Когда я понял мотивы поступков Лаанту, мое отношение к нему изменилось, хотя мне и очень хотелось его ненавидеть. О, как я упивался своей ненавистью! Она грела меня, была смыслом моей жизни, а в конце концов убийца моего родственника отнял у меня даже ее, продемонстрировав, что настоящим воином движет не ненависть, а любовь. Желание не разрушать, а защищать! Теперь вы поняли это, Реймоонд?

– Да, – негромко сказал Реймонд Прескотт, вспоминая свою спасительницу, ее приемную дочь и… своего брата.

Он взглянул в постаревшие глаза Ктаара’Зартана, и взгляд его собственных карих глаз потеплел.

– Я не призываю воинов позабыть достойные мести злодеяния, – сказал Ктаар. – И уж конечно, у фиванцев и Лаанту очень мало общего с «паафуками»… Но сейчас я в первую очередь думаю о нас, о том, кто мы и почему вступили на путь воинов, а не о наших врагах. Как давным-давно говорил Шарсааль’Хирталкин, упиваясь ненавистью, губишь себя, а радуясь чужой смерти, забываешь о чести… Мы должны защищать жизнь. Жизнь, – добавил Ктаар, махнув когтистой рукой в сторону портрета на стене, – которую олицетворяет она. Любовь к жизни, о которой говорит ее загадочная улыбкой.

Ктаар мурлыкнул и усмехнулся, глядя на обоих офицеров, которые были намного моложе него: на Реймонда Прескотта, уже занявшего пост командующего Флотом Метрополии, сулящий ему лет через десять должность командующего Вооруженными силами Земной Федерации, и на Заарнака’Тельмасу, осыпанного милостями Орионского Хана. Они были совсем не похожи на молодых «Ивана Грозного» и Ктаара’Зартана, и все же орионец ощущал такую духовную близость с ними, что у него защемило сердце.

– Когда-то давным-давно, – негромко сказал Ктаар, – Иваан рассказывал мне о том, как клык Андерсоон воспитывал из него настоящего воина, гордился его успехами и подавал ему во всем пример. Иваан говорил, что, добившись его назначения главнокомандующим во время Фиванской войны, клык Андерсоон словно передал ему частицу своего огня, неугасимый факел, который Иваан ценил больше собственной жизни, – Орионец улыбнулся, вспомнив своего земного побратима. Его улыбка была грустной, но светилась дорогими воспоминаниями. Потом он глубоко вздохнул и произнес: – Теперь, братья мои, это сокровище перешло ко мне, а от меня перейдет к вам. Именно поэтому наши народы и объединились в Великий Союз. Поэтому мы и перестали бояться друг друга и считать друг друга предателями, научились доверять друг другу и сражаться плечом к плечу, как настоящие «фаршатоки». Мы не имеем права утратить это бесценное сокровище.

Теперь, когда «паафуки» больше нам не грозят, среди землян и среди народа Зеерлику’Валханайи найдутся те, кто захочет шагнуть назад. Наши правители постараются забыть о так дорого им обошедшейся войне. Они постараются стереть оставленные ею шрамы и постараются позабыть то, что сплотило нас в самое страшное время. Они попытаются возродить недоверие и подозрительность и, конечно, до какой-то степени в этом преуспеют. – Ктаар снова улыбнулся и положил когтистые руки на плечи собеседников. – Это случится не сразу. Пожалуй, я этого уже не застану, но это неизбежно. Поэтому я поручаю вам бережно хранить наше сокровище.

Не дайте погаснуть факелу, озаряющему путь воина. Теперь это наш с вами огонь. Давайте хранить его так же бережно, как когда-то клык Андерсоон и Иваан. Мы должны беречь его не только ради самих себя, но и ради тех, кто придет после нас. Наступит время, и вы передадите его так, как я передаю его вам, пришедшим после меня и Иваана.

– Мы сбережем его! – негромко пообещал Заарнак, и Реймонд Прескотт кивнул.

– Ну вот и хорошо! – еле слышно прошептал Ктаар, сжав плечи Заарнака и Прескотта.

Его дряхлые руки давно утратили былую силу, но в этот момент держали мертвой хваткой.

– Хорошо, – повторил Ктаар, тяжело вздохнул и встрепенулся. – Ну, хватит о грустном! – внезапно воскликнул он бодрым голосом. – Мой челнок вылетает через час! Мы еще успеем пропустить на прощание по стаканчику и солгать друг другу, что обязательно увидимся вновь… – Он рассмеялся.

Заарнак и Прескотт тоже рассмеялись и вышли вслед за ним из галереи. У них за спиной женщина на картине продолжала улыбаться загадочной улыбкой, обещая, что жизнь не умрет.

– Но послушайте, Агамемнон! – воскликнула Беттина Вистер. – Вы же знаете, что адмирал Мукерджи не мог совершить того, в чем его обвиняет эта стерва!..

Депутат Вальдек презрительно смотрел на свою гнусавую коллегу по Законодательному собранию, сомневаясь в том, что она дала себе труд ознакомиться с содержанием репортажа Сандры Дельмор. Скорее всего Вистер поручила кому-нибудь из своих помощников прочитать его и пересказать ей краткое содержание.

Вальдек же лично прочел репортаж и не сомневался в том, что Дельмор в основном не лжет. Он лишь недоумевал, откуда она все это узнала.

«Наверное, это Леблан, – думал Вальдек. – Кто же еще?! Он уже вице-адмирал и знает, что выше этого звания военному разведчику не подняться. Кроме того, он выходит в отставку. Наверное, в свое время ему все доложил кто-то из его шпионов, и он ждал подходящего момента, чтобы предать дело огласке. Как это на него похоже!»

– А если Мукерджи и сделал что-то в этом роде, – продолжала Вистер, – он просто выполнял свой долг. Эта гадина может называть его поступок «трусостью», но, по-моему, это предусмотрительность. Любой видевший происходящее и понимающий политику правительства офицер должен был постараться унять головореза Прескотта, отправлявшего на верную гибель вверенные ему корабли. А что это за нелепое обвинение в «неповиновении»?! На месте Мукерджи я бы тоже назвала этого громилу «сумасшедшим»!