Нет ведь, длинный рубль тебе надо. Дома тебе тошно. В общаге с крысами тебе жить не в лом. На верхотуре тебе работать нормально, одной ногой стоишь, другая в воздухе, не кочегары мы, ешкин, не плотники.

И чего? Много надыбал? Отправил матери денег, ага? Ну и сиди.

Серый сидит на земле. То еще креслице, ага. Сейчас задница примерзнет совсем. Листья к штанам прилипли, дохлые и черные прошлогодние листья. Еще и снег пошел, ну вообще.

Вставай и иди, Серый.

А куда идти-то?

Главное, ведь знал, что здесь ходить не надо. Ведь предупреждали тебя, дурака: тут грабят, на этой дорожке, обойди нормально, не суйся, это тебе не это, одно название – парк. Парк – он вон, в другой стороне, где киоски, карусельки и мамашки со своими щенятами. Попкорн, сладкая вата, музычка тоже сладенькая. Как в сказке. А тут тебе другая сказка – с тощими и голодными соловьями-разбойниками, у которых ни жилья, ни работы, которые залезут к тебе в карман как к себе домой и спасибо потом не скажут.

Главное, ведь шагнул уже по нормальному асфальту. Постоял, плюнул, рукой махнул, шаг назад – и свернул на тропинку. Так типа к электричке короче, чего дугу-то делать, срежу, в первый, что ли, раз. Ну и срезал, чего. Срезальщик.

Серый в который раз ощупывает карманы куртки. Не, ничего не оставили, мать их туда. Ни кошелька. Ни паспорта с волшебным листком временной регистрации. Ни мелочи, ни бумажек. Иди вот теперь в милицию, Серый. Так им и будет интересно, кто тебя грабанул. Ага. Им будет интересно, где регистрация.

Вот вечно у тебя так. Вот всё через одно место. И в школе так было, и в училище. И с бабами. А в армии так вообще.

Нет, не будем про армию, не будем. Не надо.

Главное – чего мне в обход, кого бояться, я ж мужик или кто. Ну и сиди тут, мужик, без копья. Домой бы, там хоть не грабят. А как, пешкодралом? Дойдешь за месяц, если с голоду не сдохнешь. Или с холоду. Суки, спасибо хоть не раздели. Часы сняли, штаны оставили. Пожалел волк кобылу. Спасибо вот такущее!

Серый вцепляется себе в реденькие волосы и тихонько скулит.

Главное, ведь видел их. Идут пацаны навстречу, ну что я, пацанов не видел, надаю по соплям, и всё. Ну втроем, ну ведь хлипенькие. Да и нормально вроде идут, чего. Помалкивают, в землю смотрят. Ну и ты такой идешь: а я чего, я с работы, мне только вон до поезда, а там сорок минут – и в общаге. А они тебя раз! – и на землю, один ноги держит, другой руки, третий обшаривает. Помалкивая. Ты уж оборался весь, как баба, извизжался, а они молча все вытащили и бегом. Дернул за ними, конечно, а толку-то. Сидишь вот теперь, ни людей, ни тропинок, только черный бурелом, черная земля и черные на ней листья. Ну и сиди вот. С получкой тебя, Серый. С первой получкой.

Неудачник ты, неудачник.

Серый отпускает свои волосы, перестает скулить, вытирает мокрый нос ладонью. Даже платок, и тот вытащили, скоты.

Хоть бы всего этого не было, а? Как будто ты и не ездил никуда. Не увольнялся, не ругался с матерью, не пытался купить нормально билет, не посылала тебя в кассе облезлая дура, и ты ее не посылал на три буквы. Не договаривался с веселым проводником, не трясся на багажной полке, не жрал всухую кудрявый макаронный брикет, запивая суровой теплой водой, которую предусмотрительно напузырил дома из остывшего чайника в маленькую пластиковую бутылку. Не пахал полтора месяца на этой гадской стройке, не катался в электричке до общаги, не проедал последнее. Не получал эти деньги вшивые…

Не, чего это – не получал. Деньги ни фига не вшивые, деньги хорошие дали, все по-честному. Серый, небось, не чурка какой – обманывать его. Нормально всё выплатили. И самому пожить, и матери отправить. Пусть уж как будто получал.

А чего тогда? А вот пусть тогда чего: пусть ты как будто не шел этой тропинкой. Ну не срезал, ага? А пошел нормально, по асфальту, в обход, как умные люди советовали. Чап-чап по дороге, потом налево, а там уже и станция, и поезда ходят, и до общаги доехать. И деньги целы, и документы на месте, и часы на руке, и ты не сидишь тут, не воешь волком.

Фиг тебе, Серый, с маслом. Не бывает так. Не провернешь это всё обратно. Как это там пели по радио: «Жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь». Невозможно повернуть, а жалко. Так хочется!

Серый обеими руками сграбастывает с жесткой земли черные дохлые листья, комкает их до боли в пальцах, швыряет в пустоту, кричит: «А чтоб вас!» Серый смотрит на запачканные свои ладони. Падает в эти ладони лицом, зажмуривается что есть силы и долго воет.

Хоть бы не было, воет Серый. Хоть бы нет. Не ходил на тропинку. Не сворачивал, не встречал, не грабили. Суки, суки, суки.