– Пришли, – произнес запыхавшийся голос.

Я подняла глаза, перед нами чернел вход в пещеру. Лила полезла в свой рюкзак, достала фонарь, включила его и посветила в непроглядную тьму. Я подошла ближе, пытаясь разглядеть то, что находится внутри, но видела только столб холодного света среди мрака. Я сделала еще несколько шагов, мне стали видны каменные стены, кожа почувствовала прохладу. В нос ударил запах сырости и еще чего-то.

– Это место нашла моя бабушка. Мы иногда приходим сюда летом, особенно, когда очень жарко, – сказала Лила, подходя ближе.

Мы пошли дальше, свет фонаря освещал почву под ногами. Моя кожа ощутила перепад температуры, а глазам мрак сначала был непривычен. Сложно было разглядеть то, что было вокруг, но потом мое зрение привыкло. Проступила неровная поверхность стен, а то, что находилось сверху, меня сначала немного напугало. Тысячи сталактитов собрались в целый лес, который был перевернут на потолке, его тени и рельеф образовывали единое-целое.

Пройдя еще пару метров, мы оказались у гигантской глыбы, чья поверхность была почти ровной. Она лежала как кусок хлеба на тарелке, а у стены лежало что-то, чьи краски немного померкли в темноте. Это оказался плюшевый заяц, старая грязная игрушка, которая была одним из обитателей этой пещеры. Лила сняла рюкзак и положила его рядом с ним, словно пришла к себе домой. Хотя, в каком-то смысле это место и было продолжением ее дома, одним из любимых их с бабушкой пристанищем, которое было скрыто ото всех.

– Давно же я сюда не заходила, – сказала Лила, присаживаясь на камень. Ее голос звучал немного иначе, был тише.

– Здесь не так жарко, – произнесла я, убедившись, что мой голос тоже немного по-другому звучит.

– Здесь можно даже замерзнуть.

Я осматривала все вокруг: стены, то, что над головой, то, что под ногами. Лила для этого дала мне фонарь, чей свет позволил мне не всматриваться сквозь мрак. Так моим глазам удалось наблюдать не только фактуру с ее неровностями и трещинами, я увидела намного больше. Даже у камня была своя уникальная палитра красок. Где-то проступали красноватые оттенки глины, где-то белело что-то блестящее. Но свет был недостаточно силен, чтобы увидеть то, что находится на самом верху среди сталактитов. Среди них были тени, что упрямо сопротивлялись фонарю в моих руках.

– Летучих мышей там нет, – сказала Лила, наблюдая за мной.

– А что есть? – спросила я.

– Насекомые и, возможно, еще какие-нибудь звери, но точно я не могу сказать. Это же тоже часть леса, так что то, что в нем обитает, то здесь и может быть.

Лила вздохнула, несколько минут было слышно только тишину и возню в рюкзаке.

– Здесь мой заяц уже лет десять обитает. Я оставила его в этой пещере, когда меня бабушка сюда привела в первый раз. И, судя по обстановке, которая здесь не менялась, больше никто не знает об этом месте.

– И теперь я?

– И теперь ты тоже, – подтвердила Лила.

Она снова стала рассказывать о своем прошлом и о своей бабушке, которая хотела с натуры нарисовать пейзаж, а в итоге нашла это место. О том, как играла здесь и на берегу реки, о своем первом рисунке на природе и о желании провести здесь всю зиму. А потом, как Лила и говорила, мы замерзли и вышли наружу, где нас окатило зноем.

– Рисовать умеешь? – спросила она, пытаясь открыть глаза после непроглядной темноты.

– Я даже ни разу не пробовала, – ответила я.

После этой фразы я и попробовала, Лила объяснила мне, основной принцип: «Как видишь, так и рисуй». Странный принцип, но в его смысл можно даже не вдумываться. Надо просто смотреть и рисовать то, что ты видишь, а результат может быть разным. Вспомнив все, что было связано с картинами, все пятна, цвета, штрихи и остальные элементы, я принялась за свой первый рисунок.

Я взяла в руки простой грифельный карандаш и посмотрела вокруг. Мое внимание привлекла вода, на дне было видно небольших рыб. Их я стала рисовать, речных обитателей, которые постоянно двигались, чьи плавники и хвост не останавливались. Сделав первые штрихи на бумаге, я что-то почувствовала, но на этот раз источником этого чувства была сама я. Я создавала, и внутри меня что-то создавалось, это было трудно объяснить.

Меня поглотило это занятие, я потеряла счет времени, а карандаш стал частью моей руки, стал одиннадцатым пальцем. Я перестала замечать все вокруг, остались только рыбы и альбом. А рядом устроилась Лила, которая решила нарисовать меня. Меня, сидящую на камнях на берегу.

Когда на горизонте покраснел закат, мы уже закончили. Мой рисунок был детским, некоторые линии были слишком толстыми, потому-что карандаш затупился, но форма была хорошо передана. Рыбы замерли на белом пространстве альбомного листа, их чешуя получилась слишком темной, а плавникам не хватало складок. Они получились слишком неподвижными, неживыми, но результат меня устроил. Как и Лилу, которая нарисовала меня, меня с альбомом у реки. У нее явно получилось лучше, каждая тень и блик были на своем месте.

У нее получилось передать мои эмоции, мой сосредоточенный взгляд, каждый локон растрепанных волос. Ее штрихи были в нужном месте слабыми и почти незаметными, а в другом месте уместно темными и насыщенными. Я даже немного растерялась, когда увидела себя в ее альбоме. Себя такой, какой меня видела Лила.

– Для первого раза неплохо, – сказала она, глядя на моих рыб.

– А могло быть лучше? – спросила я.

– Лучше будет с опытом, главное, чтобы нравилось.

Мы еще немного посидели на берегу, съели то, что осталось в рюкзаке Лилы, и пошли обратно. По пути вдоль берега я вспомнила про чип и нащупала его в кармане. Он лежал вместе с ракушкой. Надо было его выкинуть, эта мысль некоторое время не отпускала меня, но вдруг, Лила, которая шла впереди, нагнулась, взяла камень и кинула его в воду. По поверхности воды побежали круги, раздался тихий плеск. Я, не задумываясь, кинула в воду чип, который тут же утонул.