Шрифт:
Матисс? Почему Матисс?
Пикассо его встретил в Париже…
И Африка, и масок полированная геометрия
Рождают в Пикассо – кубизм! Африканское влияние…
Период – время, когда он становится завсегдатаем
Парижского Салона [4] , где цвет талантов европейского
Искусства начала века!
Что спрятано за сменой «цветных эпох» Пикассо?
Будет продано успешнее в «цвете»
случившегося времени -
Моего соседа Рода, мною непонятый концепт…
4
Салон Гертруды Стайн. Гертруда Стайн (1874–1946) – поэт, писатель, критик отчаянного модернизма… В неё влюблён Хемингуэй, и её советы помогают ему стать великим! Но её любовь – её подруга с их авангардным бытием… Их послевоенная собака, которую они назвали Гитлер… Метафоры – в их повседневной жизни: «В чём ответ?» «В чём тогда вопрос?» А Пикассо – один из самых близких ей друзей – перерисовывает её портрет 6 раз в период «африканского кубизма» (1907 год).
Из письма Рода своим настоящим и потенциальным клиентам:
«В 2015 г. картину Пикассо Les Femmes d’Alger (Алжирские женщины), процесс работы над которой наблюдала дочь художника Майя, продали на аукционе за 179 миллионов американских (233 миллиона канадских) долларов. Эта сумма приблизительно равна общей стоимости всех работ художника сразу после его смерти. Представьте себе количество денег, потраченных за последние 50 лет туристами, приезжающими в Испанию и Францию для. того, чтобы увидеть работы Пикассо».
Вот и всё, на что я хочу тратить скромный достаток.
Так, что ты, Род, не мой двойник.
И Пикассо, кстати, тоже. Вы оба не мои.
И я устал. Зеваю. Засыпаю. Пока, Род.
Я крепко засну после наших обсуждений
вопросов денег
На несостоявшемся примере бизнеса Пикассо…
Раз-два-три-четыре-пять.
Раз-два.
Раз-два-три-четыре-пять.
«Пока, Род. Спишемся».
На лифте с моей эксплуатируемой крыши-сада съезжаю на свой второй этаж. Устал. Полузакрытые глаза. Гравитирую в длинном коридоре к моей двери. Вторая половина дня. Подхожу. Моя дверь. Вхожу. Ложусь. Растягиваюсь на твердом антиско-лиозном ложе. Вздремну? Я уже сплю… А пописать немного перед сном? Да, посочинять… Успокойся, мой читатель. Я уже лёг… Нет сил. Может, и у читателя уже нет мочи читать мою писательскую скуку. Берегите нервы – если нервны… Вам мой пример. О! Как я сосредоточен на своей почечно-лоханочной системе! Берегу свои почки! Извините, что говорю об этом… Если бы у вас было три операции на почках, вы бы меня поняли. Пока. Всего на час. Или полчаса. Моя мягкая подушка… Сейчас не ночь. Но как-то темновато – только что ушел от солнца моей окрытой к небу крыши. Сейчас в моём окне, как силуэт, наш псевдо-неоготический собор Св. Джеймса. Приятный вид. Мягкий свет его восточного фасада… По времени – солнце сзади – на другом фасаде. Я улыбаюсь. Не слепит солнце моего июня. С кем ещё я по июню одинаковый – Близнец? Спи! С Пушкиным:
«Когда же зазвенят твои колокола – Св. Джеймса?»
Мой транспорт. Лифт. Я еду вниз. Сегодня мой новый друг Род занят. Прислал е-мейл. Может быть, завтра утром будет наш кофе? На моём втором я выхожу из лифта. Поворачиваю по коридору влево. Иду к своей квартире. Странно, почему нет на полу ковра? Когда его убрали? И цвет стен выцвел. Стал, как в офисном угрюмом здании. Серо-зеленый. Менеджер другой? Какой-то сумасшедший! А плата – сервис здания – всё дорожает. Выгнали из менеджмента дизайнера? А что это за говор? Устал? Галлюцинация? Кто-то говорит по-русски?
Почему так громко?
Крик! Русские слова!
Я их понимаю!
Они мне не приснились!
«Эй, Владимир!
Первая выставка Пикассо!
Открывается сегодня.
Скорей!»
Кто громко кричит и быстро бежит? По коридору? На King Street? Или по коридору нашего студенческого общежития? Не помню имени того парня. Помню, он часто был в возбужденном состоянии по поводу многих событий хрущевской оттепели. Иногда мог быть возбужден без возбуждающей причины. Он уже почти пробежал мимо. Я остановил его вопросом:
«Эй, не помню, как тебя зовут, но что ты задумал?»
«Ты слышал, есть в мире художник Пикассо – большой друг Советского Союза»?
«Успокойся! Скажи, где?»
«На Кузнецком».
«Кто тебе сказал?»
Исчез. Пусто. Никого. Все в институте. Я в общежитии, где коридоры с мрачными стенами. Бегом отсюда! В альма-матер. На лекцию. Могу и пропустить. Если идиот не врёт – ведь рядом Дом художника – Кузнецкий! И абстракционист Пикассо! Бегом! Может быть, парень не соврал. Так быстро убежал. Солнечный день в Москве. Оттепель Хрущёва! И с ней Пикассо! Ура! Бегу от остановки троллейбуса 12. Кузнецкий Мост! Брусчатка мокрая… Скользко – местами лёд. Как всегда на Кузнецком много народу. А сейчас – толпа. Все спешат. Куда? Смотреть Пикассо?! И я почти бегу. Эй! Осторожно! Сзади кто-то крикнул! И упал! Да, очень скользко – это задерживает бег. Глупости лезут в голову! Сколько лет Пикассо? Действительно ли он коммунист? Все бегут по Кузнецкому Мосту. А под землей, под нашими ногами, течет Неглинка… Эта очередь выстроилась на Пикассо? Я уже у МДХ! Московский Дом Художника. Толпа! Очередь запутанно-спиральная! Люди все туда-сюда… Слышу, как смеются в дорогих пальто дамы, уже освоившие вернисаж:
«Ха-ха-ха! Что это было? Чердак? Вольер для птиц?» «Да, Мария Ильинична! Летите голуби во все края!
Ха-ха-ха!»
Кто эти дамы? Сотрудницы какого-нибудь ведомства культуры? Журналистки? Громко говорят о выставке друга СССР Пикассо! Я в тесной очереди за билетом… Мой лишь 1-й курс… Пока вход не бесплатный… Когда я буду членом нашего Союза? (Сейчас достал из ящика стола билет – с 1987-го…)
Опять я слышу тех двух дам под лучами солнца:
«И это выставка знаменитого абстракциониста? Ха-ха-ха!»
«Вспомнила Хичкока злобных «Птиц»! Не знаю почему…»
«Наш друг Пикассо отныне орнитолог! Летите голуби! Летите!»
«Во все края! Борец Пикассо! Голуби на всех площадях! Ха-ха!»
Стоящий в стороне мужчина:
«Дорогие дамы!
Очередь!
Можно не так громко?»