По всему маршруту следования в колонну вливались все новые и новые соединения и вымпелы: вельможи, призванные королевой на службу, присоединялись к воинству со своими дружинами. На мое удивление, было достаточно много тяжелой конницы, во всяком случае, больше, чем мы планировали изначально. В паре бесед мне удалось выяснить, как так получилось. Ответ был прост: последние годы Орвист и Амер добывали намного больше железа, чем было на рынке Клерии ранее, и хотя графа обвиняли в обрушении внутреннего рынка королевства, первый год-полтора де Гранж активно насыщал материалом и родные кузни. А ставший более доступным металл сделал доступнее и работу кузнецов. Ну и, конечно же, большее число магов земли и огня, которые активно искали для себя работу, в том числе и в гильдии мастеров, внесли свой вклад. Так что за последние три года в королевстве было выковано больше нагрудников, доспехов и связано кольчуг, чем за все предыдущее десятилетие.

Этот факт меня радовал. Каждый конный воин с длинной пикой, щитом и легким боевым топором или полуторным мечом на поясе стоил трех-четырех пехотинцев, а если он будет атаковать в плотном строю — то и десяти воинов. Не отставали от людей кони. Крупные, холеные, не чета степным лошадкам, что были метра полтора в холке, это были породистые мощные звери, крупнее почти на треть. Минус только в том, что у каждого всадника было минимум два человека обслуги. Так что на одного конного солдата мы получали еще два-три голодных рта, которые надо было кормить. Единственное утешение было в том, что как минимум оруженосец тоже был верхом, хотя и не так хорошо вооружен. Ударная сила второй линии — их задача прикрывать спину старшего и наращивать успех прорыва, если таковой состоится и закованная в металл громада все же сомнет строй пехоты противника. Один из кавалеристов, мелкоземельный барон средних лет, хвастался мне, подкручивая пальцами свои пышные усы, что его отец в одной из войн с гонгорцами в составе такого вот конного кулака сумел смять пятикратно превосходящую конницу противника и обратить в бегство десятикратно превосходящую пехоту. Даже место назвал — битва на пограничной реке или реке Брорета.

В том сражении военачальник Клерии сумел увлечь за собой легкую конницу гонгорцев и заставить тех форсировать Брорету вброд, а уже на берегу, когда безнаказанные всадники, которые до этого гнали пехоту, уже приготовились ударить во фланг и спину пешим воинам, вывел из-за ближайшей рощи на поле боя три сотни тяжелой конницы.

Слаженный удар закованных в металл всадников, которые пустили своих коней плотным строем, колено к колену, опрокинул мелких кочевников, почти половину — моментально обратив в бегство. Впрочем, этому было обычное объяснение. Как сказал мне усатый барон, кони гонгорцев просто испугались крупных и холеных зверей под клерийцами, которые на скорости в двадцать пять лиг в час создавали столько шума и лязга, что не любой человек выдержит.

Степные лошадки тупыми не были, так что часть строя рассыпалась еще до прямого столкновения между закованными в железо конными клерийцами и преследующими пехоту гонгорцами. Многие животные под западными соседями просто взбрыкнули и понесли прочь с поля боя, как не материли их наездники.

Если бы не смута, у Клерии было бы на несколько сотен тяжелых всадников больше. А это была бы уже более серьезная сила, так как численность тяжелой кавалерии перевалила бы за тысячу бойцов, без учета легких конников-оруженосцев и других воинов, которые пришли в армию верхом.

Сейчас, после дневного перехода армия встала лагерем у какого-то безымянного села, солдаты стали разбивать палатки, у полевых кухонь регулярных частей выстроилась очередь за ужином, остальным же приходилось готовить самостоятельно. Я проживал в «офицерском корпусе» — небольшом палаточном городке, который разбивался для вельмож и командиров, а в центре всего этого табора стоял штаб и высокий королевский шатер.

А если солдаты готовятся ужинать, то мне самое время пускать кровь.

Собственно, сегодня нам помешали. Когда мы только-только аккуратно вскрыли старый порез и я прислонил чашку из толстого мутного стекла к ране, собирая алую жидкость, в наш с Лу шатер ворвался граф Пренор.

— Нарх Тинт! Послушайте…

Граф осекся, наблюдая эту не самую приятную картину. После его взгляд переместился на клинок, который как-то странно отсвечивал в это время суток алым, после чего — обратно на меня. Граф не был дураком и отлично помнил, что произошло во время битвы за Пите с мятежниками. Так что довольно быстро мужчина сориентировался:

— Я вижу, вы тут делом заняты…

— Не таким, что не смогу говорить, садитесь граф, расскажите, с чем пришли. Это ненадолго, — кивнул я на порез, — но требует определенной точности…

Граф еще раз покосился на мою руку, потом — на Меч Крови, который уже лежал в ожидании «ужина» на койке рядом со мной, а только потом — на Лу. Но все же подцепил сапогом низкий табурет и, поискав положение поровнее, уселся на него сверху.

— Король объявил о сборе в своем шатре и попросил пригласить вас и госпожу Тинт поприсутствовать…

Пренор еще раз внимательно посмотрел на мою жену, которая сейчас выглядела точно так же, как в нашу первую встречу: мягкие высокие сапоги, кожаные штаны, рубашка, небольшой, но аккуратный корсет, поддерживающий грудь, меч, выглядывающий из-за плеча. Меньше всего Лу сейчас походила на знатную даму. На барда — вполне. Образ разбойницы тоже сойдет. Но вот не женщина, вхожая в королевский шатер.

Все эти мысли пронеслись в голове Пренора буквально за пару секунд. Мне же удалось смутить главнокомандующего одной лишь ироничной усмешкой — он наконец-то вспомнил, почему я был вхож в королевские покои на протяжении всех этих лет.

— Полно вам, граф, — отмахнулся я от покрасневшего Пренора, насколько это было возможно в ходе столь занятной процедуры, — лучше скажите, с какой целью собираемся?

— Его Величество хочет пообщаться с подданными, так сказать, поднять боевой дух среди командиров… Вы же в курсе, Антон, какие разговоры ходят нынче в войсках…