Господин Чжу смущенно потер шею. Шурин хмыкнул, бросив на него насмешливый взгляд.

— А ты, братец, не усмехайся — я с тобой еще не договорила.

— Ну…

— Хватит этих «ну». Так вот, девицу эту я знаю. И ты про нее слышал. И ты, — она опять глянула на мужа. — И если хватиться ее не хватятся, то уж странностей-то ей хватит. А тем более красавчику этому.

Трактирщик крякнул смущенно. Про странности он был согласен. В третий кувшин вина он всыпал верного средства от бессонницы. Сейчас гости допивали уже четвертый жбан без видимого результата.

— Ты про обиду забудь, он серебром ее оплатил, — улыбнулась ему супруга.

— Да какая обида? Серебро. Этот оболтус его словно железо расшвыривает. А нам… Сама знаешь. Последнее время… Чем подать-то платить будем?

Все замолчали. Осторожность смутилась перед лицом необходимости… Чжу Шэнь прикинула, сколько можно выручить на продаже немногого награбленного и охотничьих трофеев братниной артели. С учетом прокорма этой самой артели и отнюдь не маленькой семьи выходило совсем чуть.

— Уснут же они когда-нибудь, — вздохнул господин Чжу.

— Или упьются, — буркнул шурин. — Сестра, налей ты мне чашку, а? А то ведь…

— Драться полезешь? — улыбнулась хозяйка.

— Тьфу ты. Скажешь тоже. Нешто я на тебя руку подниму? Как потом племянникам в глаза смотреть буду?

— Особенно заплывшими глазами, — тихо засмеялась женщина. Оба мужчины заулыбались, вспомнив подростковые забавы.

— Ладно, налью. А то гости опять потребуют, а мне в погреб лезть не хочется — это отдам, — Чжу Шэнь подняла кувшин с пола и шагнула к брату. — Подставляй.

Вино ударилось в дно чашки, водоворотом побежало вверх по стенкам, и в этот миг между косяком и дерюгой всунулась лохматая голова одного из средних сыновей:

— Пап, мам, дядь, они утихомирились вроде.

— Ха… — выдохнул дядя, опрокидывая чашку в себя. Глотнул шумно и, стряхнув с вислых усов несуществующие капли, победно глянул на сестру: — Вот и хорошо…

Люянь осторожно провел пальцем по кромке уха. Большой треугольник, поросший с внешней стороны короткой мягкой шерсткой, вздрогнул, дернулся, сдвинув прядь волос, мерное сопение прервалось вздохом, но и только. Утомленная (да-да, утомленная!) лиса лишь чуть шевельнула губами во сне и крепче прижалась к левому боку парня теплым телом… Странно, лисьими в ней были только уши, чуть изменившаяся форма головы, чуть заострившееся лицо и хвост, которого сейчас, однако, не было.

Молодой человек забросил правую руку за голову и попытался задуматься. Наверное, впервые за время совместного путешествия. До этого все мысли крутились вокруг здесь и сейчас, о большем думать не получалось — плотские утехи съедали все силы и время, уступая лишь сну. Но сейчас спать не давала боль в опустошенных чреслах. И, в некоторой степени, назойливое гудение комаров. Ну, еще приглушенные расстоянием звуки во дворе — хозяева то ли принимали новых гостей, то ли собирались с духом, чтобы выгнать из купальни шумных посетителей.

Парень усмехнулся: «А шумели мы знатно». Он вспомнил безумные глаза девушки в мгновения высшего восторга, блеск ее глаз в темноте, соль пота на губах… Ухмыльнулся довольный собой и обернулся, оглядывая купальню.

Четыре опорных столба из кизила, наклонившихся в разные стороны, но так и не решивших упасть. Три основательные стены, сложенные из каменного лома и обильно, но неряшливо обмазанные глиной. То, что отделяло комнату от двора, стеной назвать было как-то даже… неловко, ибо неправильно называть так плетеную перегородку, через которую видно не только освещенное нутро купальни, но и блики на любопытствующих лицах снаружи (Люянь улыбнулся) … Над головой кругляки стропил, удерживающих соломенную крышу, а внизу, под широченной лавкой, широченные доски пола с жирными черными полосами щелей. Тусклая масляная лампа в бумажном абажуре на деревянной подставке притулилась в изголовье лежака. Пустая посуда под ним. Ну и круглая бадья, полупустая стараниями двух ненасытных любовников. И это несмотря на то, что воду иногда доливали по мере остывания… и расплескивания.

«Интересно, каково тут зимой мыться?» Впрочем, интерес был праздным — оставаться тут до зимы никто не собирался.

Мошонка ныла не сильно, но изматывающе постоянно. Парень пошевелился, пытаясь сменить положение, но облегчения не наступило, зато потревоженная девушка зачмокала губами, притиснулась сильнее, да еще и ногу закинула ему на бедро.

«Лисы это приятно, но утомительно», — родился вместе со вздохом афоризм. «И что я с ней буду дальше делать?» Расставаться со звероухой нахалкой не хотелось. «Но и таскать ее по столицам… верх оригинальности». Люянь ухмыльнулся. И заворочался опять — боль извела своей неизменностью.

— У-у-у. Когда ж это пройдет?

Осторожно, пытаясь не разбудить — мог бы и не тревожиться об этом — он освободил руку из-под горячего тела лисы и попытался сесть, когда услышал за плетеной перегородкой возню и шепот.

— Сначала ты этого по голове, потом мы девку…

— Давай я ее тоже…

— Сдурел? Нет уж, холодное мясо отбивать не хочу…

«Ого! Как интересно!» — Люянь едва не засмеялся, обрадовавшись неожиданному развлечению. Опять окинул взглядом помещение и мысленно попросил у него прощения.