Вдруг понимаю, что от стиснутых так долго и сильно кулаков у меня сегодня будут болеть мышцы на руках, как после усиленной тренировки. А еще понимаю, что надо сдержать себя – хоть сейчас. Потому что я не хочу следующие несколько лет провести в тюрьме – это непродуктивно.

А что продуктивно? Растерянно соображаю, раскидываю варианты действий. Отступить сейчас – советует мой холодный, отточенный годами мыслительных процессов мозг – вот что продуктивно. Оставить все, как есть, и начать сначала, когда она остынет – вот что принесет тебе пользу.

Потому что если она сбежала вот так – поспешно, без предупреждения, не в состоянии вынести даже мысли о том, чтобы сидеть за мной за одним столом – значит дело совсем дрянь. Значит, обидел я ее так, что на всю жизнь травма. И никакие обычные методы сейчас не сработают – ни подарки, ни мороженное с конфетами.

В какой-то момент я отрываю взгляд от Машеньки, которая уже устроилась на качелях и требует, чтобы ее раскачали, и встречаюсь взглядом с ней. С Лилей. Она увидела меня. И прятаться уже поздно.

Да и не желаю я прятаться, осознаю со всей твердостью и даже немного выхожу вперед, вызывающе вздергивая подбородок.

Она делает то же самое. Сверкает на меня ненавидящими глазами и поворачивает голову к этому, в модной куртке. Привлекает его к себе за шею и, развернув их обоих так, чтобы мне было виднее, целует его – прямо в губы. Долго. Страстно и смачно, не стыдясь ни ребенка, ни наблюдающих за ними мамочек с площадки. Он отвечает, обнимая ее за талию, как и полагается мужчине.

У меня же зеленеет в глазах. Стучит в ушах и приходится немного расставить ноги, потому что земля вдруг начинает крениться вбок, вместе со всеми зданиями, деревьями и площадкой.

– Черт, черт! – ругаюсь, с трудом приходя в себя. Мотаю головой, как бешеный пес, прекращая тошнотворное головокружение изрядной силой воли.

Что ж, моя Лилия… Ты, я вижу, не желаешь мирных договоров и подарков. Ты хочешь войны?

Тогда не обессудь. Я вынимаю из кармана мобильник, по дороге, для уверенности, касаясь пальцем подаренной мне крохотной куклы. И набираю номер знакомого адвоката с отличной репутацией, услугами которого я уже не раз пользовался.

– Юрий Николаевич, доброго вам вечера, – вежливо здороваюсь, не сводя тяжелого взгляда с целующихся. – Мне нужна консультация по одному деликатному вопросу... Семейное право и установление отцовства по судебному иску. Да, буду у вас завтра в девять утра, обговорим. Всего хорошего. До завтра.

Глава 5

Лиля. Четыре года назад.

– Нет, ну это же совсем некрасиво! – шепчет по-английски кто-то сзади и щекочет меня чем-то в районе шеи. Я подскакиваю от неожиданности и тут же стушевываюсь, когда понимаю, что привлекла внимание теперь не только соседей по ряду, но и самого лектора.

Вот ведь зараза! И так на меня уже все косятся, не понимая, что делает явный подросток в черной косухе с проколотой бровью на лекции, где самому младшему из слушателей на вид лет пятьдесят. И, как всегда бывает в таких ситуациях, все идет мне назло! Телефон вдруг решил зазвонить, который я думала, что выключила… теперь вот это!

Я замираю, выжидая, когда все снова про меня забудут… и медленно разворачиваюсь на стуле, готовая сжечь гневным взглядом того, кто посмел ко мне прикоснуться, да еще в таком интимном месте, как шея. И встречаю еще одного слушателя этой гребанной лекции, который моложе пятидесяти.

Нет, не такой же сопляк, как и я, но явно не под полтинник. По выражению глаз понимаю, что россиянин. За пределами родины все наши узнаются именно по выражению глаз – острому, испытующему и немного насмешливому. С поддевкой.

– Вы что делаете? – возмущенно шепчу одними губами.

Он вдруг наклоняется – так резко, что я еле успеваю отдернуть голову, иначе мы столкнулись бы носами. Или поцеловались.

– У вас аж две этикетки торчали, из-под куртки и из-под футболки. Я заправил, – доверительно шепчет он, с такой неподдельной заботой, что я понимаю, что издевается.

Не найдясь, как ответить, неопределенно фыркаю и отворачиваюсь. Пытаюсь сосредоточиться на лекции, на своих мыслях, но перед глазами продолжает стоять его лицо – так четко и ясно, будто я продолжаю его видеть. Закрываю глаза, чтобы проморгаться, выкинуть его из головы… но вижу это лицо еще четче. Сдаюсь и от нечего делать начинаю его рассматривать своим внутренним взором, словно на фотографии.

Чуть вытянутое, с выразительными скулами и широким лбом… Глаза ярко-голубые, почти синие. Ясно, что при определенном освещение они темнеют, а при другом – становятся почти серыми. Странный цвет… манящий и отталкивающий одновременно… Подбородок чуть более резкий и угловатый, чем принято по классическим канонам красоты – хотя кто решает, какие они, эти каноны…

Вихрастый. Почти лохматый, но это специально, я знаю. Прическа а-ля «художественный беспорядок», особенно популярная у представителей богемы и творческой интеллигенции. Тоже на любителя, но в данном случае мне нравится. Модная небритость – тоже на любителя, но мне даже интересно, какова она на ощупь, эта его почти-борода…