Вытащив одну из банок и увидев на ней изображение сочной мясной голени, я вытерла слюну и с нетерпение потянула за кольцо на крышке…

– Вр-р-р-р-р! Вр-р-р-р!

Рой жирных, чёрных мух вырвался из банки – я едва успела отшвырнуть её подальше.

– Твою ж налево! – выругался Рыжик, тоже испугавшись.

Мухи! Под закрытой крышкой жестяной банки! Откуда?

Чёрный рой вился, мерзко жужжа. Я замахала руками, отгоняя его прочь от себя.

– Вон пошли! Убирайтесь!

Постепенно мухи разлетелись. Взяв ещё одну банку, я вначале потрясла её, прислушиваясь к содержимому. Вроде ничего подозрительного. Осторожно, я надорвала её крышку.

Внутри что-то зачавкало. Не мухи. Но и не тушёнка. Поморщившись, я вывалила это на пол.

Бесформенное серо-зелёное существо, похожее на слизняка в форме лепёшки, шлёпнулось на доски и противно, влажно заблестело в слабом свете. Было непонятно, живое это существо или нет, пока оно не поползло неспешно, как улитка, растягиваясь и подтягивая под себя своё тельце.

– Бе-е-е, – я бросила вторую банку в сторону. – Вот подобное, кстати, иногда заводится в холодильнике, если вовремя еду не выбросить. Жёлтый даже утверждает, что оно может научиться говорить.

Рыжик хмыкнул.

– У нас, на Фаэтоне таких специально разводят, когда становится не с кем поболтать. У Черныша с Кудрявиком я точно видел парочку.

– Правильный у вас мир, Рыжик.

Во всех банках, что мы вскрывали, вместо мяса обнаруживалось одно разочарование: мухи, слизни, а иногда – маленькие, ворчащие пушистые шарики серовато-зеленого оттенка. Я давила их ногой, чего никогда бы не позволила себе в отношении живого существа, если бы оно так настойчиво не пыталось укусить меня за кроссовок, или пролезть под джинсину с целью цапнуть за ногу. Рыжик, любивший живых существ не меньше моего, охотно помогал мне их давить.

И вот в моих руках оказалась последняя банка.

– Ну что, будем вскрывать? Или уже всё равно? – вздохнув, спросила я у друга.

– Да вскрывай уж, – безразлично махнул рукой Рыжик.

Я откупорила банку. И раздражённо отшвырнула её прочь. Она оказалась просто пустой.

Содержимое пакетов и коробочек нас уже не удивило – мелкая галька, рваная бумага, и опять кусающиеся комочки. Но один пакет заставил повеселиться от сильной внезапности содержимого. Вытряхнув на пол какую-то белую жирную пыль, мы вскоре убедились, что это перхоть.

– Долго же её кто-то счёсывал, – хохотал Рыжик.

– Рыжик, он не только счесал, он ещё и перебрал! Ты ведь посмотри, какой старательный – ни одной соринки, ни одной волосинки! Перхоть высшего сорта, блин!

Мы поаплодировали этому великому, неизвестному существу.

– Итак, – оценила я по-хозяйски обстановку, – сегодня обед из трёх блюд. Слизняки ползучие, комочки пушистые, давленые кроссовком, и перхоть отборная, воздушная. Мухи, к сожалению, разлетелись.

– Эх, Бести, твой бы юмор, да на тарелку, – вздохнул Рыжик, однако, продолжая улыбаться. – Я-то ведь болтаюсь здесь намного дольше, чем ты.

Я погладила его по плечу.

– Это ты меня извини, Рыжик. Шучу снова не к месту. Есть у меня такая боль.

Рыжик сел на один из вывороченных нами ящиков, тоскливо осмотрев пустые банки и пакеты, содержимое которых нельзя было есть. Я осматривала пол, вымазанный внутренностями кусачих комочков, и мой взгляд задержался на объедках, смахнутых мною ранее с одного из ящиков. Там была колбасная кожурка с остатками колбасы, несколько кусочков чёрного хлеба, яблочные огрызки и кости. Сбалансированный рацион, ничего не скажешь.

Меня передёрнуло – похоже, это была единственная еда (еда ли?) на много коридоров вокруг. Подняв с пола хлеб и яблочный огрызок, я философски осмотрела это. Рыжик поднял на меня вопросительный взгляд.

– Рыжик, похоже, если мы хотим перекусить, нам придётся перекусывать чем-то под…

Я не договорила. Рыжик, не особо долго думая, выхватил кусочек хлеба из моих рук и затолкал себе в рот. После чего вновь глянул на меня. В его взгляде была серьёзность.

– Я имею ввиду, – как бы продолжил он говорить, – сейчас, не всё ли равно уже?

У меня сжалось сердце при виде этого.

– Бедняга, ну ты изголодался, – сочувственно произнесла я.

Отбросив остатки брезгливости, мы подняли с пола объедки, отряхнули и умяли их практически без остатка: до прозрачности обсосав колбасную кожурку, обкусав со всех сторон мягкие куриные кости. Закусили сладкими, до сих пор сочными яблочными огрызками. Жёсткие пластины сердцевин впивались в дёсны, семечки горчили, но это была еда, долгожданная еда, и мы её жадно поглощали!

Удивительно, что делает с разумными существами сильный голод. Хотя нет – сейчас мы, видимо, уже утратили свой разум.