Другими, более реальными врагами были холод и непрекращающийся дождь. Голый, без единого деревца пейзаж закончился лишь у горы Лонгдон.

Добравшись до холмов, десантники устроились на одиноко стоящей ферме Эстансия-Хаус и стали готовиться к тому, для чего родина и отправила их за семь тысяч миль от дома.

Предполагалось, что ночная атака будет внезапной и застигнет противника врасплох. Так всё и было, пока капрал Милн не наступил на мину. На этом тишина закончилась. Аргентинцы открыли пулемётный огонь, а повисшие над холмами и долиной осветительные ракеты превратили ночь в день. Десантникам оставалось, только два варианта: отступить и укрыться или идти вперёд и взять Лонгдон. Они взяли Лонгдон, потеряв двадцать три человека убитыми и более сорока ранеными.

Именно тогда, когда пули рвали воздух у него над головой и товарищи падали справа и слева, Майк Мартин впервые ощутил на языке тот странный металлический привкус, который и есть вкус страха.

Он остался цел и невредим; потери же взвода составили шесть человек убитыми и девять ранеными.

Державшие горный перевал аргентинские солдаты были обычными ребятами, призванными в армию из солнечных пампасов, – сыновья богатых родителей имели возможность уклониться от службы, – и им не терпелось вернуться домой. Выбравшись из бункеров и окопов, они спешно отступили под укрытие Порт-Стенли.

На рассвете Майк Мартин поднялся на вершину хребта. На востоке, там, где всходило солнце, лежал город, и, глядя на него, лейтенант заново открыл в своём сердце бога предков, которым пренебрегал многие годы. Вознеся небу благодарность, он дал себе клятву никогда больше его не забывать.

В то время, когда десятилетний Майк Мартин играл в отцовском саду в Багдаде, доставляя радость гостям-иракцам, в тысяче миль от столицы родился другой мальчик.

К западу от дороги из пакистанского Пешавара в афганский Джелалабад лежит горный хребет Спингар, Белые горы, над которым возвышается Тора Бора.

Горы эти, видимые издалека, представляют собой естественный барьер между двумя странами, сумрачный и холодный, покрываемый зимой непроходимыми снегами.

Спингар находится на территории Афганистана; с пакистанской стороны к нему примыкает хребет Сафед. Сбегающие вниз, к окружающим Джелалабад плодородным равнинам, речки и ручьи образуют многочисленные долины, где на крошечных участках цветут сады, а на лугах пасутся стада коз и овец.

Жизнь здесь сурова, системы жизнеобеспечения развиты слабо, а население невелико и разбросано по небольшим, редко рассеянным деревням. Тех, кто живёт там, британцы хорошо знали, боялись и называли патанами. Теперь их зовут пуштунами. Во времена британской империи они сражались с чужаками, совершая молниеносные вылазки и поражая врага из старинных длинноствольных мушкетов, называвшихся в тех краях джезайлами. В точности стрельбы эти горцы могли бы соперничать с нынешними снайперами.

Редьярд Киплинг, поэт британского владычества, так описал противостояние горцев и юных английских офицеров, имевших за спиной отличное образование, но не имевших никакого опыта:

Одна из тамошних деревень называется Малоко-заи. Названа она, как и многие другие, в честь давно почившего воина-основателя. Дворов в ней всего пять, но в каждом из них, за высокими глухими стенами, проживает большая семья, насчитывающая до двадцати человек. В 1972-м старостой деревни был Нури Хан, и именно у его дома и у его костра собирались летними вечерами мужчины, коротая время за горячим крепким чаем, который пьют без молока и сахара.

Как и во всех подобного рода дворах, в окружающих их стенах устраиваются жилые помещения и загоны для скота, а потому все они обращены лицом внутрь. В тот вечер, когда солнце уже опустилось к западу, а горы окутала тьма, вслед за которой пришла прохлада, во дворе разожгли костёр из сухих веток тутовых деревьев.

С женской половины доносились стоны и приглушённые крики, но лишь однажды, когда крик прозвучал особенно громко, мужчины прервали весёлую беседу и повернули головы в ожидании новостей. Жена Нури Хана рожала четвёртого ребёнка, и муж молил Аллаха о даровании второго сына. Сыновья заботятся о стадах, а став мужчинами, защищают дом. У Нури было две девочки и мальчик восьми лет.

Ночь уже вступила в свои права, и только пламя костра выхватывало из кромешной тьмы лица мужчин с крючковатыми носами и густыми чёрными бородами. Вынырнувшая из темноты повитуха подбежала к хозяину и прошептала что-то ему на ухо. На смуглом лице отца мелькнула белозубая улыбка.

– Иншалла, у меня сын! – воскликнул он.

Сидевшие у огня родственники и соседи вскочили, разряжая в ночное небо винтовки. За пальбой последовали объятия, поздравления и благодарности всемилостивому Аллаху, даровавшему своему слуге второго сына.

– Как назовёшь? – спросил сосед-пастух.

– Изматом. В честь моего деда, да покоится в мире душа его, – ответил Нури Хан.

Через несколько дней в деревушку пришёл имам – дать новорождённому имя и совершить обряд обрезания.

Ребёнок рос так же, как и другие. Пошёл, когда пришло время ходить, и побежал, когда пришла пора бегать. Как и другие деревенские мальчишки, он хотел делать то же, что делали ребята постарше, и уже в пять лет ему доверили выгонять стада на пастбища летом и присматривать за ними, пока женщины заготавливали корм на зиму.