Пришла пора мыть посуду и на кухне остались одни женщины. Работа спорилась: дочь – мыла, мать – протирала, что не мешало им мило беседовать. «Итак, – сказала Инга, – завтра мы с Иваном едем в город. Пока он будет занят, схожу к врачу; при необходимости пройду обследование. Думаю уложиться за пару-тройку дней, вы и соскучиться не успеете». Мария не удостоила дочь ответом, продолжая заниматься тарелками, издающими при соприкосновении противное цоканье, чересчур резко отзывающееся в наступившей тишине. Обескураженная отсутствием реакции, Инга обернулась. – Мама, почему ты молчишь? Боишься не справиться с детьми? – Дело не в детях. – А в чем? – Толку от подобных походов мало, и вообще… тебя уже обследовали… в детстве…

Инга опешила и, подойдя ближе к матери, озабочено спросила:

– Со мной что-то не так? Я больна?

– Нет, просто ты другая.

– Что значит «другая»?

Мария нерешительно присела на стул. Её руки судорожно теребили краешек скатерти, а на лице читалась тревога и смятение. Крепко сжатые губы не давали вырваться признанию, но видимо, устав бороться с собой, она не выдержала и заговорила. Слова сочились по капле, пока не потекли робким ручейком, суля излиться бурной рекой. Слушая про себя странные вещи, Инга особо не вникала в суть сомнительного, на её взгляд, повествования. В один из моментов ей стало неудобно за мать, но состояние неловкости длилось недолго, всего минуту. Потом ею овладело неестественное оцепенение и на миг почудилось, что в глубинах подсознания проснулось нечто среднее между полным безверием и безоговорочной верой. Ощущения были слишком зыбки, чтобы безоглядно отдаться на их милость и, устав сопротивляться, та лишь безвольно внимала звукам голоса. Смысл фраз ускользал, зато всплывали зримые образы пережитого, услужливо выстраиваясь в хронологическом порядке. Воспоминания нарастали снежным комом, заполняя собой все пробелы в памяти и очень скоро Инга перенеслась в прошлое, как считалось, исчезнувшее без следа.

Старые одноэтажные дома стояли полукругом, образуя уютную площадку, огороженную со стороны однорядной асфальтированной дороги деревянным заборчиком. Внутри росли тополя-великаны, меж которыми играла детвора, а чуть поодаль располагался стол из свежевыструганных досок со скамейками по бокам. Там в хорошую погоду собиралось дворовое братство – «забить козла» и обменяться последними новостями. В тот злополучный день события разворачивались привычным чередом, за исключением пустяка: калитка, всегда запертая на проволочное кольцо, наброшенное сверху штакетника, оказалась открытой. Воспользовавшись промахом взрослых, малышка выползла на проезжую часть, а из-за поворота тем временем стремительно вывернул грузовик. Водитель не мог видеть ребенка из высокой кабины и двигался вперед, не сбавляя скорости.

Первой всполошилась мать девочки. Она истошно закричала, а Инга подхватила. Как отмечал шофёр: «Всё замерло, даже ветер не шевелил листву. Да и сама машина окаменела и не слушалась руля». Он уверял, что воспринимал действительность, точно находился под стеклянным колпаком, начисто изолирующем от внешних влияний. Ещё добавил, что откуда ни возьмись появилась ещё одна девочка, не торопясь подошла к малышке и, взяв её за руку, повела прочь. На середине обе зачем-то остановились, окинули взглядом застывшие окрестности, а затем мерно продолжили движение. Свой вдохновенный монолог бедолага произносил пятый или шестой раз. Сначала перед разгневанными обитателями двора, обступившими нарушителя спокойствия плотным кольцом, потом в отделении милиции. Наконец догадались вызвать медика, и тот прервал словесный поток инъекцией транквилизатора.

Дальнейшая судьба свидетеля загадочного случая покрыта мраком, но однажды к ним в дом пожаловали двое и, представившись сотрудниками правоохранительных органов, принялись задавать вопросы касательно дорожного происшествия. Инга не понимала, чего от нее добиваются незнакомые дяди, и знай повторяла: «Я играла в песочнице, я играла в песочнице…» Её родители и вовсе не выходили вечером на улицу. Узнали обо всём от соседей и ничего нового добавить не могли. Несмотря на это, супругов пригласили в следственный комитет. С каждым провели обстоятельную беседу, рекомендовав изучить организм дочери на предмет неких отклонений, чем вызвали у них закономерный протест. Те клялись и божились, что не замечали за ребёнком странностей, но комитетчики настойчиво доказывали необходимость и даже полезность обследования, поскольку оно непременно поможет выявить вероятные заболевания и обезопасить девочку в будущем.

Против такого веского аргумента возражений ни у кого не нашлось, и семейство отправилось в клинику. Там паре довелось выслушать целую лекцию из оторванной от жизненных реалий сферы. Врач, проводивший приём, пространно разглагольствовал об Ингиной уникальности. Оказывается, в её черепной коробке отыскались специфические полости, позволяющие принимать и многократно усиливать излучения различной природы. То есть, теоретически обладательница подобных анатомических особенностей должна отличаться колоссальным потенциалом для восприятия электромагнитных полей, возникающих при взаимодействии нейронов и, если потренироваться, вполне смогла бы читать и передавать мысли на расстоянии. Но в связи с тем, что организм растёт, абсолютно неясно, по какому пути пойдет развитие данной аномалии. Может, полости зарастут, и она станет, как все; хотя упрямые факты говорили об обратном.

«Вскоре нас с отцом снова вызвали в органы, – вспоминала Мария, – и обязали обо всех нестандартных проявлениях незамедлительно сообщать куда следует. Тут грянула «перестройка» и подгоняемая «ускорением» ввергла жителей страны в хаос и нужду. Население от мала до велика занялось борьбой за выживание, а дело положили «под сукно» на долгие годы. Никто нас больше не трогал, но мы с отцом все же наблюдали за тобой. К счастью, ничего необычного так и не заметили. Ты ничем не выделялась из числа сверстников, и мы предпочли забыть о событиях того далёкого дня. Правда иногда у тебя болела голова, но с наследственностью не поспоришь».

Инга с любопытством воззрилась на мать.

– А ты сама-то проверялась?

– Да, ещё до твоего рождения.

– И?..

– У меня тоже обнаружился ряд отступлений от нормы. Доктора даже собрали консилиум, предложили провести исследование, но после твоего рождения мне стало не до того.

Часы в гостиной пробили полночь и хозяйки, спохватившись, прекратили свою деятельность, дабы не нарушать покой домочадцев. Тем более что вымытая посуда давно стояла стопками на полках, а пол блестел чистотой. На округу спустилась ночь и воцарилась тишина, кое-где нарушаемая то ли раскатами грома, то ли залпами праздничного салюта – не разберешь. Дети и взрослые мирно спали, устав от трудов. Всему живому требуется отдых, ибо, несмотря на высочайшие кондиции иных индивидов, все мы подчиняемся ритмам нашего общего Дома по имени Земля.