– Вот я вам враз устрою «хорошее и плохое»! – Василий Петрович с размаху грохнул кулаком по столу. – Что за мракобесие? Мы в двух шагах от двадцать первого века, а ты мне о религии. Они ж науку, передовую мысль на кострах жгли!

– Вася, это в средние века было, – Ангелина Ивановна примирительно погладила мужа по руке, – да и не в России. А у нас, ты же слышал, сколько духовенства уничтожили. А церквей сколько разрушили, закрыли? А ведь там только доброму учили.

– Хватит болтать! – Василий Петрович несколько раз резко взмахнул рукой, так что супруга в испуге отшатнулась. – Тысячу лет они дурили мозги народу! Учили-учили! И что? Европа строила дворцы, заводы, у них – Париж, Версаль, Рембрандт, Шекспир! А у нас? Дурдом на кривой версте? Пьяная слобода? Рабов из людей делали? Была б моя воля, я б их опять на Соловки!

– Что ж ты говоришь! – Ангелина Ивановна в ужасе прикрыла лицо руками. – Как это на Соловки? У нас что же, умных людей нет, писателей, поэтов? Чайковский, Достоевский, Чехов! А Патриарх? С ним же сам президент встречается, благословение берёт.

– Это политика, – Василий Петрович с силой ударил правым кулаком по левой ладони, – да и вообще, наш президент с кем угодно готов облобызаться, не то что с Патриархом. У нас, в конце концов, церковь отделена от государства. Пускай у себя там учат, – он указал в сторону Больших Рос, – а мы туда ни ногой! Мы ещё посмотрим, какие статьи у них на лбу написаны, – Василий Петрович погрозил в окно кулаком, – пойдут у меня по этапу! – он резко повернулся и вышел из комнаты. На ходу задел рукой лежащую на маленьком столике книгу «Русские полководцы». Та с шумом рухнула на пол, раскрывшись на страницах, с которых на Ангелину Ивановну взглянули два спасителя России – Суворов и Кутузов. Оба в расшитых золотом генеральских мундирах, с блистающими орденами, а у Александра Васильевича прямо посередине груди уместились целых три белого металла креста. Смотрели же оба – генералиссимус и фельдмаршал – строго и внимательно, так что Ангелина Ивановна, смутившись, поспешила поднять книгу и положить на место.

– Да что у этих есть? Что они могут? Чему за тысячу лет научились? – гремел в соседней комнате голос Василия Петровича. – «Аллилуйя» петь? То ли дело у них – Джордж Вашингтон, Кеннеди, Рузвельт! А Всемирный торговый центр? Тысячу лет такой простоит, его никакой динамит не возьмёт! А Рокфеллер-центр? Уолт Стрит? Диснейленд? А у этих? Валенки, самогон, да «шумел камыш…»

«Господи, о чём он говорит? – с сокрушением подумала Ангелина Ивановна, – один наш Пушкин перевесит весь Североамериканский континент, вместе с Англией и Западной Европой!»

Перед сном она попыталась вернуться к давешнему разговору, дескать, согласимся, ведь вреда никакого, а польза налицо. Но Василий Петрович накрылся с головой одеялом и оттуда, как филин, лишь единожды ухнул:

– Нет!

Знать сильно осерчал, поняла Ангелина Ивановна, тут уж проси не проси – безполезно! Она отнесла в школу их отказ. Этот голос оказался решающим не в пользу нового предмета. Так что затею отложили. Она сообщила об этом мужу между прочим, думая, что того это ничуть не взволнует. Однако Василий Петрович просто расцвел улыбкой. Более того, и в этот и на следующий день, он безпрерывно улыбался и шутил – такого за ним давно не водилось.

Он действительно решительно и безповоротно выздоровел. Изводящие его голоса замолкли, страхи улетучились, и голова сразу же распухла от новых мыслей и проектов. Напевая себе под нос «Гром победы раздавался», он гулял по участку и мечтал, как бы ему заполучить себе в друзья нового заместителя губернатора Клаунаса…

* * *

Послушай, ври, да знай же меру.

Грибоедов А. С.

В начале октября из Балтии недобрыми посланниками поползли циклоны с сильными ветрами и дождями. От стекающих со склонов долины вод озеро ходило ходуном, но чудом держалось в пределах берегов. Жуткого вида тучи, задевая чёрными брюшинами кромку леса, двигались кр'yгом против хода часов. Дождь колотил по крыше и сбивал листву с берёз и осин в примыкающей к участку рощице. Зябкая оторопь сковала дом. Пылающий в камине огонь, сколь не силился, не мог прогнать холод и вернуть жизнь в застывшие стены.

Ангелина Ивановна захандрила. Поглядывая на огонь, она вязала безконечный шарф, но глаза то и дело наполнялись слезами, и она откладывала рукоделье. Вечером, когда вернулся с работы муж, едва не кинулась ему в ноги:

– Не могу, сил нет терпеть эту тоску, отпусти нас с сыном в город. Да и ему, представь, по этим раскисшим дорогам утром уезжать и вечером возвращаться. Как тут будешь нормально учиться?

– Да что сын? – вскипел Василий Петрович. – Он что, пешком в город ходит? Его же возят, как барина. А ты что в городе забыла? Вот погоди, с силами соберусь, куплю нормальную квартиру, тогда и поедешь. А то кому сказать: жена подполковника Пузынёва живет в хрущёвке? Это же подрыв авторитета!

– Тоскливо здесь, Вася, – взмолилась Ангелина Ивановна, – всё какое-то чужое, стараюсь, обживаю, дышу на каждую стеночку, на каждое окошко – но всё равно чужое. А там наша молодость прошла, Юрочка родился, пелёнки на балконе сохли. Помнишь, как ты мне на день рождения шапку песцовую подарил и ещё пальмочку в кадке?

– Какую там пальмочку! – Василий Петрович нервными шагами разрезал комнату по диагонали. – В нищете мы жили. В нищете и позоре! Не должны так уважаемые люди жить.

– Но ведь и родители наши так жили. Да что так – проще, скромнее жили. И счастливы были. Да и мы… Мы ведь были счастливы, Вася?

– Какое там счастье в нищете? – Василий Петрович махнул рукой. – Отец мой капитаном вышел в отставку, за душой ни гроша. Как заболел – лекарства не на что было купить. Костюма нормального не было. Так в мундире капитанском и похоронили. И мать за ним ушла. Что после них осталось? Квартира наша семейная в три комнаты с совмещёнными удобствами? Портреты их да деда на стене?

– Да не то ты говоришь, – Ангелина Ивановна промокнула платочком слёзы. – Жили честно, по совести. Я же помню, отец твой, когда участковым работал, его же на руках люди носили. День и ночь на участке. Скольким людям помог, из грязи вытащил! А дед твой, фронтовик, председатель колхоза, ему же памятник даже хотели поставить на центральной усадьбе.