– А как же медицинский долг? – смеётся мой любимый, легонько щёлкая меня по носу.

– Пусть Жополиза долг отдаёт. Чем ей ещё заниматься? Да и твои больные не помрут без массажа.

Кофе крепкий, без сахара, как я люблю. Мне несказанно повезло с Вадимом, он выполняет любое моё желание.

– А как же вызов к главному врачу, выговор и штраф? – Вадим говорит серьёзно, но в глазах отплясывают бесята, озорные. бесшабашные.

– Скажем, что заболели. Вот прямо вместе ты и я, подхватили какую-то заразу.

Ставлю чашку на журнальный столик, тяну Вадима на себя. Он стягивает с меня трусики, начинает массировать клитор. Массаж грубый, резкий, но мне это нравится, я кричу от наслаждения, жаждая большего. Царапаю ногтями гладкую кожу на его худой, жилистой спине, облизываю мочку уха. От Вадика пахнет мускусом и корицей, и этот запах возбуждает, срывает все запреты, стирает границы.

– Трахни меня! – кричу я ему в самое ухо. – Давай же, давай!

Он рывком входит и начинает двигаться, резко, глубоко.

Слабость удушливой волной накрывает меня, звенит в ушах, в груди разгорается пламя, но не пламя страсти, как всегда, бывало с Вадимом, а какое-то гадкое, смертоносное. Сердце стучит быстро-быстро, его биение болезненно отдаётся в висках. Лицо Вадима расплывается, искажается, как в комнате кривых зеркал. Его толчки омерзительны, мне хочется попросить, чтобы он остановился, но во рту пустыня, язык стал шершавым и неповоротливым. Пить, как же хочется пить!

– Что за хрень! – голос Вадика звучит фальцетом. Он выходит из меня и скатывается с дивана на пол.

Я глотаю ртом воздух, но это не помогает.

– Что за хрень, я тебя спрашиваю? – орёт Вадим, а в голове взрываются вулканы.

Вадим, напуганный, с перекошенным от ужаса лицом вскакивает с пола, его загорелое тело блестит от пота. Шлёпая босыми пятками по линолеуму, он уходит в ванную, я слышу шум воды, всхлипывания и матюки. Спустя какое-то время, он возвращается.

– Это что такое? – едва сдерживая очередной всхлип вопрошает он, протягивая мне зеркало.

Я смотрю на своё отражение и кричу. Ужас сковывает всё моё тело. Кричу и понимаю, что не могу остановиться. А Вадим сидит в углу и скулит, обхватив курчавую голову руками.

Всё моё лицо, шея и грудь покрыты радужными пятнами, словно кто-то разрисовал меня фломастерами. В центре красный пузырёк, а вокруг него кольца. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан! Твою мать! Откуда это?

Наконец, Вадим вскакивает с пола и бьёт меня по щеке. Я успокаиваюсь, щека горит, но разве это боль? Боль внутри, она грызёт лёгкие, она царапает сердце, она сдавливает голову в могучих тисках. С трудом разлепляю губы, непослушные, сухие.

– Вызывай скорую, – выдавливаю я. – Мне плохо.

– Иди на хер! – взвизгивает Вадим. – Убирайся отсюда, шалава! Вон, я сказал!

Мой любимый вновь исчезает, что-то грохочет в прихожей, скрипит дверца антресоли, шуршат какие-то пакеты.

Потом, Вадим возвращается, такой же голый, но в перчатках диэлектриках. Моё слабое тело грубо хватают облачённые в резину руки, стаскивают с дивана, волокут по полу в прихожую. Я с трудом могу понять, что происходит, не сопротивляюсь, просто жду. Если Вадим так делает, значит – так надо. Ведь он меня любит.

Входная дверь открывается, меня швыряют на обшарпанный и оплёванный пол подъезда. На синих стенах похабные надписи, в углу пёстрая груда мусора, мигает тусклая лампочка, дух нечищеного мусоропровода кажется нестерпимым. Следом за мной на пол летит моя одежда. Плачу навзрыд, из горла вырывается слабый сип, я зову Вадима, прошу помочь, прошу воды. Но дверь его квартиры закрывается, щёлкает замок, и я остаюсь одна.

В серую, холодную реальность меня вышвырнуло резко, грубо, и я с трудом соображала, где нахожусь, и почему так холодно. Ветер, ворвавшийся в распахнутое окно яростно трепал шторы, разбросал по полу листы бумаги, некогда лежащие на столе аккуратной стопочкой. Пахло сырой почвой, бензином и ядовитыми выхлопами завода по переработки пластика. Я сидела на линолеуме, растрёпанная, в старой ночной рубашке, ослабшая, с противной испариной на лбу. Осознание сделанного подбиралось вкрадчиво, с коварной медлительностью. А ведь я не хотела, чёрт, не хотела! Просто решила на мгновение стать кем-то другим, ещё раз побыть с ним, чтобы ощутить, чтобы понять, как это происходит, когда без ограничений, без страха, без стыда. Разобраться, почему. За что он выбрал её, а не меня. Игра вышла из-под контроля, о чём, в своё время, когда-то предупреждал дед.

– Наше подсознание таит много тёмного, гадкого. Во время погружения выползает то, что человек прячет не только от других, но и от самого себя.

Ох, ну и гадкие же у меня мозги, раз смогли вообразить такое. Ощущение краха, обречённости погребло под собой. Я сотворила что- то ужасное, непоправимое, то, что никогда и никто не простит.

– Ты с ума сошла! – вскрикнула мама, швыряя на стол кухонное полотенце. Полотенце до стола не долетело, а в аккурат попало мне в лицо, мокрое, пропахшее прогорклым маслом.