Заключение к введению или введение в заключение

Умозаключение 1

Зачем покойнику музыка?

Ексакустодиан был, разумеется, обеспокоен, будет ли звучать на его похоронах музыка, какая это будет музыка.

"Многие товарищи, - говорил он, - переживающие переходный возраст. Не прочь бы услышать на своих похоронах хорошую музыку. Какую мелодию выбрать? Насколько мы в состоянии обеспечить присутствие возле гроба оркестра, хора, а, может быть, просто тенора, аккомпанирующего себе на баяне, или виолончелиста, как это случилось у могилы Тарковского во Франции с участием Мстислава Ростроповича? Продумайте этот вопрос. Я всегда рекомендую заложит часть ценностей. Предназначенных в гроб, чтобы заказать музыкантов (если вы, конечно, не Андрей Тарковский, чтобы к вам с другого света бросился Мстислав Ростропович".

Он приводил для своих учеников списки возможных композиторов, чтобы они не дай бог, не улеглись под "Турецкий марш" Амадея.

В русской литературе, впрочем, есть случай, когда герою было даже приятно, что его будут хоронить под бравурное пение, но это исключительно из вредности его натуры:

Взговорил он мрачно: "Не услышишь, нет!

Завтра петь не буду - завтра мне не след;

Завтра умирать мне смертию лихой:

Сам ты запоешь, чай, с радости такой!

И разумеется, эта радость воеводы - героя баллады Тургенева - будет скрашивать посмертное существование разбойника, который хвастался:

Да еще певал я - в домике твоем;

Запивал я песни - все твоим вином;

Заедал я чарку - барскою едой;

Целовался сладко - да с твоей женой".

Умозаключение 2

Зачем покойнику памятник?

Ексакустодиан, разумеется, был обеспокоен, поставят ли ему памятник и сколько ему поставят памятников, но строительство памятника себе, равно как и написание реквиема, не это было делом его жизни. Строители гробов подобны строителям памятников, но это не совсем одно и то же.

Те, кто строят себе памятники, не очень-то заботятся о гробе. Например, так было со Сталиным. Строя себе монумент, он отвлек взоры людей от земли к небесам, так что Пригову, например, было чему поудивляться вокруг этой удивительной смерти: "На самом деле он, Сталин, как бы вовсе не подлежал не только этому процессу, но даже поставлению рядом с данным несоразмерным иноприродным ему понятием". Ведь "Сталина мы мыслили только высеченным из несокрушимого камня ( в каком виде он и высился мощными статуями по всей стране), впаянным в нержавеющие оправы, парящим и бессмертным".

Важно в этой дилемме памятник-гроб именно отношение к вечности. Настоящий человек, он ведь вечностью живет, и о бренном не заботится как бы вовсе. Пусть оно, бренное, о нем заботится. А иногда эта его незабота становится важной частью политики отвлечения и сохранения тайны. Если бы поэты не ставили себе памятников, их , несомненно, заподозрили бы в изготовлении гробов, чем они на самом деле и занимались.

Когда Александр Сергеевич Пушкин, вдохновленный известной одой Горация, писал свои пророческие стихи: "Я памятник воздвиг себе нерукотворный", он сознавал, что это явно не гроб и отвлекал внимание искателей сокровищ высотой памятника: вот, мол, куда смотреть-то надо - в высоту. Он знал, что если указать на гроб, в глубину, то к этому гробу сбегутся тысячи повес, праздных гуляк и будут грабить, грабить, грабить гроб, гробницу. Но он напрасно беспокоился, ведь гроб в земле, а памятник - снаружи, и что Юрий Дружников только спустя полтора века напишет книгу о том, что Пушкин сверху - одно, а снизу - совсем другое. Потом подключится "Митин (Волчеков) журнал" О могилах, Пушкине и этом журнале размышляет Вячеслав Курицын: "В клубе "ОГИ" сцена: продавец Фальковский втюхивает номер "Дантеса" за 200 рублей художнику Тишкову. Вот, говорит Фальковский, доказано наконец, что еврей и пидор. Тишков не на шутку встревожен. Я ему:

– Ладно, у него мужиков всего-то было человек двадцать...

А Тишков:

– Да это ладно. Это всегда изменить можно. А с евреем ничего не сделаешь, только могила исправит...

Фальковский (радостно):

– Вот и исправила, вот и исправила".

Правильнее было бы сказать, что памятник исправлял, а не могила. Когда оборотились взором к могиле, когда ее стали раскапывать, то оттуда такая вонь поперла, что хочется на голову памятнику забраться и отсидеться там, пока снова не закопают.

Ясно, что памятник - это сооружение, напоминающее, что гений бодрствует и ночью, а гроб - это сооружение, где поэт спит и днем. Гроб - это мастерская поэта, его интимные тайны творчества. Памятник это то, что открыто потомкам: берите, хватайте, пользуйтесь, если сможете, мы ведь ничего от вас не утаили, а если утаили, то ведь не полезете же вы вскрывать гроб?

Мудрые писцы...

Они не строили себе пирамид из меди

И надгробий из бронзы.

Не оставили после себя наследников,

Детей, сохранивших их имена.

Но они оставили свое наследство в писаниях,

В поучениях, сделанных ими.

Так гласит египетский свиток. Мудрые писцы, они знали, что куда именно нужно направлять внимание народа. Ексакустодиан же, повернув головы читателей от памятников к гробам, поступил не как мудрец, но как безумец.

Введение в часть первую

"Гроб своими руками" потому произведение бессмертное, что есть у него продолжатели как по ту сторону литературы, так и по эту. По эту быть первыми соизволили мои ученики, кои в силу малолетнего возраста своего не поняли бы великого произведения, не пояснив я им всех возможнодоступных их пониманию моментов, а так же не расскажи о некоторых образах Батая и Кроули.