Роман в жанре альтернативная история повествует о судьбе переводчицы Главного Оборонного штаба - девушки по имени Астеника, вовлеченной в противостояние между русским генералом Громовым и арийским оберстом Петером Крафтом по прозвищу Каменное сердце.
Исторические реалии изменены, хотя и вполне узнаваемы. Это не роман про войну; все совпадения с существующими местами и историческими личностями являются случайными. Война в «Слабости сильного» условна, реальность переиначена кривым зеркалом: что-то усилено, что-то сведено на нет; она не более чем декорация, причем достаточно вольная. Основное же внимание сосредоточено на взаимоотношениях людей, потому что могут меняться времена, места, национальности, имена и сословия, но людская природа всегда останется неизменной.
Это роман не про войну. Я не имела цели живописать ужасы блокады или героизм русского народа, в противном случае следовало бы обращаться к жанру исторической хроники; все совпадения с существующими местами и историческими личностями являются случайными. Война в «Слабости сильного» условна, реальность переиначена кривым зеркалом: что-то усилено, что-то сведено на нет; она не более чем декорация, причем достаточно вольная. Основное же внимание сосредоточено на взаимоотношениях людей, потому что могут меняться времена, места, национальности, имена и сословия, но людская природа всегда останется неизменной.
Сельская учительница
Мамина помада, сапоги старшей сестры…
Виктор Цой «Восьмиклассница»
– Фамилия, имя, отчество?
– Воронцова Астеника Александровна.
– Профессия?
– Учитель арийского языка.
– Образование?
– Десять классов школы, затем педагогическое училище.
– Откуда родом?
– Село Видогущино Рождественского района Калининской области.
– Евреи в семье были?
– Нет.
– А арийцы?
– Тоже нет.
Майор Угрюмов окинул взглядом сидящую перед ним девушку. Очень молодая, худенькая, высокая, хотя когда сидит, рост не слишком бросается в глаза. Одета в хлопковую блузку с круглым отложным воротничком, маленькие пуговки застегнуты под горло, как у солдата-новобранца. По-детски угловатые колени прикрыты юбкой унылого коричневого цвета. В руках тонкий для ранней весны плащик, и сумка-саквояж, видать, мамина или бабушкина: старомодная, бесформенная, с массивным круглым замком и до белизны вытертыми углами. Свои жалкие пожитки учительница крепко прижимает к груди, точно боится, что кто-то на них позарится.
От сумки Максим Дмитриевич поднял взгляд на лицо соискательницы: черты утонченные, правильные – гладкий лоб, аккуратный носик, миндалевидные светлые глаза, небольшой упрямый подбородок, высокие скулы. Рот, правда, выбивался из общей картины: крупный, с полными яркими губами – рот шлюхи на лице Мадонны, но этот контраст делал девушку лишь интереснее, хотя помаду ей следовало выбирать побледнее, а то с бордовой она выглядела точь-в-точь как собравшаяся на симпосий 1 гетера. Пшенично-золотые волосы соискательницы закручены косами-баранками по обе стороны лица, брови и ресницы белесые, и кожа белая, тонкая, как цветочный лепесток. Еще врет, будто арийцев в роду не было! Впрочем, дело майора маленькое – расспросить как следует, и если соискательница подойдет, ее броская внешность станет головной болью Железного генерала.
1
Симпозий – ритуализированное пиршество в Древней Греции, сопровождавшееся буйным весельем, важная составляющая мужского времяпрепровождения (не путать с симпозиумом, который суть то же сборище, но все-таки научное)
Красоток Максим Дмитриевич не любил – больно уж прихотливы: и цветы-то им дари, и по театрам-ресторанам води, и пальто с вешалки подавай да на плечи накидывай, будто сами немощные. Другое дело дурнушки! В редкие минуты сентиментальности майор мечтал, что после окончания войны отправиться в какую-нибудь глухую деревушку на границе и выберет там себе в жены девицу попроще, на которую никто другой не позарится. Чтобы по гроб жизни чувствовала себя обязанной и обхаживала безо всяких там капризов. Все же правы арийцы, говоря, что удел женщины Kinder, Kuche и Kirche 2 – и у врага можно поучиться. Но это будет нескоро. А пока требовалось определиться с секретаршей для генерала Громова.
2
Дети, кухня и церковь (нем.)
– Кто родители? – продолжил допрос майор.
– Мать Воронцова Людмила Прокопьевна – доярка в колхозе, отец – Воронцов Александр Германович, вроде, автомехаником был.
– Вроде был? – Угрюмов скептически вскинул брось.
– Я отца не помню почти, он умер, когда мне пять лет исполнилось.
– Кого из родственников помните? Дед, бабка, тети-дяди?
Мысль об арийском происхождении девушки не оставляла майора. В анкете намеков на то не нашлось, но внешность прямо-таки кричала о вливании нордической крови. Девушка тряхнула головой, поднесла правую руку ко лбу. Пальцы у нее были перепачканы чернилами, на первой фаланге среднего горбатилась некрасивая мозоль. Видать, писать сельский учительнице приходится много. Обнаружив в соискательнице изъян, Угрюмов даже повеселел.
– Есть брат, его я в анкете указала. Он сейчас на фронте, в шестнадцатой пехотной дивизии. А больше нет никого. Мать детдомовская, бабушка по отцу, кажется, белошвейкой была, а дед из крестьян зажиточных. Обоих как раскулачили, так они сразу за границу уехали, с нами отношений не поддерживают.
– Что за имя странное – Астеника?
– Я слабой родилась, врач в больнице все головой качал, астеничной называл. Матушка так и записала. Потом разобралась, что это не имя, да поздно. Но вы можете звать меня Асей, как все домашние.
– Уменьшительно у нас не положено. Почему в штаб проситесь?
– Так в нашем селе все, кто не хромой-косой добровольцами на фронт вызывались. Мальчишки прямо со школьной скамьи бегут, возраст себе набавляют, лишь бы взяли. А я чем хуже? Руки-ноги на месте, работать могу. Вы не смотрите, что худая. Я и ведра с колодца ношу, и картошку на огороде сажаю, и на сенокосе работаю наравне с другими. И не болею вовсе, потому как зимой в прорубь окунаюсь. Ну, если после бани, конечно. Я тоже хочу послужить делу победы.