, взревел: – К выходу! Деньша, не медли! Быстрей! Деньша рванулся в подвал, рывком сдвинул почти опустошенную бочку, в два приема распахнул дверь: тьма взглянула на него черным провалом уходящего вдаль коридора… Из кухни донесся сдавленный крик, что-то тяжелое рухнуло на пол. Саввар стрелой пронесся мимо, успев схватить юношу за руку, повлек его за собой в провал. Бежали в полной темноте, врезаясь в стены, падали, вставали и снова бежали. Когда звуки из трактира пропали, Саввар перешел на быстрый шаг. Он все еще сжимал руку Деньши, да так крепко, что она похолодела. – Саввар! – воин не останавливался. – Саввар! Вновь не дождавшись ответа, Деньша резко дернул руку, тот, опомнившись, отпустил. – Нужно идти. Нет времени медлить, – разгоняя тишину, заговорил Саввар. – Как же Пирит? Саввар снова взял его за руку. – Не думай пока о нем, будем надеяться, что с ним все хорошо. Глава 6 Пирит недолго постоял на улице, любуясь оседающим на городские дома и улицы туманом: мелкая роса искрилась в свете восходящего светила. Прохладный свежий воздух спускался с горных склонов. Он перевел взгляд на каменную гряду: в складках между утесами летали птицы, они то проявлялись черными точками, ясно различимыми на фоне белого, прижатого к скале облака, то ныряли вниз и тонули в ярких лучах. Обернувшись вполоборота, Пирит разглядел широкую полоску Инистого леса: заиндевевшие деревья сплелись ветвями, причудливым узором окаймляя линию горизонта, – в это утро лес полностью оправдывал свое название. Близилась зима. С долины все чаще дули холодные, пробирающие до костей ветры, не раз уже обратившись снежной вьюгой. В эту ночь выпал снег, накрыв лес тонким белым покровом, но ближе к рассвету, уже успевший подтаять, он залепил деревья влажной плотной коркой, а утром ветер нагнал с севера холодный воздух, и деревья ощетинились толстым слоем колючей изморози. Облака степенно расходились, давая свету проникнуть в лесные заросли, и не один житель пограничного города восхищенно замирал, зачарованный переливами иссиня-белого света и сиянием желто-оранжевых, рассыпанных по веткам звезд. Пирит вздохнул с какой-то светлой грустью и направился к конюшням, прислушиваясь к похрапыванию жеребцов породы Мелло. В соседних с ними стойлах расположились лошади северян, определить их породу Пирит так и не смог, а расспрашивать у хозяев, докучая своим любопытством, не стал. Жеребцы уже проснулись и заржали при приближении хозяина: трактирщик старался выезжать за город как можно чаще, чтобы не терять сноровки. Пегие, с белыми пятнами на голове и ногах, с мягкой короткой шерстью и длинными вычесанными гривами, они не уступали даже коням градоправителя Харраса. Он погладил жеребцов, каждому ласково шепнул что-то на ушко, дал полакомиться принесенной морковкой и взялся за вилы. Но поработать сегодня ему не пришлось. Сначала он увидел следы: они тянулись через всю конюшню к стойлам лошадей северян, а оттуда – в сторону навеса с гостевыми телегами. Войдя под навес, он обнаружил разворошенную телегу: кто-то, видимо, в спешке, грубо стянул с нее полотно, оторвав большой лоскут с краю, – множество разбросанных в беспорядке вещей валялось на земле. К горлу подкатил твердый комок, не давая нормально вздохнуть. Пирит сжал кулаки и чуть слышно выругался – рядом кто-то шевельнулся. Трактирщик обернулся: перед ним стоял молодой служка – сегодня он пришел раньше положенного. Пирит указал на телегу, раздосадованно пожав плечами: – Кажется, ночью кто-то ограбил наших… – начал было он, но его перебил неожиданно резкий звук закрывающегося засова трактирной двери. – Что там, господин?! – округлил глаза мальчик. – Ш-ш-ш! – шикнул Пирит, прислушиваясь. Послышался лязг металла: в трактире, по всей видимости, началась заварушка. Окна загораживали изнутри, явно готовясь к осаде, кто-то громко закричал, – трактирщик не разобрал ни слова, но, поняв, что случилось, повернулся к служке: – Беги к башне! Беги, что есть мочи! Зови на помощь! Сам развернулся, буквально вылетел из-под навеса к конюшням и, вооружившись вилами, встал напротив входа. Лошади заржали, чувствуя приближающуюся опасность. Звуки борьбы стихли, послышались глухие удары, как будто кто-то изо всех сил выбивает дверь, что-то покатилось, разбились глиняные горшки – потом все стихло. Порыв ветра принес запахи жженой муки и угля. Пирит напрягся: понять, что происходит внутри, было невозможно. Время шло, из трактира никто не выходил. Запах усиливался. Пирит с облегчением увидел, как по дороге быстро приближается вооруженный отряд. В первых рядах он заметил огромного воина с тяжелым молотом поперек груди. Это был Пяст. Пирит закричал, замахал рукой, отряд проследовал прямиком к трактиру, остановившись только у входа. Пяст дернул за толстую ручку, чуть не снимая дверь с петель, – ее резко притянуло обратно, как будто кто-то удерживал ее с внутренней стороны. Сотенный гневно закричал: – Именем градоправителя Харраса! Немедленно откройте! Ответа не последовало. Пяст перехватил молот и с размаху обрушил его на дверь, – она не шелохнулась, никто не отозвался. Пирит заметил в окне языки пламени, начавшие пожирать столы, перекрывающие окна. Пяст схватился за молот и со всего размаху… – Стой! – успел вскрикнуть Пирит. Дверь раскололась надвое, огонь вырвался наружу, отбрасывая обломки вместе с воинами, крыша трактира, задрожав, сложилась вовнутрь, утихомиривая на время разошедшееся пламя. Слышно стало, как забились в панике лошади. Огонь выжигал воздух, раскаляя мощеную мостовую. Пирит еле поднялся, но жар сбил его с ног. У трактира, оглушенный, лежал Пяст. *** В подземелье резко запахло гарью, в воздухе появилась густая липкая взвесь, на щербатых стенах оседал жирный осадок. Каждый шаг давался с трудом. Деньша споткнулся и влетел в спину резко остановившегося Саввара. – Натяни воротник на нос, – голос проводника звучал глухо. Деньша послушался – дышать стало немного легче. Тьма, окутавшая беглецов, набирала силу, казалось, она вот-вот обретет плоть и присоединится к погоне. Перед глазами то и дело всплывали странные, гуляющие под низкими сводами образы, они появлялись так близко, что болели от напряжения глаза. Деньша не понимал, таился ли кто-то на самом деле в темных переходах или так разыгралось его воображение. Саввар вел Деньшу прочь от обратившихся в смертельную угрозу северных торговцев. Казалось, он знает, куда идет: они прошли прямо, преодолев полутемную галерею, поднялись наверх, спотыкаясь о разной высоты грубые ступени, затем свернули, оказавшись в тупике. Саввар принялся шарить руками в поясном мешке: бывалый проводник, а в прошлом лазутчик, он всегда носил его с собой – никогда не знаешь, когда именно тебе понадобится свет в кромешной тьме. Привычными движениями высек сноп искр и осторожно запалил лучину. – Деньша! – Саввар приблизил изрезанное шрамами лицо: из-за неровного огонька лучины в грубых глубоких морщинах перекатывались тени, вокруг ворота, натянутого до носа, сажа успела осесть густой черной бородой. Он стянул ворот, обнажая широкие скулы, голос надсадно хрипел. – Слушай меня внимательно, Деньша. Эти люди пришли за тобой. Я не знаю, что им от тебя нужно, но ты ни в коем случае не должен попасть в их руки, – он резко подался в сторону, прислушиваясь к отдаленному шуму. – Ты меня понял? – Да, – не сразу произнес Деньша, еле вытолкнув из себя короткое слово. – Надеюсь, Пяст хорошо научил тебя, и в нужный момент рука не дрогнет, – Саввар снял с пояса один из кинжалов и протянул его юноше. – И еще. Ничему не удивляйся. И не всему верь, что видишь. В этих подземельях может померещиться все, что угодно. Воздух здесь такой, наверное. Где-то в отдалении по ступеням покатился камень, звук гулко разнесся по галереям. – Идем, медлить нельзя! – Саввар потушил лучину, часть свертка передал Деньше, и они пошли дальше. Снова выйдя в галерею, они свернули в левый проход. Деньша пытался понять, где именно они сейчас находятся: скорее всего, думал он, они уже миновали стены города и теперь направляются на северо-восток к Инистому лесу. Впрочем, направление, решил он про себя, могло быть любое, главное – не выпускать из виду Саввара, и тогда уж точно удастся выбраться из переделки. Возможно, Пирит уже ищет их, и помощь вот-вот придет… «Не придет, – слова рождались где-то внутри него, стекали с пересохших губ. – И, если уйдет Саввар, ты будешь выбираться сам». В подземелье они с Савваром были не одни, – Деньша в этом уже не сомневался. Мало того: преследователи приближались, неизвестно каким чутьем определяя местонахождение своих жертв. Саввар шел впереди, не сбавляя шаг. Вскоре до слуха докатился гул подземной реки. С каждой секундой он нарастал, и вот в темноте стали различимы очертания берега и мерцающий блеск быстро текущей воды. Они перебрались по узкой полоске каменных уступов, чуть не падая в ледяную пропасть, к неприметному ступенчатому выступу, ведущему на небольшую площадку между скал, разделенную надвое каменной плитой, – в нише за ней мог укрыться человек. Отдышавшись, Саввар развернулся, прислушиваясь, затем знаками приказал Деньше спрятаться в нише, а сам скользнул за скалы обратно по крутому обрывистому берегу. Деньша остался в полутьме, голова немного кружилась. Ему казалось, что скалы, окружавшие площадку, постепенно смыкаются, выдавливая его из ненадежного убежища. Какое-то время он стоял, вдыхая полной грудью влажный воздух, наконец избавившись от промокшего воротника на носу, поправил ножны на поясе, похлопал по карманам, желая убедиться, что не потерял сверток Саввара, и стал ждать. Слух резанул скрежет металла о камни: кто-то карабкался вверх. Свет фонаря, тусклый от влаги, достиг площадки. Преследователи остановились, наверное, осматриваясь. Зашаркали по каменной плите сапогами, заскребли металлом. Деньша вспомнил уроки Пяста, мысленно попрощался с Пиритом, крепче сжал рукоять, свободной рукой уперся в скалу и приготовился, напрягая каждую мышцу, к рывку. Лязг прекратился, кто-то зацепился за край плиты и повис, звеня, в мокром воздухе. Звон сначала усилился, затем, раздробившись, отдалился. Было слышно, как камни откалываются и падают в воду, добавляя в мрачную симфонию короткий, как хлопок, – «бульк». Деньша в изнеможении закрыл глаза. Увидел себя среди высоких колонн, уходящих в темный потолок. Сухой спертый воздух ударил в нос – он еле удержался от кашля. Откуда-то сверху потянулись черные длинные лапы, они шаркали по колоннам в поисках опоры. Он не боялся, лишь попятился, уступая место огромному пауку. – Кровь, – прошипел хриплый голос. Лапы коснулись пола, следом показалось липкое, покрытое тонкими жирными волосками паучье тело. Он резко открыл глаза, снова оказываясь между скалой и камнем. – Кровь, – шепотом повторил Деньша. – Саввар не зря предупредил… Он почувствовал, как дрожит воздух. Короткий всплеск упавшего в воду камня словно спустил скопившуюся под сводами исполинскую лавину. Тьма, как паук, перебирала тонкими крючковатыми лапами по паутине древних туннелей. Копившаяся веками злоба проснулась и ринулась к источнику инородной дрожи. Сознание меркло, красные круги поплыли перед глазами, в висках пульсировала горячая кровь – тело рвалось в бой, но Пяст мог бы гордиться выдержкой ученика. Деньша вложил кинжал в ножны, опустил уставшие от напряжения руки и немного постоял, приходя в себя. Тьма, не почуяв его, скользнула вслед металлическому лязгу. Деньша выбрался из укрытия, осторожно спустился по ступеням вниз, к реке, присмотревшись, различил в неясном свете очертания узкой, шириной в ладонь, каменной тропинки, по которой они с Савваром добрались сюда. Затем наклонился к воде, опустил руки в быстрый ледяной поток – он был такой силы, что мог с легкостью утащить его глубоко под скалы, – и вдоволь напился. Кроме шума реки, иных звуков он не слышал. Он прошел по берегу к началу туннеля, стараясь не потревожить мелкие шатающиеся камни, и остановился. Откуда-то из конца туннеля скользнул тусклый луч света, заставив его попятиться к воде. Одной ногой угодил в ледяной поток, мягкий сапог тут же набрал воды. Пришлось приникнуть к мокрому камню, чтобы, кое-как притянув к себе промокшую ногу, разуться. Окоченевшая конечность сначала показалась почти бесчувственной, но после отозвалась пронизывающей болью. Он скривился, обхватив ногу холодными ладонями, и в этот момент увидел прямо над собой несколько закутанных в плащи фигур. Кто-то из них держал в руке зажженную лампу. Деньшу они не заметили. Или не искали. Послышались голоса, и, хотя слов невозможно было разобрать, Деньша был уверен, что это северяне. Недолго постояв, они скрылись в туннеле, оставляя на стенах вытянутые тени. Деньша с трудом натянул намокший холодный сапог, в ноге снова неприятно защипало. Крадучись, направился вслед за северянами. Саввара нигде не было видно, а оставаться на месте больше он не мог. За время пряток на берегу одежда тоже намокла и теперь противно липла к телу. Деньша брел по длинным туннелям вслед за неясным светом чужой лампы, усталый, разбитый, опустошенный. Холод и тьма властвовали здесь. И что-то еще – могущественное, исполинское, что-то, заставившее даже Саввара чувствовать себя неуютно. Деньша отчетливо ощущал леденящий взгляд бестелесных глаз, направленных на него из каждого угла, – тьма следовала по пятам, словно паук, выжидая, когда у него кончатся силы. Северяне шли быстро. Пришлось перейти на легкий бег, чтобы поспевать за ними. Туннели петляли, то врезались в рукотворные катакомбы, проламывая стены, то выходили к потайным пещерам, делая круги, поднимаясь и снова падая широкими и узкими лестницами, сбивая все возможные ориентиры. За время, пока Деньша следовал за северянами, его одежда успела подсохнуть, воздух посвежел, на сухих камнях оставались заметные даже в темноте мокрые следы. Туннель в очередной раз резко вильнул, выводя его к слабо освещенной штольне, проделанной, вероятно, еще при Вассарах. В просторной галерее расположились больше двух десятков северных торговцев, гостивших в трактире Пирита, остальных Деньша не знал. Среди северян выделялся один: он говорил гортанным низким голосом и прятал лицо за плотной повязкой, не имеющей характерного носового выступа. Безносый что-то яро доказывал остальным, они поглядывали на его с недоверием и, как показалось Деньше, злобой. – Нам… Нельзя выходить… – донеслись обрывки фраз. Деньша высунулся из туннеля и чуть не потерял равновесие – тело мешком потянуло к полу, скользкому от глины, он едва удержался за выступ и от неожиданности чуть не вскрикнул. Сел, спрятавшись за поворотом, голосов из-за стучащей в ушах крови расслышать не удавалось. Отряд все-таки снялся с места: видимо, северяне приняли решение. Дождавшись, когда отряд скроется из виду, Деньша выполз из укрытия и поспешил к месту его стоянки. Возле сложенного костра обнаружил характерный след, как будто кто-то лежал связанный. Он присмотрелся: так и есть – кровь! Может, это Саввар? Может, удастся его спасти? Нужно идти за северянами! Деньша опять пошел вслед за отрядом. Еще недавно теплые уютные сапоги, заботливо сшитые знакомым башмачником, набрали вес и насквозь пропитались мелкой грязью, правый стирал ногу из-за набившейся в него пыли, левый колол мелкими камешками, которые проникли туда, вероятно, вместе с водой. От стен почти прямой штольни отражался тусклый свет – они приближались к поверхности. Мысли о спасении Саввара то накатывали так остро, что хотелось, закричав, выхватить кинжал и врезаться в обидчиков, раздавая тумаки, то отступали, и он тащился, понурый, в унылом монотонном ритме, задаваемом тяжелыми шагами северян. Меж тем впереди вспыхнул яркий вечерний свет, казалось, что Сиана-Яра решила на закате заглянуть именно в этот туннель и выжечь всех его обитателей. Деньша остановился. Продолжать бессмысленную погоню дальше значило отдаться в руки неизвестности и, скорее всего, погибнуть. Он спрятался за большим валуном, навострив слух, пытаясь разобрать, о чем говорят северяне. – Краст, давай скорее, мы тут как на ладони! – произнес знакомый голос. Деньша узнал Менза. – Терпение, – скрипучий голос краста резал слух. Паук, притаившийся вблизи, шевельнулся, крючковатые лапы зашуршали по каменным сводам. Светило скатилось за горы, свет померк, и Деньша решился подобраться ближе к выходу. Сапоги за время неподвижного сидения будто вросли в землю. Он осторожно размял ноги, затем медленно лег на бок и, перекатившись на живот, пополз, погружаясь в холодную скользкую глину. Вскоре он увидел Саввара. И Саввар был жив. Связанный, он лежал у костра, широко открытыми глазами уставившись в пустоту пробитой штольни. Внимание северян было приковано к безносому. Краст смотрел на дерево, загораживающее вход в штольню. Деньша подполз еще ближе, силясь увидеть, на что обращены взгляды. Он почти выбрался из туннеля, земля стала заметно суше, глина сменилась песком и мелким камнем. Деньша приник к земле, стараясь выгнуться так, чтоб можно было поднять голову. Паучьи лапы бессильно болтались над головой, тьма не могла достать свою добычу. На ветке сидела большая птица с почти человеческим лицом, громадные крылья, наверное, в четыре метра размахом, медленно прятались за широкую спину. Голова упиралась в огромную вздымающуюся грудь, глаза перекатывались в глазницах, оглядывая всех собравшихся. «Гаюл», – вспомнил Деньша название птицы. О таких он слышал только в легендах, их рассказывали заглядывающие на ярмарку сказители, и то их больше слушали дети, взрослые не верили, что такие чудеса и впрямь бывают на свете. Гаюл резко дернула головой в сторону и сверху вниз посмотрела на краста, подняв одну бровь чуть выше другой. Потом раскрыла короткий широкий клюв и несколько раз щелкнула, издавая похожие на речь звуки. Краст резко повернулся к штольне и, присмотревшись, презрительно сплюнул. Деньша вжался в песок, ища глазами спасительное укрытие, но вместо него почуял, как щелкает пастью разозленная тьма. Гаюл снова что-то прощелкала, и краст, к облегчению юноши, отвернулся. Безносый принялся щелкать в ответ, птица угрожающе захлопала крыльями. Деньше вновь показалось, что его обнаружили, паника судорогой свела ноги, он подался было назад, но остановился – краст перешел на понятный язык. – Нам пора уходить! Черан, Менз, поднимайте людей! Гаюл, расправив могучие крылья, улетела. – Но с нами нет еще двоих, – раздался чей-то голос. – Видимо, заплутали в подземельях. – Выберутся. Мы не можем ждать, – отрезал краст. – Как быть с пленным? – спросил Менз. – Этого с собой, – распорядился краст, и северяне начали торопливо собираться. Деньша попятился назад, боясь ненароком пущенного в штольню взгляда. Он спрятался за тем же камнем и принялся ждать, когда шаги стихнут и можно будет выбраться на поверхность и погреться у остатков костра. Тягучая дрема навалилась на него. Стоило закрыть глаза, как он видел счастливое лицо Пирита, рядом с ним улыбающихся Пяста и Саввара. Все сидели у теплого камина в зале трактира и ждали только его появления, чтобы начать неспешную беседу. Но что это? Возле камина, упираясь в своды потолка, вытянулась темная фигура, казалось, свитая с собственной тенью. Раз за разом находя Деньшу, она жадно впивалась в него пустотой глаз и что-то шептала и шептала, как будто совсем рядом с ухом… Деньша почувствовал, что если сейчас не выбраться из холода, то тьма заберет его с собой в объятия Сул-Ура. Он перевалился на живот и из последних сил пополз вслед за ушедшими. Сознание меркло, глаза перестали видеть, он полз наощупь, отгоняя назойливое видение, так ласково нашептывающее смертельную колыбельную. Паук выскользнул из штольни, с чернеющих лап капала свежая горячая кровь, оставляя на песке мелкую россыпь красных воронок. Он пропал так же неожиданно, как и возник. Добравшись до костра, Деньша слег, окончательно лишенный сил. Последнее, что он почувствовал, – расползающееся по телу тепло. Глава 7 Раздался оглушительный рев, дом слегка качнуло. Деревянные остекленные ставни задребезжали, дверь скрипнула и подалась наружу, чуть не срывая узкий, еле удерживающий ее на месте засов. Сивер проснулся, стрелой кинулся к окну: с балкона вниз к воротам бежали трое дозорных, еще двое стояли на смотровой площадке, высматривая что-то в северной части города. Тяжелые шаги быстро удалились вверх по улице. Сивер высунулся за дверь, совершенно не понимая, что случилось. Дозорные не обращали на него внимания. Он осторожно прикрыл дверь, второпях оделся, выскользнул из дома, скрываясь под нависающим балконом, и помчался вверх. В голове все еще звучал протяжный деревянный скрип. Сначала он бежал прямо к башне, но вскоре обнаружил, что свернул с дороги. Ноги несли его сквозь как из ниоткуда возникающую толпу. Он распихивал людей локтями, прорываясь к одному единственному спасительному месту в городе. Оживленная и растерянная толпа нарастала, люди сыпались из домов, словно семена растений в вытянутую уличную ладонь. Сначала хаотично разбросанные, они потянулись лицами к противоположной части города, туда, откуда поднимался черный смоляной дым. Достав до низких облаков, столб упирался в них и расходился в стороны, накрывая зольной чернотой все вокруг. Толпа дрогнула, и почти одновременно люди устремились к месту пожара. Вскоре на улице стало свободно. Сивер обернулся, спасительное: «Может, все хорошо, и нет нужды беспокоить» – слишком поздно настигло горячую голову. Удар под грудь, нанесенный точно на выдохе, поначалу полностью лишил мальчика всяческих чувств. Краткий миг он еще мог удержаться на ногах, но при первой попытке вдохнуть повалился на землю. Не сразу понял: кто-то тащит его на себе. Грудь болела, воздух давно кончился, но легкие предательски отказывались наполняться вновь. В глазах все смешалось: мостовая, покрытая липкой грязью, распахнутые двери и ставни, пустые лавочки на углах узких улиц – и враз померкло. – Успокоился? – старик Шида брызнул на лицо холодной водой: оказывается, он некоторое время уже был в сознании и даже умудрялся что-то отвечать суровому лазутчику. – Да, – Сивер насупился, найдя в комнате обидчика. Это был Лис, северянин, имя которого он только что услышал. Одетый в зеленое потрепанное одеяние, с такими же грязно-зелеными глазами и почти лишенный волос, оттого выглядевший еще свирепее. Лис с презрением смотрел на мальчишку: – Кто тебе разрешил сюда соваться? – Я… я испугался, – честно признался Сивер. – Ответь мне, мальчик, кто мы? – Шида смотрел на него с пониманием и какой-никакой заботой. – Месть севера, – потупив глаза, ответил Сивер. – Верно, мальчик. Мы не боимся, страх нам неведом, у нас есть задача, которую нужно выполнить. После можешь делать, что угодно, хоть рыдать тихо в углу, хоть пойти к градоправителю и рассказать все, что знаешь. Но задача, поставленная перед нами князем, – одна единственная задача – должна быть выполнена. Шида улыбнулся мальчику и со злобой посмотрел на Лиса. – Ты ему еще нож всадил бы. Голова у тебя есть на плечах? Этого мальчика вся деревня на руках носить будет, – он подмигнул Сиверу, и тот робко заулыбался. – До того, как его провозгласят героем, нужно выполнить приказ. Лис говорил сурово, но верно, и Сивер понимал это. – Пока приказ не выполнен, нам нельзя с ним видеться. Пора тебе уходить, мальчик. Скажешь, что толпа сбила с ног. И, прости, не хотел так сильно тебя огреть. Так, – Лис потряс покатыми плечами, – чтоб дурь отбить. Старик Шида покачал головой и, показав мальчику на дверь, сказал лишь одно значащее для него слово: – Скоро! Дверь за Сивером быстро закрылась, и он помчался по улице, спеша к месту пожара. Глава 8 Пирит поднялся с земли, пытаясь смахнуть с глаз непрерывно катившиеся слезы. Едким вонючим дымом заволокло всю площадь. От охваченного огнем трактира несло жаром, огненный столб вздымался к облакам. Оглушенный, Пирит не почувствовал, как занялась огнем одежда, но кто-то схватил его за руку, резко потянул прочь и, окатив ведром воды, усадил в отдалении от общей суеты, тут же умчавшись назад. Пирит нащупал перед собой ведро и судорожно принялся смывать с лица налипшую сажу. Кожа сначала просто горела от прикосновений, но спустя минуту его уже трясло от боли. Все вокруг пришло в движение: солдат вытаскивали из-под горящих обломков, люди передавали друг другу ведра с водой, отчаянно плеская ее на расползающийся, жадно пожирающий деревянные постройки огонь, пытаясь спасти хоть что-то. Сквозь мутную пелену, застилающую глаза, он различил несколько знакомых лиц. Одним из них был чудом уцелевший Пяст: его латы покрылись копотью, искореженный шлем валялся рядом, украшавшие его красные перья обгорели и торчали в разные стороны. – Пяст! – трактирщик наклонился и прищурился, пытаясь разглядеть воина, но лучше видеть от этого не стал. – Рад, что ты жив, Пирит, – не поворачиваясь к нему, ответил воин: тяжело дыша и отдуваясь, он буквально волочил на себе закованного в почерневшие латы человека. Послышался металлический лязг, и воин, спасенный Пястом, шумно втянул в себя горячий воздух. – Айр-р-р, Пяст, где… – голос Рукона звучал сдавленно, словно грудь долго сжимали в тисках. – Где Пирит и Деньша? – Я здесь, господин. Деньша… – сквозь покрасневшую кожу на лице трактирщика проступили серые пятна. – Деньша остался в трактире. – Пяст, узнай, кто шел с ними! Дозорных сюда! Сотенный выкрикнул короткий приказ, вскоре из общей суматохи к ним подскочили трое. Пирит не стал слушать, о чем они говорят, встал, покачнувшись, едва не свалившись в канаву, и побрел к обломкам догорающего здания. Оранжево-красным пламенем занялись и крыша над конюшней, и приставленный к ней навес для телег. Сквозь треск, грохот и крики до слуха Пирита донеслось пронзительное ржание: это бились обезумевшие от страха кони, запертые в стойлах. Солдаты тщетно пытались проникнуть внутрь: жар с каждой минутой нарастал. Низкий утробный гул пронзил весь город. Пламя, вздымающееся к небу, опало, из той части, где была кухня, повалил густой жирный дым. Горожанам пришлось на время отступить от трактира, и несколько десятков людей одновременно двинулись в сторону горящей конюшни. Песком сбили пламя, а когда жар спал, начали заливать водой. Потушить пожар полностью не удавалось, но на некоторое время огонь приостановили: он медленно стекал вниз, проедая крышу. Пирит понял: еще несколько минут, и кони обречены. Рядом с ним появился мальчишка лет двенадцати, небольшой и юркий, с ведром, полным холодной воды. Не успел Пирит и глазом моргнуть, как мальчишка ринулся в уже открытые створки обгоревших ворот, прорываясь сквозь плотный, валивший клубами дым. – Стой! – не мешкая, Пирит бросился следом. В густом дыму он сразу потерял мальчишку из виду и только по звукам понял, что тот пытается отодвинуть тяжелый засов на запасных воротах, выходящих на соседнюю улицу. Кони, словно почуяв близкое спасение, притихли и замерли, опустив морды. Не теряя времени, Пирит отворил стойла и, схватив коней под уздцы, огляделся. Потянуло свежим воздухом – ворота распахнулись, и Пирит двинулся на свет, проникший сквозь плотный дым, что есть силы потащил коней к выходу, низко склонившись к покрытому сухим горячим песком полу. Позади что-то щелкнуло. Крыша надломилась, рухнула балка, краем угодившая в только что освобожденное стойло. Пирит от неожиданности вздрогнул. В глазах потемнело, ослабла хватка, кони, испугавшись, вырвались и умчались в открытые ворота. Тело Пирита обмякло, он упал и пополз, судорожно цепляясь руками за песок, пытаясь вытянуть себя из накрывшего волной дыма. Мальчишка схватил его за руку и с натугой потянул за собой. – Господин! Господин, я помогу Вам! – ему все же удалось вытянуть Пирита подальше от конюшни до того, как пожар вспыхнул вновь. Последнее, что увидел Пирит, перед тем как сознание померкло: кони северян повалились на пол, мертвыми глазами глядя на подбирающееся пламя. Огонь быстро забирал все, до чего мог дотянуться. Очнувшись, Пирит долго смотрел в открывшееся небо. Огонь съедал много лет его усердного труда. Над ним склонился мальчишка. – Господин! Господин, нужно уходить, огонь вот-вот доберется до нас! Пирит, перевалившись на бок, с трудом поднялся на колени. Рвота подступила к высохшему, болезненно горевшему горлу. Тело ослабло, трактирщика кто-то подхватил под руки. Спустя короткое время Пирит вновь оказался рядом с Руконом. – Удалось что-то выяснить? – Пирит с надеждой потянулся к сотенному. Тот отрицательно покачал головой. Сотенный уже нормально дышал, но все еще не мог заставить себя встать. Пирит сел рядом, погрузив покрытые песком и чернотой руки в ведро, полное воды пополам с сажей. Через час огонь был потушен, развалины продолжали заливать водой и по возможности разгребать. Пяста и Пирита в первую очередь интересовала кухня, единственное место, через которое могли вырваться люди. Воодушевляло одно: среди останков – всего насчитали двенадцать в разной степени обгоревших тел – ни Деньшу, ни Саввара не опознали. По словам Пирита, северян было тридцать человек и десять воинов Саввара – тридцать человек вполне могли остаться в живых, и нужно было понять, где их искать. К вечеру в город вернулись Харрас и Легур. Их опасения подтвердились. Спускаться в подземелья – а они были уверены, что уйти из трактира незамеченными можно было только через них – не имело смысла. Нужно было добраться до всех возможных выходов, и на месте принимать решения. Несколько отрядов вышло на поиски через разные ворота города, они растянулись длинной цепью и пошли прочесывать окрестности. Пирит, не зная, куда приткнуться, бродил по залам черно-белой башни, то и дело выходя во двор смотреть на дорогу. Он не услышал, как вышла госпожа Клари, жена градоправителя Харраса. – Не корите себя, Пирит. Ужин готов, присоединяйтесь ко мне. Ее слова не успокоили хмурого трактирщика, хотя от ужина он не отказался. Вкус у еды был угольный, как и у воды и воздуха, – все вокруг пропиталось пеплом. Сердце трактирщика сжималось. Он винил себя в случившемся: не Саввар, не какие-то северяне, вздумавшие повздорить с проводником, а именно он – Пирит – был виновен, его собственная недальновидность! – Пирит, Вы не могли предвидеть все случившееся. Вашей вины в этом нет, – Клари словно проникла в его мысли. – Нет, госпожа, я виновен в том, что произошло. Только я, и никто больше, – он осмотрелся и, убедившись, что в зале никого нет, все равно перешел на шепот. – Я столько лет был бдителен и осторожен, но в решающий момент… – Не горячитесь, Харрас найдет его, северяне будут сурово наказаны. Он посмотрел на нее, как на глупую девочку, но, наткнувшись на суровый взгляд, поспешно отвернулся: – Простите, госпожа. – Вам не за что извиняться, Пирит! Вы сделали все, что от Вас требовалось, – взгляд Клари потеплел. Глава 9 Очнувшись от треска лопнувшей где-то рядом ветки, он осмотрелся: небо заволокло тучами, прямо над головой висело несколько далеких звезд, их свет проникал через узкую приоткрывшуюся бойницу огромного облачного замка. Меж деревьев гуляли тени, больше похожие на изуродованных в бою людей, в соседних кустах кто-то шевелился, но в темноте разобрать, кто или что именно, было невозможно. Страх отступил. Паучьи лапы оставили следы на песке, но присутствия существа он не ощущал. Северян не было видно. Деньша попытался встать и, когда попробовал упереться руками в землю, понял: он лежит в костровище, мягкая теплая зола обволокла пальцы, забилась в каждую складку кожи. Он попытался подняться, но из кустов вдруг донеслось урчание. – Не вставай, лежащий в золе, – голос был протяжный, как будто пытался говорить вдоволь налопавшийся густой сметаны кот. – Кто ты? – Деньша присмотрелся и под веткой увидел два огромных желтых фонаря, обращенных к нему. – Вимир-р-р, – фонари мигнули, поплыли над землей и приблизились к нему. Огромный кот заглянул Деньше в глаза. – Тени следят за тобой. Не вставай: они сразу найдут тебя. – Тени? – с удивлением спросил Деньша, пытаясь рассмотреть неожиданного собеседника. Тот не ответил, вытянулся на передних лапах и заходил кругами по бывшей стоянке северян. Деньша медленно приподнялся и попробовал подтянуть к себе ноги, но почувствовал резкую боль. – Тише, лежащий в золе. Осмотрев окрестности, Вимирр уселся у головы Деньши и принялся мурлыкать. Деньша осторожно перевалился на спину и замер, прислушиваясь. С удивлением он почувствовал, что тихое кошачье мурлыканье отдалось в земле, что твердь начала вибрировать с ним в такт. Вимирр понизил тон, и Деньше вдруг померещилось, что кот вдруг вырос до размеров дома и обратился в нависшего над ним старика. Черты его показались ему знакомыми. Деньша моргнул: обычных размеров лесной кот свернулся перед ним. «И не всему верь, что видишь», – вспомнил он слова Саввара. – Что ты делаешь? – поинтересовался Деньша. Кот не ответил, продолжая свою песню. Кусты вдруг дрогнули, со всех сторон потянулись к костровищу кривые страшные тени, лесной подол затрещал, как под гнетом множества тяжелых сапог: кто-то приближался к ним. Деньша невольно потянулся к кинжалу, но что-то мягкое легло на его руку. Громадная кошачья лапа прижала руку к груди, словно принуждая его оставаться на месте и не шевелиться. Кот продолжал свою песню. Из кустов выплыли два саблезуба. Склонив свирепые морды, они неотрывно следили за котом. Деньша замер, страх прокатился мелкими мурашками по всему телу: больше всего на свете он боялся встречи со свирепыми саблезубами. Рассказы чудом переживших такую встречу всегда наполняли ужасом его сердце. Огромные коты могли незаметно подкрасться к небольшому вооруженному отряду и с легкостью перебить всех, ломая щиты и доспехи. Уцелевшие рассказывали, что в них почти невозможно попасть, движения их быстры и почти неразличимы для глаз, а шерсть явно скрывает под собой прочную, словно броня, кожу. Он вжался в землю, все еще находясь под лапой Вимирра, не в силах ни отвести глаз от хищников, ни пошевелиться. Кот издал громогласный вопль, раскатившийся по сторонам, и саблезубы, коротко поклонившись, повернули к лесу. – Что это было? – Деньша привстал на локтях, глядя им вслед. Вимирр поднялся, потянулся, подняв распушенный хвост трубой, словно только проснувшись, и в один прыжок оказался на нижней ветке, там, где сидела птица, говорившая с крастом. – Гаюл искала тебя, лежащий в золе. Будь остор-р-рожен, вступая в темноту. В лесу затрещали деревья, порыв ветра поднял и закружил золу из костровища – и в следующий миг все стихло. Деньша встал на ноги, осмотрелся: ничего, ни одного следа пребывания здесь огромных котов он не увидел. Он обернулся, вглядываясь в зияющий провал штольни: оттуда веяло холодом, и казалось, что вот-вот протянутся к нему паучьи лапы. Вимирр хищно фыркнул, резко выпрямившись, прыгнул, оказавшись между Деньшей и провалом, и прихлопнул маленького, выползшего под звездный свет паучка. – Вимирр, я видел тень в катакомбах, она звала меня, – начал было рассказывать Деньша, но – перед ним сидел обычный лесной кот. Он посмотрел на юношу, вздыбил шерсть и, схватив добычу, скрылся в лесу. Деньша ничего не понимал. Все произошло так быстро, что он не успел удивиться ни говорящему коту, ни появившимся в лесу саблезубам. – Деньша-а-а, – послышалось в отдалении. Он обернулся на голос: свет множества фонарей почти ровной линией тянулся по лесу. Его искали и медленно, осматривая каждый куст, двигались навстречу. Он хотел закричать, но горло было настолько сухим, что казалось странным, что он вообще способен дышать. Язык прилипал к небу, щеки пристали к зубам, сильно хотелось пить. Деньша попробовал перейти на бег, но ноги еле волочились по земле, приходилось, пересиливая себя, преодолевать каждую неровность, опираясь на попадающие под руки ветви. Огни приближались слишком медленно, он испугался, что они изменят направление, и тогда он не сможет добраться до них. Не придумав ничего более подходящего, он приник к стволу и принялся ломать ветки, стараясь произвести как можно больше шума. Фонари приближались, но все так же медленно. Тогда он нащупал ветку и стал колотить ею по полому пню, оставшемуся от обвалившегося дерева. Свет дрогнул, фонари остановились, некоторые поднялись выше, – Деньша понял, что его услышали. Он колотил по пню еще и еще, пока спасительные огни не потянулись в его сторону. – Деньша! – он явственно услышал голос Пяста совсем рядом, попробовал ответить, но из горла вырвалось лишь невнятное мычание. – Он здесь, господин! – свет фонаря ударил по глазам, боль резко отозвалась в висках, и Деньша потерял сознание. Пяст подбежал, подхватил его на руки. Увидев высохшие потрескавшиеся губы, потянулся к фляге. Обжигающая жидкость привела юношу в чувство, разбавленное вино утолило жажду. – Саввар.. северяне… в плену, – только и смог проговорить Деньша и показал куда-то в лес. – Там штольня… – Я услышал тебя, – успокоил Пяст. – Отвезите его в крепость! Деньшу посадили на коня, кто-то приобнял его, и лес помчался мимо. Вскоре всадники вырвались на тракт. Усеянный огнями город быстро двигался им навстречу. Глава 10 Пяст стянул отряд к прикрытой деревьями поляне: следы своего пребывания северяне тщательно уничтожили. Опытным следопытам потребовался час, чтобы все выяснить: отряд, состоящий не менее чем из полусотни пеших воинов, движется на северо-запад. След вел в сторону Инистого леса. Отправив гонца в город, Пяст двинулся с остальными в погоню. Новобранцы храбрились, выказывая молодой задор, но бывалые воины в глубине души не разделяли их настроения. Идти сейчас в лесную чащу, в которую и днем-то не всякий отважится войти (слухи о творящихся там делах с каждым днем становились все невероятнее), не имея ни достаточного числа воинов, ни уверенности в том, что помощь, случись что, подоспеет вовремя, по их мнению, было, по меньшей мере, неосмотрительно. Но, с другой стороны, все понимали, что медлить, ожидая ответа из Вартияра, значило бы упустить врага, цели которого пока оставались неясными. Мерцающая тьма отступила к самой границе леса. Когда справа от тракта он вырос черной стеной, сотенный остановил воинов: свежий след уходил в сторону лесной заставы. – За мной! – коротко приказал Пяст. Ночные обитатели притихли, только звуки тяжелых шагов гулко отзывались в глубине. Что-то таилось в лесу – темное и мертвое, витало в воздухе. Оно бродило по обочине, теряясь в тенях, и беззвучно двигалось вместе с отрядом. Пяст чувствовал чье-то незримое присутствие и понимал: воины тоже напряглись. Он не останавливал отряд ни на миг, зная: как только они остановятся, тьма проникнет в храбрые сердца и откроет дорогу губительному страху. Ночь не отступала, время застыло, не давая рассвету прогнать темноту. Серая полоса дороги, скрытая под широкими кронами, стала почти не видна. Ветер стих, лес стал неподвижным, словно умер. Тени деревьев, уродливо исказившись, выползли на дорогу и замерли, заставив отряд остановиться. Пяст резко поднял руку, и воины все как один потянулись к мечам. Что-то впилось злобным холодным взглядом в командира – у него на миг перехватило дыхание, но тут же отпустило. Дав себе время успокоиться, Пяст коротко и тихо скомандовал: – Вперед. Метрах в ста от заставы он приказал всем остановиться. Сквозь высокий, но покосившийся от времени, а кое-где и вовсе разрушенный частокол видны были огни разведенных костров. Пяст приказал незаметно окружить заставу. Сам занял удобную позицию и стал наблюдать за происходящим. Саввара он увидел не сразу: проводник был жив, но накрепко привязан к одному из массивных бревен. Северяне развели три больших костра, сидели молча, уставившись в огонь. Пяст отметил, что отряд северян сильно поредел: то ли они разделились, разойдясь в разные стороны, то ли часть их находится где-то внутри заставы. Раздалось карканье. Огромная птица сидела на крыше приземистого, задней стеной прижатого к частоколу строения. В двух шагах от строения стоял – сначала Пяст не поверил своим глазам! – краст: между ним и птицей явно происходил диалог. «Вот ведь какие гости к нам пожаловали», – только и успел подумать он. Нечто дрогнуло в самом сердце Инистого леса, гул, нарастая, потянулся к заставе. Командир северян почуял опасность, заметался от стены к стене, выискивая врага. Пяст бросил взгляд на Саввара: стянутый веревками, тот не мог двинуться с места и тревожно озирался по сторонам. Ожидание длилось недолго: в накатывающем гуле отчетливо слышался стук множества копыт. Северяне ринулись на покосившиеся от времени башенки, изготовившись к бою. Выглянув из своего укрытия, Пяст увидел, что к заставе быстро приближался отряд. Харрас с Руконом – это были именно они! – мчались впереди и на расстоянии полета стрелы остановились. Высоко подняв руки, они направили коней в сторону заставы. Пяст заметил смятение в лагере северян, они явно не ожидали такого поворота. Краст подскочил к птице, выкрикнул что-то (Пяст не разобрал), птица, взмахнув крыльями, пронзительно каркнула. Краст обратился к одному из северян, но, видимо, не добившись толку, принял решение и размеренным шагом направился навстречу прибывшим. – Откройте ворота! Сдайтесь на милость здебора Харраса, градоправителя Вартияра! – услышал Пяст голос Рукона. – С чего нам сдаваться на его милость? – краст говорил громко, чтобы северяне слышали. – С того, что иначе мы возьмем вас силой, и тогда милости вам ждать уже не придется, – объявил Рукон. Пяст, воспользовавшись моментом, проник сквозь колья внутрь и змеей пополз к Саввару по холодной, покрытой ломкой травой земле. Проводник наблюдал за действиями краста, не замечая его. Но до того как разговор был окончен, Саввар уже выполз за частокол вслед за Пястом. Он стоял, опираясь на плечо сотенного, пристально глядя в обступившую заставу темноту. Проводник, проведший за свою жизнь множество дней и ночей в Инистом лесу, чувствовал и видел гораздо больше других. – В таком случае вы лишитесь своего проводника, – ехидничал краст. – Привести пленного! Поняв, что пленного нет, а застава окружена, краст и не подумал сдаваться. Он резко вскинул руку. Стрелы полетели с башен: бой начался. – Черан! Командуй! – краст пытался найти командира, но безуспешно – тот не отзывался. Краст, злобно зашипев, выкрикнул команды и сам поспешил занять место в строю. За ним ринулись несколько северян и тут же врезались в воинов Пяста: те успели протиснуться сквозь частокол и, прикрываясь щитами, стеной направлялись к лучникам. Харрас с Руконом устремились в образовавшуюся брешь. Неожиданно нога лошади Рукона застряла между бревнами, повалилась на бок, сбив с ног идущих следом, оставив здебора один на один с тремя подоспевшими северянами. Стрелы, летящие с башен, беспомощно отскакивали от лат Харраса. Он спешился – в узком пространстве всаднику негде было развернуться, – выхватил меч и, прикрывшись щитом, пошел в атаку. Приняв первый удар на щит, приподнял его над собой и нанес колющий удар, метя противнику в горло, – северянин, заливаясь кровью, повалился на холодную землю. Здебор повернулся, принимая другой удар стальным наплечником, клинок скользнул по нему – и второй северянин, потеряв равновесие, полетел на выставленный вперед клинок. Краст, заметив здебора, бросился к нему, в одной руке сжимая обнаженный меч, в другой – длинный тонкий стилет. Меч скользнул по доспеху, едва не угодив в открывшуюся тонкую брешь в сочленении шлема и лат. Харрас развернулся на месте, ловко парируя следующий удар. Краст уклонился, нацелился в щель забрала и со всей силы кольнул: стилет глубоко вошел в поднятый щит, застряв в плотном дереве. Харрас вырвал оружие из рук краста и, сделав шаг навстречу, ударил с плеча. Краст упал на спину, перекатился и подскочил, принимая боевую стойку, моментально переходя в атаку – здебор удивился его ловкости. Безносый ревел, набирая скорость, вкладывая огромную силу в каждое движение. От очередного удара щит Харраса раскололся, – он замешкался, снимая с руки застрявший в латной перчатке ремень. Безносый зашипел, вырвал стилет из щита и кольнул в съехавший от удара наплечник – здебор осел, выставил меч перед собой, защищаясь от последнего, как думал краст, удара, и, перекатившись под ноги врагу, стремительно вытянул руку, насаживая безносого на клинок. Рукон с всадниками, наконец, прорвались за частокол, вмиг растоптав северян. Все стихло, лишь низкое эхо битвы вернулось из леса. Над заставой мелькнула огромная крылатая тень. Саввару на миг почудилось, как отодвинулись от частокола громадные щупальца. Пяст, осматривая строения, с криком: «Еще один здесь, господин!» – пытался выволочь наружу схоронившегося в одном из них рыжебородого лазутчика. Саввар ринулся на помощь. – Оно идет за мной! Оно идет! За… мной! Идет! – повторял лазутчик раз за разом, не умолкнув даже после увесистого тумака Саввара. Пятеро оставшихся в живых северян не сразу признали в нем своего командира Черана. Крепко связав и вставив в рот кляп – несчастный успел в кровь сжевать губы, его поместили вместе с остальными в одном из пустых домов. Рукон помог Харрасу снять доспех. Рана была неглубокая, кольчужная рубаха спасла его, но кровь не останавливалась. Он вытащил из седельной сумки плотную ткань и крепко стянул отрытую рану. Ночь давно должна была отступить. Но молочно-серый туман словно вытолкнул рассветные лучи из леса, и до обеда застава пребывала в полумраке. Нечто отступило и от Черана: командир отряда северян свернулся в клубок, пытаясь заснуть. Но ему это не удалось. Харрас потребовал его к себе. Саввар был тут же. Проводник смотрел на Черана, не мигая, чувствуя пропитавшую его тьму. – Рассказывай! Зачем вы приходили в Вартияр? – Жертва… Жертва… Жертва, – повторял, как безумный, рыжебородый северянин. – Кто послал вас? Сколько лазутчиков в городе? – Оно! Оно просит… Оно требует! – закачался в углу Черан. – Мы не получим ответов, господин, – во взгляде Саввара смешались презрение и жалость. – Он и есть жертва, судя по всему. Вопрос в том, чья? Харрас вопросительно посмотрел на проводника, потом снова обернулся к пленному. – Кого ты видел? Черан подполз ближе, чем встревожил Саввара. Он навис над пленным, приставил к горлу клинок: кровь полилась, пропитывая грязный ворот куртки, но рыжебородый словно ничего не чувствовал. – Оно без тела! Оно как ветер! Оно тень! – завопил он. – Ты понимаешь, о чем он? – Харрас опять повернулся к Саввару. – Пока нет, но ночью что-то почище краста и гаюл скрывалось в лесу, господин. – Ты понял, что это? – Пока не уверен, – честно ответил Саввар. – Вот и я пока не уверен… – проговорил здебор. – Нужно узнать о лазутчиках в городе, – добавил он. Заперев Черана в одном из домов, Харрас и Саввар попытались добиться правды у остальных пленных. Им известно было немного. Картина в целом вырисовывалась следующая. В Вартияр лазутчики отправились по приказу князя Бойдана. С ними следовали несколько крастов. Ночь они провели в городских подземельях, где должны были дождаться отряд Менза. Дождавшись, они отправились назад. Отряд Менза выполняет свою задачу, какая задача и где он сейчас – неизвестно. В городе есть еще люди князя, воронов отравили именно они. По поводу Черана все твердили одно: странности в поведении их командира начались в Инистом лесу. Что-то не складывалось в этой картине. Харрас и Саввар оставили разрешение этой головоломки на потом. Если Менз в Кьянке, он обязательно объявится. Ближе к полуночи началось. По одиноко стоящей в лесной глуши заставе волной прокатился ужас. Запертый в доме, Черан отчаянно пытался освободиться: некогда грозный воин бился в истерике, выл, катался по полу, стараясь порвать стягивающую его веревку, пока силы не оставили его окончательно. Оно было рядом, он знал: еще немного – и пустые глазницы найдут его. След на плече горел огнем. Он заполз в угол и замер, вглядываясь в пустоту, повторяя вновь и вновь: – Жертва, жертва, жертва… Здебор поднялся на невысокую дозорную вышку, вглядываясь в лес. Пяст держался рядом, воины заняли боевые посты. Чернота медленно подступила к северным воротам и тонким языком коснулась запертых створок. Черан взмолился. Он кричал что было сил, призывая своих пленителей спасти его. Пустые глазницы нашли его… Саввар увидел: что-то движется к дому, в котором заперли северянина. Крик застрял у него в горле: ему приказали молчать. Холодный мертвый взгляд обездвижил проводника, и он, повалившись на бок, замер. Существо – незримое почти для всех и бесплотное – проникло за запертую дверь. Черан в последний раз вскрикнул и вдруг успокоился. Оно медлило, словно ожидая чего-то от взмокшего и потерявшего дар речи человека, потом стало медленно приближаться. Черан смотрел в пустые глазницы: страха уже не было. Смерть кружила над ним несколько дней, он чувствовал ее неизбежность. Сознание прояснилось. Он знал, что так может быть – его предупреждали, но до конца не верил, что это произойдет именно с ним. Руку обожгло, казалось, твердые холодные пальцы рвут его плоть, забирая силу, а вместе с ней и жизнь. Боли он не чувствовал, но от неожиданности резко стиснул зубы и прикусил язык. Рот тут же переполнился кровью, алые струйки покатились по подбородку. Существо вмиг оказалось прямо перед ним… Силы покинули Черана так быстро, что он не успел ничего понять. Кровь, потоком хлынувшая с языка жертвы, наполняла существо силой: оно обретало плоть, прозрачные кости наливались цветом, глазницы наполнялись холодным зеленым свечением… Саввар оклемался. Все еще безголосый, он отчаянно и громко забарабанил руками по деревянным ступеням, указывая в сторону дома, где находился узник. Харрас понял его первым, бегом добрался до запертой двери и, поднатужившись, выбил ее плечом. Ворвавшись в комнату, занес меч для удара, но, глядя на Черана, замер, оторопевший. Полностью иссушенное тело на его глазах рассыпалось в пыль, не уцелели ни кости, ни одежда, несколько мгновений – и он словно никогда не существовал вовсе. Зеленоватое свечение приковало его взгляд. – Суггиш! – выкрикнул здебор. Подоспел Саввар. Проводник сбил с ног Харраса, не дав Суггишу его коснуться. Пыль шелохнулась, собралась, закружилась в вихрь и вылетела наружу. Суггиш забрал жертву, обрел силу и затерялся среди деревьев. Обычная темная ночь опустилась на заставу. Саввар по-прежнему прижимал Харраса к полу. – Это был он! – Я видел! – Саввар поднялся на ноги, помогая встать здебору. – Господин, нам пора уходить. Без Легура и хранителей с ним не совладать. Харрас задумчиво глядел туда, где мгновением раньше находился Суггиш. Он знал, что проводник прав, но знал также и то, что уходить было слишком поздно. Глава 11 Воздух начал ощутимо дрожать, сначала где-то в отдалении и потом все ближе заскрипели деревья. Натужный скрип достигал заставы и отражался от частокола, порождая гулкое эхо. Зашуршало в кустах, застучало по деревьям так, словно глубоко в чаще орудовали топорами дровосеки. Совсем рядом раздался хлопок, и с шумом повалилось дерево. – Все на башни! Арбалетчики, приготовиться! – скомандовал Пяст. Все присутствующие на заставе поняли: началось то, что невезучие торговцы называют лесным лихом. Оно подбиралось из самой чащи: убежать невозможно, спрятаться негде, уповать на храбрость глупо, разве что – на везенье. Вот уже совсем рядом стучат топоры, с жалобным протяжным скрипом заваливается очередное дерево. Из темноты на самой границе леса показались люди. В другое время и в другом месте здебор мог бы предположить, что это заблудившиеся в лесу ищут помощи, но не сейчас. Он уже понял: то, что сотворилось против них в Инистом лесу, – не люди, или уже не люди. Избежать боя не удастся: тела – изуродованные, деформированные, без рук – хоть и сильно раскачивались при ходьбе, но двигались уверенно и быстро приближались к заставе. – Стой! – выкрикнул дозорный. Они не остановились. – Стреляй! – скомандовал Пяст, уже понявший, с кем предстоит иметь дело. Арбалет щелкнул, болт взрыхлил землю рядом с первым показавшимся на поляне безруким. Никакого результата: порождения тьмы не ведали страха. Солдат натянул тетиву и наложил болт, ожидая приказа. – На поражение, стреляй! Болт угодил точно в грудь, пробил ее навылет и врезался в стоявшее позади дерево. Безрукий свалился замертво – если мертвое может быть еще мертвее. Остальные не дрогнули и продолжили молча шаркать по высокой траве, подступая к частоколу. – Приготовиться! Безрукие ринулись вперед, и, когда оказались в нескольких шагах от заставы, Пяст дал команду. Арбалеты защелкали: около шести десятков болтов вылетели одновременно, пригвоздив безруких к земле. Осталось всего с десяток существ, они врезались в частокол и тут же угодили на выставленные в просветы копья. Снова зазвенела в ушах тишина. – Подайте факелы! Харрас подошел к воротам, с ним Саввар, увешанный кинжалами и мечами. Ворота открылись. Они молча глядели на одетые в цвета здебора тела, обезображенные чьей-то могучей волей. На первый взгляд – обычные люди, только лишенные рук, с вытянутой вперед нижней челюстью, длинной кривой линией рта и с почти заросшими посеревшей кожей глазами. Харрас обвел взглядом своих воинов. Лица их были напряжены, в глазах читалась решимость, брезгливость, любопытство, даже сочувствие, но нет, страха он не ощутил. Каждого из них он отбирал лично из сотен других, правдами и неправдами стремящихся попасть в, как всем казалось, самое хлебное место. Служба в отряде здебора действительно оплачивалась очень высоко. Но и требования к воинам были на несколько порядков выше, чем к кому бы то ни было. Потому что то, с чем приходилось сталкиваться отряду, не каждому под силу. За годы службы они научились понимать командира без слов и в любой ситуации следовать его четким указаниям. Бывавшие и не в таких переделках, они по опыту знали, что самый главный противник в подобных битвах, когда не человек идет на тебя с оружием, и даже не порождение человеческое, – это страх. Враг, который одному ему известными путями закрадывается в сердца, оплетает их холодными тонкими щупальцами и крепко сжимает, не давая продохнуть. И с этим врагом борьба всегда идет один на один. И все они точно знали: исход каждой общей битвы зависит от множества единичных побед – поражений в этих незримых поединках. Харрас приказал сжечь тела. Тела оттащили от частокола и принялись готовить костер. Его не оставляла мысль, что ему почему-то знакомы эти люди – бывшие люди, искаженные. – Ты понял, кто они? – обратился он к Пясту. – Да, это пропавшие на заставе воины из отряда Рукона, – подтвердил его догадку сотенный. – И это, боюсь, только начало. Пяст выразительно посмотрел на Харраса, понимая, что именно тот имеет в виду. Но тут их внимание привлек шум: на сей раз невидимым противником на заставу было брошено внушительных размеров войско, облаченное в потрепанные доспехи с толстыми щитами, копьями и мечами. – Несыть! – захрипел кто-то из молодых воинов и тут же умолк. Ворота заперли, заколотив балками, арбалетчики вновь забрались на башни. Застава приготовилась к битве. Войско вытягивалось в линию, создавая подобие строя. Мертвые воины подняли щиты и двинулись в атаку. Пяст, дождавшись, когда они подкатят достаточно близко, скомандовал: – Болты наложить! Пускай! Первые ряды латников подняли щиты, большинство болтов пробило их, почти полностью повалив на землю. Несыть не дрогнула. В центре строя тащили несколько увесистых стволов, готовясь пробить брешь в ограждении заставы. – Стрелять по готовности! Пяст взялся за меч и проверил ремни на щите. Саввар вытянул из ножен пару длинных клинков. Здебор пока наблюдал за подступающим войском с башни. Болты вылетали без остановки, арбалетчики целили в центр строя, стараясь выбить тех, кто тащил бревна. Но мертвые и не думали бросать их, на место уничтоженных вставали новые, войско продолжало заполнять поляну. – Всадники! Приготовиться к атаке! – Харрас вскочил на коня. Северные ворота отворили, выпуская конный отряд. Он построился стремя в стремя и по команде начал движение. Войско противника повернулось для отражения атаки, щиты плотно прижались друг к другу. – Стрелять по копейщикам! – Пяст направил арбалетчиков на выставленные для защиты ряды. Всадники перед столкновением пришпоривали коней и, подобно лавине, врезались в изрядно прохудившийся строй несыти. Никто не кричал от боли, тела молча падали, втаптываемые в землю. Конница прошла сквозь строй, как раскаленный нож в масло. Нескольких всадников по краям стянули с коней, крики прорезались сквозь металлический звон. Конный строй прошел по тракту, развернувшись, набрал скорость и снова врезался в мертвое войско. Из леса выползли похожие на длинные щупальца тени. Они потянулись к заставе, обвивая деревья, кустарник и упавших с коней всадников. На этот раз потерь было гораздо больше. Мертвые яростно бросались на коней, грызли ноги животных, копьями сталкивали всадников. – В укрепления! Открыть ворота! – скомандовал здебор, за ним вернулась лишь половина закованной в латы конницы. Крики раздираемых зубами воинов долго слышались где-то в глубине все увеличивающегося войска. Мертвые подступили к заставе вплотную. Они кидались на частокол, пытаясь забраться по выставленным рядами кольям. Щупальца обвились вокруг частокола. Деревянные укрепления дрожали, сухое дерево, застонав, поддавалось. Болты закончились, солдаты, окружив Харраса, взялись за копья и мечи. Положение казалось безвыходным. Здебор чувствовал: сопротивление его воинов слабеет. Под гнетом чуждой воли внутри его защитников рождается страх, желание жить – самое надежное оружие против несыти – иссякало. Пяст и Рукон схватились с мертвыми, уже перебравшимися через укрепление. Рядом сражался Саввар: его клинки методично выкашивали всех, кто подходил к нему. Харрас спрыгнул с коня, выхватил меч, встал рядом. Схватка длилась вечно, вконец вымотав живых. Несыть постепенно проникала на заставу. Пленные северяне, запертые в доме, истошно кричали, требуя дать им умереть с оружием в руках, но пробиться к ним уже не было никакой возможности. Вскоре до дома добрались мертвые, они выломали дверь, ввалились туда толпой. Душераздирающие вопли выплеснулись наружу и враз стихли, заставляя защитников опускать оружие. Мертвые ударили тараном в запертые ворота и почти сразу повалили подгнившие створки. Толпа хлынула внутрь, первой же волной положив с десяток храбрых солдат. Вокруг Харраса остались Пяст, Рукон, Саввар и четыре десятка вымотанных людей, почти потерявших надежду на спасение. Стоявшего плечом к плечу с Пястом солдата вырвали из строя. Мертвые накинулись на него, клацая челюстями, и вмиг превратили в кровавое месиво. Спасительный боевой клич раздался, когда все потеряли надежду: примий Легур пришел на помощь. Скованные цепями щиты с тонкими прорезями чуть выше пояса и просунутыми в них копьями приближались, служители Храна выстраивались в клин. Легур шел в центре строя. Он напряг волю, растревожив тени, обвившиеся вокруг заставы. Тени дрогнули, подались вперед, вытянулись тонкими острыми иглами навстречу хранителям и, едва коснувшись мощных щитов, отпрянули. Легур едва устоял на ногах: сопротивление оказалось сильнейшим, обжигающей волной прокатилось оно по венам, казалось, еще немного и сердце превратится в уголь. На смену жару изнутри – от самых костей – пришел холод. Примий почувствовал боль под кожей, словно ее насаживали на тысячи игл. Но устоял. Веки сомкнулись, на лбу вздулись вены. Мысленным взором отыскал образ – пустой желтый череп с зияющими провалами зеленых глаз. Образ всколыхнулся, словно портьера, и опал, обнажив сгусток черноты – той, у кого нет обличья, нет рода, нет имени. Это была зияющая пустота, и она жаждала его погибели, затягивала его в себя, вытягивала его душу, мысли, желания… У Легура почти не оставалось времени, нужно было найти брешь, через которую в его мир лилась и лилась, расширяясь, пустота. Истинным своим зрением он всматривался в расходящиеся от пролома незримые волны, пока наконец… Есть: сердце пролома лежало чуть дальше в лесу, совсем рядом с заставой. Легур повелительно поднял руку, указывая направление, – строй сомкнулся, окружившие плотным кольцом люди знали, что делать. Наблюдавшим во все глаза за происходящим воинам из отряда Харраса казалось, что не происходит ровным счетом ничего, только отчего-то все белее становятся лица хранителей, все плотнее и без того тесно сомкнутый строй. И вот тихая заунывная мелодия полилась вверх от земли: плавно, а затем все стремительнее закручивая воздушные потоки. Легур сосредоточился на крохотной мерзкой трещине и приготовился латать прорванную неизвестной силой ткань. Он плел пальцами витиеватый узор, мысленно заполняя его образами. Строй остановился, хранители врезались в преграду: тела, мертвые и живые, привычных и немыслимых, фантастических существ, за которыми шлейф всепоглощающей пустоты… Примий неимоверным усилием продолжил движение к пролому – сопротивление нарастало, черные узоры пошли по коже. Хранители поддерживали каждый его шаг, рискуя разрушить ставший вдруг хрупким строй. Новая волна ужаса обрушилась на заставу, повелевая мертвым и живым уничтожить сопротивляющегося примия… Легур выстоял – и рухнул на землю, уже зная: на этот раз получилось! Мертвые отступили от заставы. Тени отпрянули, возвращаясь под кроны деревьев. Примий, он же провид Святого войска Легур, лежал в лучах светила, чернота постепенно сходила с кожи, открывая под собой один сплошной синяк. Он едва приподнялся и снова рухнул на бережно подстеленные хранителями плащи. – Как ты? – здебор второпях спешился. Он упал, захрипев, поднялся и в несколько шагов, прихрамывая, добрался до примия. – Все кончилось, – шепотом произнес Легур. – Мы справились. – Возвращаемся в город! – обращаясь к отряду, приказал Харрас. К вечеру показались стены Вартияра. Ближе к ночи в покоях градоправителя собрался небольшой совет: Харрас призвал к себе Легура и Саввара. Сначала внимательно выслушали Саввара, стараясь не упустить ни одну подробность. Их очень смущало поведение северян. Слишком много вопросов осталось без ответа. Куда подевался Менз с отрядом? Что замыслили лазутчики князя Бойдана на территории Кьянка? Кому и какую опасность они несут? Решено было отправить Деньшу и Клари Харрас с хорошо вооруженным отрядом в Мидив к бояру Лотару: так будет спокойнее. Долго обсуждали события в Инистом лесу. Все понимали: не прибудь Легур вовремя, шансов выжить могло не представиться. Все трое хорошо помнили события Аларской войны. Что породило пролом? Какая сила подняла Суггиша? Отчего Суггиш выбрал своей жертвой обезумевшего предводителя северян? Кто вывел их из города? Кто подстроил нападение на трактир Пирита? Кому и зачем потребовался Деньша? На некоторые вопросы ответы были. Сулгрик предупреждал, что пролом возникнет именно в Инистом лесу. Хорошо, что успели переправить почти всех людей, не способных держать в руках оружие, в убежища. Из-за пролома возник Суггиш: время Сул-Ура наступило. Отважный северянин Черан, судя по всему, стал невольно его жертвой. Скорее всего, северянин был цуве – магнитом для светлых и темных сил. Возможно, на его месте должен был быть Деньша. Хран проявлял интерес к мальчику с самого детства, но доказать его принадлежность к цуве – проклятым детям, выискиваемым Посвященными хранителями по всему Кьянку, было невозможно, во всяком случае, до сих пор. Цувера – так они называли тех, на ком Суггиш оставляет свою метку, того, кто в свою очередь навлекает его, как напасть, на других людей. За долгие годы Хран так и не научился предотвращать беду, но понял, как уничтожать ее носителей. Сожжение дотла, чтобы разрушить не только плоть, но и само напоминание о ней, – единственное средство, которое оказалось действенным. И Харрас, и Легур, и Саввар не раз видели, как сильные, смелые люди, отмеченные Суггишем, постепенно теряют полностью волю и рассудок. Но то, как накладывается на человека метка, никогда и никому из них видеть не приходилось. Да и о суггишах хранителям, даже Посвященным, известно было немного. У них нет своего облика, они являются другим в том виде, который впервые померещился отмеченной жертве – вот и все, что успели понять о природе этих темных существ. Посвященные хранители давно научились распознавать одержимых цуве, но только Сулгрик умел почувствовать их на расстоянии. Трое собравшихся в черно-белой башне тоже входили в круг Посвященных. Не обладая даром Сулгрика, они могли узнать цувера лишь при непосредственном контакте. У Черана в Кьянке не было шанса выжить: не Суггиш, так они бы его нашли и уничтожили. Вот и причина, из-за которой Харраса и Легура увели из города, когда Черан и другие северяне появился в Вартияре. Может, огонь в трактире предназначался для Саввара, чтобы навсегда вывести его из игры? Если это так, то кто-то очень посвященный и могущественный вступил в игру. В комнату постучали, дверь приоткрылась, на пороге стояла Клари. Глаза трех сидящих в покоях мужчин устремились на необыкновенной красоты женщину. Она была невысокого роста, с огненно-рыжими волосами, ее темные глаза, цвет которых менялся в зависимости от освещения, и без того выразительные, из-за перенесенных волнений и бессонных ночей казались огромными. Ей до сих пор так и не удалось повидаться с мужем после событий в Инистом лесу: беспокойство за него оказалось сильнее приличий, и она решилась нарушить мужское уединение. – Госпожа, – приподнялся Легур. – Господин Легур, не беспокойтесь, прошу Вас, – остановила его Клари. – Нам уже пора, – признался примий, выразительно глядя на Саввара, тот в знак согласия кивнул и помог Легуру подняться. Когда дверь за ними закрылась, Харрас шагнул к жене и молча прижал ее к груди. Он чувствовал, как бьется ее сердце. Она многое понимала, его Клари, и потому мало о чем спрашивала. И Харрас был благодарен ей за это. Легур, примий северных областей Кьянка, Посвященный хранитель и провид Храна, второе его лицо после Архипровида Сулгрика, долго не мог уснуть. Он вновь и вновь возвращался мыслями в Инистый лес. Было еще одно обстоятельство, что мучило его, то, о чем он, несмотря на дурные предчувствия, не стал говорить на совете. И, скорее всего, не станет говорить и впредь, даже если его пригласят на Высокий совет. Еще там, в лесу, он понял, что в этот день он со своими людьми отражал натиск небывалой мощи. Это могло означать одно: Сул-Ур возвращается в апогее своей силы. Выстоять в этой битве за мир ему не представлялось возможным. Если только не… Глава 12 Деньша проснулся от воя ветра за окном, совершенно не понимая, где находится. Он высунулся из-под толстого влажного одеяла и, вдохнув прохладного воздуха, прокашлялся. Слегка пахло дымом, в углу потрескивал камин, едва согревая стылую комнату. Он поднялся с мягкой перины и, укутавшись сухим покрывалом, сел на кровать. Его знобило, все тело покрылось противными мурашками: он постарался согреться, прижав колени к груди. Комната, в которой он находился, большая, размером почти с трактирный зал, была заставлена различной мебелью. Рядом с узким окном расположился высокий письменный стол, над ним несколько полок с толстыми книгами и плотно свернутыми свитками. От кровати тянулся стеллаж с почти пустыми полками, на некоторых стояли флаконы с неизвестными жидкостями. Перед камином пристроились три резных кресла. По углам комнаты стояли, словно стражи, высокие, отполированные до блеска медные лампы, – он никогда таких не видел и с интересом принялся рассматривать одну из них. Медный отражающий диск был прикреплен к полукруглому блюдцу с отверстием по центру. Из отверстия торчала пропитанная маслом веревка, ее загораживала широкая пластина. Деньша вытянул из камина горящую щепку и поджег веревку. Пламя, зашипев, быстро выровнялось, и в комнате стало заметно светлей. Дверь отворилась, вошла служанка. Она, мягко ступая, направилась к камину, подбросила дров, после закрыла окно, отделяя комнату от бушевавшего на улице ветра, затем повернулась к кровати и, никого не увидев, на миг остолбенела. Затем медленно обернулась, но, столкнувшись взглядом с юношей, вздрогнула, резко повернулась к двери и вышла из комнаты, оставив недоумевающего Деньшу в одиночестве. Он некоторое время пялился на хлопнувшую дверь, после чего осмотрелся в поисках своей одежды, не найдя ничего, оставил попытки и подошел к окну.

Конец ознакомительного фрагмента.