— Да, знаю.

Снова попросил, глядя прямо и чуть отрешенно:

— Отпустите меня.

— Отпущу, — сказал Асума, — Но лучше бы тебе дождаться, пока путь станет свободен. Мои люди отправятся вслед этим тварям…

— Не найдут они их.

— Целый отряд — по следу?

— Там же немного осталось, десятка три или чуть больше. Сумеют рассыпаться. И у них… они знают горы.

— Тебе что-то известно об их помощниках? О предательстве? — Асума прищурился.

— Нет, не известно. Можете меня заподозрить, — парень сказал это настолько устало, что и впрямь вспыхнувшее подозрение развеялось мигом.

После разговора с Асумой Лиани отыскал Кэйу. Она немного уже оправилась, но притихла, пригасла, и вздрагивала от любого громкого звука — а тех сейчас, с приходом солдат, разбирающих завалы, было много.

Сейчас девушка сидела на корточках подле уцелевшего кухонного пристроя, перебирала ссыпанные наземь клубни для похлебки.

— Кэйу, я скоро уйду.

Подняла лицо — тоскливое, понимающее.

— Мне нужно к верхним отрогам, к монастырю Эн-Хо. Здесь тебе сейчас будет трудно, после всего.

Она ничего не ответила; клубень выкатился из пальцев, весело устремился по юбке, огибая подол. Лиани подхватил клубень так, будто убегала зверушка, вернул к остальным, присел рядом.

— У тебя есть родные, ты говорила… — держал ее ладони в своих, никак не получалось согреть; наверное, и у него ледяные были.

— Есть, в деревне за тем отрогом. Там я и жила, прежде чем попала в гостиницу…

Слова падали, будто сухие листья. А раньше, в прежние дни, казалось — смех вплетен в ее голос, не разделить…

— Вернешься к ним? А хочешь, пойдем со мной в Эн-Хо?

— Ни за что, — девушка вздрогнула, непроизвольно попыталась выдернуть руку, — Туда возвращаются эти… И ты не ходи!

— Нет, мне надо в обитель.

— Не надо, — Кэйу покачала головой, растрепанные волосы совсем закрыли лицо. — Один раз повезло, больше не повезет.

— Если б один… Я, похоже, бессмертный, — грустно пошутил Лиани. — Все же не хочешь? Брат Унно почти уверен, что монастырь уцелел.

— Ты ведь не затем меня зовешь, — вздохнула она, принялась укладывать клубни в корзину, — Думаешь, обо мне позаботятся там. Да, позаботятся, только мне это не нужно. А вы… идите предгорьями, это надежней. Безопасней будет.

— Верно, мы так и пойдем.

Поднялись оба. Девушка прижала к себе корзинку, затем опустила.

— Поцелуй меня, — попросила она, — Больше я тебя не увижу.

Хотел было сказать, что никто ничего не знает, и, может быть… не сказал.

**

Лайэнэ возвращалась в Храмовую Лощину в повозке, запряженной крепкой лошадкой. Копыта весело цокали по булыжникам, и дорога, и воздух постепенно нагревались от солнца. Последний месяц весны обещали жаркий. А молодую женщину бил озноб, она невольно прятала руки в широкие верхние рукава, обхватывала себя плотнее.

Как хорошо, что страшное то письмо надежно спрятано в Лощине, но за пределами храма. Кто знает, обыскивали ее или нет в городской страже, пока валялась там без сознания? Лучше бы совсем уничтожить послание, и она это сделает. Только сперва нужно добраться к Тайрену.

С Энори расстались у ворот еще в городе, он не стал показываться страже. Это он нашел ей повозку, и заранее рассчитался с возчиком тоже он — Лайэнэ о деньгах в дорогу позабыла, и сейчас сердце грыз еще и этот червячок.

А Энори, разумеется, не сказал, куда направится, но по всему выходило, что вблизи Осорэи его не будет. Наверное, полетит к войску.

Все шло гладко с момента, как он сказал — все готово, и она окликнула слуг, чтобы отнесли ее в повозку, уже ждущую за воротами. Домашние Лайэнэ дивились, как хозяйка, за ночь не покинувшая своих покоев, ухитрилась договориться с возчиком, но это объяснить было легко — заранее назначили час.

Теперь копыта постукивали по камням, и каждый легкий стук отдавался в сердце молодой женщины, и оно билось быстрее, словно могло этим подогнать лошадь.

Вот и пологий склон, и видны уже бесчисленные черепичные крыши храмов и прочих построек, по их скатам разлито солнце, и летают над ними стрижи и голуби, не испуганные громким звуком; тихо сейчас, не время для гонгов. Блаженство, покой и великолепие, и оборотная сторона — неустанная молитва и труд.

Миновали монахов, собирающих пожертвования в главной аллее паломников. Вот и дорожка, мощеная бледно-желтым песчаником, по обочинам зеленеет трава, но ни травинки не пробивается меж камнями; вот и узорные воротные столбы. Один из привратников спросил, кто она, увидел лицо и подозвал мальчика, что-то шепнул ему. Мальчика будто ветром сдуло. Помчался предупреждать…