– Вот как, - протянула, - что ж, ты, похоже идешь по его стопам.

Определённо, я добилась, чего хотела. Только сразу же поняла, что это совсем не то, что мне нужно.

Улыбка сошла в момент, будто ее и не было. Матвей резко дал по тормозам и съехал на тротуар. Отстегнул ремень и повернулся ко мне.

Молниеносное движение и его рука хватает сзади за шею, притягивает к себе и сдавливает, а лицо оказывается в каких-то сантиметрах. Ремень безопасности больно впивается в плечо.

– Матвей, что ты делаешь?

Попыталась оттолкнуть, давя ладонями в его грудь, но не получалось.

– Ты хоть раз видела меня пьяным, Муромцева? – прошипел он.

Злой, очень злой.

– Пусти, ненормальный!

– Видела, я тебя спрашиваю?

Пальцы переместились вперёд и продолжали сжимать, словно тиски, перекрывая кислород. Не успела сделать вдох, как они уже спустились к плечам и меня вдруг тряхнуло.

Я поскорее сделала несколько коротких вдохов.

– Ну? Отвечай, видела?

– Нет, не видела.

– А раз не видела, так нечего придумывать то, чего нет.

Он толкнул обратно в кресло и вернулся за руль.

Отодвинулась к самой дверце, потерла шею, плечи.

– Ненормальный!

– Напросилась.

Попыталась дышать ровнее.

Я просто ум потеряла, когда сказала такое. Я не знаю, что у него за семья, возможно какие-то проблемы. Это было грубо. Черт.

– Матвей, я…не то хотела сказать. То есть я не хотела вообще этого говорить. И лезть не в свое дело. Ты прав, прости. Не знаю, что на меня нашло.

Он вроде бы начал успокаиваться.

– Зато я знаю. Ты ревнуешь, Муромцева. Тебе не понравилось, что я собрался возвращаться на вечеринку. Признай это.

И снова оказался совсем близко.

Заскользил взглядом по лицу, зафиксировал его на губах. Снова заглянул в глаза, и этот взгляд вдруг начал меняться. Становиться таким, как тогда в клубе, когда целовал руку. Таким зовущим, я больше всего боялась его такого.

– Матвей, у меня работа, мне нельзя опаздывать, - произнесла быстро и облизнула губы.

– Поедем дальше, как только признаешься. Ревнуешь?

Его рука снова у моего лица. Я дергаюсь, но пальцы всего лишь аккуратно, даже нежно, заправляют за ухо выбившуюся прядь.

Потом тянутся к ремню, отстегивают, тянут на себя, и теперь я вся подаюсь к нему.

– Ревнуешь? Хочешь, чтобы все внимание было только на тебя?
– шепчет охрипшим голосом.

Этот голос гипнотизирует. В нем появляются такие ноты…наверное, девушки согласны на все для него только из-за такого вот тона.

Я собрала всю волю в кулак и отрицательно покачала головой.

– Нет, не ревную Матвей и не хочу, чтобы все твое внимание было направлено на меня, совсем не хочу.

– А если подумать?

Охнула, когда его теплые губы коснулись чувствительного места за ухом.

– Матвей, мне на работу нужно, пожалуйста. У меня уже итак одно замечание из-за тебя.

– Кто сказал?

Его руки на моей спине замерли и напряглись. Оторвался от моей шеи, а взгляд снова начал буравить.

– Ты сам. В прошлый раз. Сказал, что если уйду, то нажалуешься.

– Ты так думаешь? Тогда почему ты все еще там работаешь?

– Потому что у нас увольняют за три жалобы. Раз одна есть, осталось две. Опоздание приравнивается. Я не хочу ходить по лезвию.

Матвей вдруг отпустил и вернулся на место.

Надавил на газ, вырулил на шоссе и вклинился в поток машин.

– Как все же бесишь, Муромцева, - поморщился он.

Слава богу, что отпустил. С ним можно разговаривать только по телефону, в лучшем случае.

– И ремень пристегни.

Пристегнулась, достала телефон и посмотрела время. Тренировка через двадцать минут, значит хотя бы через пятнадцать должны быть на месте.

Мне же еще морально настроиться надо, а я в полном раздрае из-за него.

– Отец пьет, Муромцева, но это не значит, что я должен быть таким же, - вдруг сказал Матвей.

Мы встали на светофоре и ждали зеленого сигнала.

– Прости еще раз. Ты, наверное, сильно переживаешь.

– Естественно я против, но ему слова поперек не скажи. Уже год как выпивает, с тех пор как мать от него ушла. Но в последнее время просто слетел с катушек.

Светофор переключился и мы поехали дальше.