Словом, этот кукольный, медовый, улыбающийся остров был первой гаванью на моем пути – и первым опубликованным текстом. Уже живя в Москве, я вечно пребывала в поисках денег, а журнальный очерк в нулевых вполне позволил расплатиться с квартирной хозяйкой и дотянуть до несправедливо задержанной зарплаты.

Так что Мальта не просто сделала меня ветром, но и научила шелестеть страничками записных книжек…

И вот, спустя тринадцать лет разлуки, прерываемых короткими встречами, мы вглядываемся друг в друга. У неё дома стали выше, на улицах больше магазинов и мусора, пропали желтенькие волшебные автобусы с гудками. У меня тоже всё выросло: и мечты, и разочарования. Только глаза у Мальты не меняются, не выцветают. Средиземное море самое красивое на земле, нигде более я не видела такого цвета воды, она в буквальном смысле кристальная: сапфировая, изумрудная, бирюзовая…

По ночам на набережных зажигаются фонари: Мальта надевает очки в золотой оправе, и из глаз-моря тоже начинает струиться золотой свет, к которому можно прикоснуться ладонью, зачерпнуть в бутылочку, закупорить и увезти с собой, чтобы светил изнутри, согревал московскими зимами.

Вообще море на Мальте в прямом смысле окружает: куда ни кинь взгляд – волнуется лазурь. В Слиме или Буджиббе, например, одна улица может соединять два берега, и, стоя посредине, с обеих сторон видишь море. Но настоящее чудо – это Голубой Грот. Пещеры доисторических великанов в скалах карстовых пород на западном берегу. Название – по цвету воды: она в гроте небесно голубого цвета. Если заплыть с аквалангом в сами пещеры, можно увидеть, как вода переливается самыми разными цветами: от розового до голубого и зеленого, такой эффект дают водоросли на стенах пещер.

Голубой Грот (Blue Grotto) – место, где мы когда-то отпраздновали мой последний день рождения, начинавшийся с двойки, с бутылкой шампанского на скалах. Тогда было ветрено и пронзительно холодно. Но шампанское и поздравления с другого конца света согревали. Мальтийская трава, собранная в тот день на скалах, до сих пор растёт у нас дома на подоконнике в цветочном горшке – жиреет и колосится. Конечно, ветра-то в комнате нет. Ремарк почему-то вспомнился: «Запри в комнате ветер, и он превратится в спёртый воздух».

Заплываю далеко-далеко, ложусь на спину, и пусть вода меня качает, как колыбель. Небо над головой – бездна без дна. Как и море подо мной. Ощущение необъятной пустоты, как начала начал.

«Я словно пытаюсь достичь горизонта, зная, что это невозможно, но я уже в пути, не повернуть обратно. А пока человек в пути, у него есть надежда».

В мои ранние приезды здесь дул мистраль, пронизывающий насквозь и людей, и стены, и мальтийцы рассказывали, что на восточном побережье дома строят под углом к морю. Часто потом мне казалось, что я слышу-чувствую этот ветер в других городах и странах, за километры от острова, сначала тихим и далеким, потом нестерпимо громким, близким, резко тоскливым, обжигающе ледяным и, значит, пора было возвращаться.

Вечерами в Сан-Джулиане безветренно и до странности тихо. Сегодняшние студенты, стайками слетающиеся в Пачевиль со всего острова, как гномы, уходят под землю: танцуют в закрытых ночных клубах. А мы танцевали прямо на улочках и набережных, под бездонным куполом неба. Я тогда открыла для себя, что ковш Большой медведицы на другом боку Земли перевёрнут. Звезд на острове теперь не видно: полная иллюминация или световой шум, как везде в мире.

Вспомнилось, как с Дианкой взлетали в Пачевиль из Буджиббы. Попутки – джипы с открытым верхом – так и назывались «лифтом» (U need a lift?).

«Do U want sex on the beach?» – напали на нас в первом же клубе. Мы сбежали. В другом – та же история. Ночные бабочки, блин! И где они beach отыскали, одни камни вокруг? Мимо, помню, провентилировала девица в кожаных «стрингах», вот кому точно нужен был секс на пляже. А мы – обычные студентки: шорты, майка, даже не накрашены. Решили, пойдем лучше в тихий бар, просочимся незаметно к стойке, хлопнем по паре «чисков» (мальтийское пиво Cisk)… Бар был маленьким, денег на промоутеров, понятное дело, нет. Надпись на куске картона при входе гласила: «Welcome drink – cocktail "Sex on the Beach"».

…Сидим с мужем в том же баре, пью «Sex on the Beach», улыбаюсь, вспоминая. Теперь это бар футбольных болельщиков, а я и в Москве уже не шарахаюсь от нападающих, просто игнорирую, научилась проходить мимо людей, как призрак сквозь стены. Сначала страх превращается в брезгливость, затем в пренебрежение, а с годами и мизантропия разрастается, как моя мальтийская трава на окне.

Напротив – рыжая женщина, похожая на стареющую луну с кратерами, но с татуировкой бабочки на животе (некрасивое тело тату украшать не станут). Экономия средств: в молодости делаешь маленькую капустницу на животе, а с возрастом она вырастает в махаона вместе с твоим животом и даже крыльями начинает махать в такт жировым складкам. Я смотрю на стайки студентов, бабочка рыжей – на меня; мы – звенья цепочки вечности, частицы «ночей жимолости и глины»1 Борхеса.

Может, поэтому в Джагантию мы тогда так и не поехали. Повзрослевшие дети связь времен ощущают солнечным сплетением, и необязательно бродить по руинам мегалитов, которые, по легенде, строили некогда заселявшие остров великаны.

«Я изменился, камни нет», — шутит муж.

Интересный факт вычитала о мальтийских камнях на расписании автобусов:

«Фермеры ставили разные по размеру и форме камни друг на друга, чтобы дождевая вода, затекая в проёмы, шлифовала их прямо в ограде садов-огородов. В XV веке, когда Мальтой стал управлять рыцарский орден, в строительстве такой метод заменили готовые Венецианские камни. И только сегодня всё вернулось на круги своя».