— А как ты туда попал, их не волнует? То, что это какой-то сказочный и идеальный Артек, в который ты будто бы телепортировался, им в голову не приходило? — все допрашивала я Ярослава, параллельно понимая, что этими разговорами он пытается отвлечь меня от предстоящего нам дела, и чувствуя искреннюю благодарность за ненавязчивое переключение моего внимания на другие темы.

— Как видишь, нет! — чрезвычайно довольный собой и своим чувством юмора, Ярослав важно тряхнул челкой. — Кроме того, меня туда направила моя газета, в которой я, конечно же, не работаю, да только об этом никто не знает. Вместе с университетом направила! Они, понимаешь, объединились и внедрили вот такую программу… специально для меня! Да что ты смеешься, Лекс, вот увидишь моих предков — сразу все поймешь! Им же лапши навешать — что конфетку у ребенка отобрать! Они вроде как сами с готовностью подставляют свои уши, до такой степени им нравятся мои рассказики! Как в песне: «Обмани ты меня, обмани-и-и!» — громко запел он на весь вагон, и я, успев привыкнуть к тому, что на Яра всегда обращают внимание, даже не стала смущаться из-за подозрительных и суровых взглядов, которыми начали одаривать нас попутчики.

В том, что Ярослав абсолютно точно описал своих родителей, я вскоре смогла убедиться лично. Меня принимали с особой торжественностью — в гостиной был накрыт небольшой праздничных стол, во главе которого сидели очень похожие друг на друга, восторженно-радостные взрослые, повадками напоминавшие великовозрастных детей.

Мать Ярослава — хрупкая, улыбчивая и немного нескладная блондинка смотрела на меня близоруким взглядом, полным такой потрясающей наивности, что первые несколько минут мне было даже стыдно врать ей. Потом это чувство отпустило, и на смену ему пришло недоумение — как можно жить под одной крышей с собственным ребенком, совершенно его не зная? Мне вспомнилась наша с Марком похожая ситуация — да, Казарины тоже видели лишь то, что хотели, но они, по крайней мере, имели хоть отдаленное представление об истинных характерах собственных детей.

Родители Ярослава, похоже, не имели совершенно никакого понятия о том, кем является их сын. Может быть, раньше я над этим и посмеялась, но сейчас во всем происходящем мне виделась лишь нелепо-грустная сторона. Интеллигентное и чинное семейство так же интеллигентно и чинно любило идеализированный образ собственного ребенка, а не его самого. Но, похоже, Яр не слишком-то и переживал по этому поводу. Или просто давно смирился с ситуацией.

— Лешенька, а вы тоже увлекаетесь творчеством, да? Наш Ярчик без него просто жить не может! Он пишет стихи, вы знаете? — подливая мне еще чая, поинтересовалась Жанна Павловна. Улыбка, застывшая на ее губах лишь подчеркнула мимолетное сходство и в то же время — разницу с сыном. В отличие от насмешливого и задиристого Ярослава, его мать, улыбаясь, становилась похожа на знаменитую Джоконду — такая же отстраненная, загадочная и самоуглубленная.

— Я? Ну, да… творчеством… если это можно так назвать. Я писала раньше. Много писала, разные рассказы, повести.

— Алексия выиграла программу на поступление без экзаменов в наш ВУЗ, — вставил свою реплику Яр с важным видом собственника, гордящегося моими достижениями. В этом образе он выглядел так комично, что мне стоило немалых трудов держать себя в руках и не подтрунивать над ним. — Ее работа победила на конкурсе, вот так она и попала к нам. Только благодаря своему таланту. Абсолютно без денег и связей, да Лекс?

— Ну, вроде как да… Но сейчас я почти не пишу. Учеба. Нет времени. Да и… — замялась я. — Да и настроения особого тоже нет.

— Ах, вы же в одном университете учитесь! — еще больше оживилась Жанна Павловна, всплеснув руками. — Это такое чудо! Все время были почти рядом, ходили одними и теми же коридорами…

— На одном потоке, ма! — уточнил Ярослав, и я под столом толкнула его ногой. Ну зачем он обостряет ситуацию? Зачем рассказывает о том, что мы полгода существовали бок-о-бок, но ни разу друг друга не видели? По всем законам здравого смысла это было невозможно, и любой наблюдательный собеседник обязательно обратил бы на это внимание.

Любой, но только не родители Ярослава.

— Надо же, какое совпадение! — умиленно сложив руки на груди, рассмеялась Жанна Павловна и посмотрела на мужа, сидящего рядом, — А мы вот с Боречкой почти так же, почти точно так же. Да, Боречка? Только мы в одном дворе жили, оказывается, пять лет. И совершенно друг друга не замечали!

— Шесть лет, — уточнил Борис Антонович, автоматически поправляя очки на переносице и будто бы только сейчас вспоминая, где он находится. — Вы можете представить себе, Алёшенька, были почти соседями, ходили в одну библиотеку, а познакомились только после второго курса.

– В колхозе! — с очень довольным видом добавил Яр, посылая мне беззвучные сигналы: "Ну что я тебе говорил? Они у меня совсем космические! Так что ври и не стесняйся!" — На картошке, да?

Тут его родители дружно потупили глаза и стыдливо захихикали, будто по команде. Я растерянно взглянула на Ярослава — что бы это значило? Но он только взглядом намекнул мне — не дергайся, просто сиди и смотри, они тебе сами все выложат.

— Мы были самыми жалкими и бесполезными существами во всем трудовом лагере! — отсмеявшись, заявил Борис Антонович. — Нам совершенно не было места на этом празднике жизни. Мы не хотели петь под гитару у костра, пить вино, картошку собирали из рук вон плохо…

— Все время падали в грязь! — звонко добавила Жанна Павловна.

— Все время! — посмеиваясь, согласился ее супруг. — Над нами все потешались. А мы именно там и нашли друг друга. Жанночка сидела на мешке картошки…

— И читала Ремарка! "На западном фронте без перемен"! Эта картошка и этот лагерь — они были самым настоящим фронтом, где нам приходилось выживать.

— Да, именно эту фразу я и сказал! — увлекшись воспоминаниями, Борис Антонович убрал непослушные пряди волос со лба и тряхнул челкой, совсем как сын. — "Милая девушка, не кажется ли вам, что это колхозное поле — и есть наш фронт? А мы с вами, как поколение Ремарка — безнадежно потеряны для жизни!" — хором произнесли они и, взявшись за руки, опять рассмеялись.