Я не видел четы Парлапьяно около месяца; когда же мы снова встретились с Буби на железнодорожной станции, у меня создалось впечатление, что он за это время приобрел немало друзей, хотя говорил по-английски ничуть не лучше. Затем позвонила Грейс, сказала, что к ним приехали ее родители, и пригласила нас на коктейль. Было это в субботу днем, и, добравшись до их дома, мы обнаружили там человек двенадцать соседей - всем им было явно не по себе. Дело в том, что Буби назначил коктейль на непривычный для американцев час. Да и подавал он теплое кампари с леденцами. Я спросил у него по-английски, нельзя ли чего покрепче, а он в ответ спросил, устроит ли меня виски и какое. Я сказал - любое.

– Отлична - воскликнул он.
– В таком случае я дает вам хлебное. Ведь хлебное виски - самое лучшее, да?

Я упомянул об этом лишь затем, чтобы показать, что и язык наш, и обычаи он знал весьма слабо.

Родители Грейс, ничем не примечательная пожилая пара, были из Индианы.

– Живем-то мы в Индиане, - объявила миссис Осборн, - но происходим от Осборнов, которые в семнадцатом веке поселились в Уильямсбурге, в штате Виргиния. Мой прапрадед по материнской линии служил в армии конфедератов офицером и был награжден генералом Ли. У нас есть свой клуб во Флориде. Мы все ученые.

– С мыса Кеннеди?
– спросил я.

– Нет, из христианской науки.

Я переключился на мистера Осборна, который раньше торговал подержанными автомобилями, а теперь жил на пенсию. Он тоже завел волынку про свой клуб. У них-де там много миллионеров. Есть свое поле для гольфа на восемнадцать лунок, свои причалы для яхт, дипломированный врач-диетолог и очень строгая приемная комиссия. И, понизив голос, прикрыв рукою рот, добавил:

– Мы стараемся не принимать евреев и итальянцев.

Буби, стоявший возле моей жены, спросил:

– Могу я сесть на вас, чтобы побыть вместе?

И тотчас раздался голос тещи, хоть она и находилась в другом конце комнаты:

– Что это вы такое говорите, Энтони?

Буби потупился. Вид у него был беспомощный.

– Я спросил миссис Дюклоуз, - смущенно сказал он, - можно ли на нее сесть.

– Лучше помолчали бы, если не умеете говорить по-английски, - сказала миссис Осборн.
– А то ведь вы изъясняетесь как зеленщик.

– Извините, - сказал Буби.

– Прошу вас, садитесь, - сказала моя жена, и он сел, но при этом нос у него стал словно бы еще длиннее. Он явно чувствовал себя оскорбленным. А нелепый коктейль меньше чем через час окончился.

Затем как-то вечером - было это в конце лета - Буби позвонил мне и сказал, что ему надо меня повидать, и я предложил ему приехать. Он прибыл по обыкновению в перчатках и в зеленой фетровой шляпе. Жена моя находилась наверху, и, поскольку она не очень жаловала Буби, я не стал ее звать. Я приготовил напитки, и мы сели в саду.

– Слушайте!
– начал Буби. Он изъяснялся в повелительном наклонении. Вы меня слушайте. Грейс совсем помешался... Сегодня вечером ужин опаздывает. Я очень голодный, но если мой ужин непунктуальный, я теряет аппетит. Грейс очень хорошо это знает, но я приезжает домой - нет ужин. И кушать нечего. Она - в кухня, на сковородка что-то горит. Я очень вежливо объясняет ей, что мне нужно ужин пунктуальный. И знаете, что происходит?

Я знал, но мне показалось бестактным сказать, что я знаю. И я сказал:

– Нет.

– Вы даже представить себе не можете, - говорит он и прикладывает руку к сердцу.
– Слушайте, - говорит он.
– Она _плачет_.

– Женщины плачут по любому поводу, Буби, - сказал я.

– Только не европейские женщины.

– Но вы-то женились не на европейке.

– Я еще не все сказал. Сейчас начинается сумасшедший дом. Она плачет. И когда я спрашивает ее, почему она плачет, она говорит, она плачет потому, что она мог быть великая сопрано в опера, а стал моя жена.

Не думаю, чтобы звуки летнего вечера - вечера конца лета - в моей стране и в Италии существенно разнились, однако же в тот момент казалось, что это так. Из вечернего воздуха вдруг исчезла вся мягкость - ни светлячков, ни шепота ветра, - и насекомые в траве вдруг подняли такой тарарам - звуки были пронзительные, скрежещущие, словно взломщики точили свои инструменты. Все это создавало впечатление, что родная Верона находится где-то невероятно далеко.

– Опера!
– воскликнул Буби.
– "Ла Скала"! Это из-за меня она не выступает сейчас в "Ла Скала"! Она брал уроки пения, это правда, но ее же никто не приглашал на сцена. А теперь она сошел с ума.