Лёха посмотрел на меня исподлобья:

— Ну что опять раскомандовался? Надоел уже.

Однако ноги он убрал. Лёха уже давно понял, кто тут главный, но до сих пор ворчал, когда я его о чём-то просил, и выполнял мои просьбы нехотя, с таким видом, будто делает одолжение. Но как бы он ни артачился, в конечном итоге всё равно слушался меня. С тех пор, как я его подавил морально во время разговора на берегу озера, Лёха так и не научился сопротивляться моему влиянию и уступал во всех спорах. Изначально он один собирался участвовать в собраниях семейного совета, а в итоге оказался в роли молчаливого наблюдателя, потому что я так сказал. Впрочем, с сегодняшнего дня мы оба оказались в таком положении.

В висках пульсировала боль. Я потёр их пальцами, но легче не стало. На столе — стакан с водой. Выпил. Уже два раза за сегодняшний день я закидывался таблетками от головы. Ненадолго отпускало, но вскоре недуг возвращался и опять сверлил черепную коробку. Сказывалось напряжение, которое я последнюю неделю испытывал постоянно. Общение с роднёй давалось непросто. Буквально кожей чувствовал, насколько им всем не нравится моё присутствие. На меня смотрели, словно на самозванца, и во время семейных собраний не отпускало ощущение, что я — незваный гость на их вечеринке. Впрочем, возможно, я излишне себе накручивал.

И ладно бы только головные боли покоя не давали, так нет же! К ним ещё и галлюцинации примешивались. Картины серой пустыни или призрачных существ мелькали перед глазами в самый неожиданный момент. Видения были кратковременными и мимолётными, словно ощущение дежавю, они походили на помехи, пробивающиеся откуда-то извне и нарушающие привычное мировосприятие. Иногда они пугали, иногда я едва мог понять, что видел. Но это было ненормально. Кажется, стоило показаться врачу…

Видя моё состояние, даже Лёха мне посочувствовал.

— Ты что такой злой сегодня? — спросил он. — Гавкаешь, как собака. Скоро кусаться начнёшь. Расслабься. Старики сами разберутся. Нам-то чего напрягаться? Я тоже с этими делами загрузился на самом деле. Хорошо, что дядя Ваня взял всё на себя.

— На семье висит обвинение, непонятно, что будет с Колей и остальными, враги хотят забрать наш завод, а ты спрашиваешь, что я такой злой? А ты как думаешь? — я повернулся на стуле к Лёхе и постучал пальцем по голове. — Не будь идиотом. Если тебе на всё насрать, это не значит, что и другие такие же.

— Да пусть старики разбираются. Нам-то какое дело? Вон Коля лез, куда не следует — теперь его закрыли. Мне оно надо? Не, я так не хочу. Сейчас получу свою долю, сдам экзамены — и всё, до свидания. Свобода, блин!

— Ага, свобода… Дядя Ваня тебя запряжёт куда следует, будешь на семейку пахать. И меня — тоже.

— Дааа уж… — протянул Лёха. — Это точно. Ничего, устроимся как-нибудь. Сейчас бы наследство получить. Не понимаю, почему без Коли-то это такая проблема? Пусть решит там, что ему нужно, и передаст через адвоката. Что сложного?

В этом я был согласен с Лёхой: наследство мне тоже хотелось получить поскорее. Сейчас я жил фактически в долг, и так будет продолжаться до тех пор, пока деньги и ценные бумаги отца не окажутся у меня на руках. На самом деле эта канитель напрягала всех наследников, но сделать мы ничего не могли.

Насчёт будущего я, конечно, размышлял не как Лёха. У меня имелись более серьёзные планы. Получив наследство, я намеревался заняться собственным бизнесом и первым делом внести долю в наше совместное с Белозёрскими предприятие. Сейчас сделать это не представлялось возможным, род отказывал в займе требуемой суммы даже в счёт будущего наследства, мотивируя своё решение тем, что у нас большие финансовые трудности.

Это действительно было так: непонятная ситуация с отелями на юге и остановка оружейного завода сильно подорвали экономику рода. Но я ведь даже собственные деньги не мог получить! На «карманные расходы», конечно, имелись средства: на счету лежали полтора миллиона, но это — капля в море по сравнению с тремястами пятьюдесятью миллионами, которые требовалось выделить на строительство завода.

Перед Белозёрскими я оказался в неловком положении: согласие-то дал, а значит, нужно внести деньги, хотя бы десять процентов от требуемой суммы, но я тянул кота за хвост. Максимилиан понимал мою ситуацию, однако намекнул, что если в течение трёх месяцев от меня не поступят средства, его род найдёт более надёжного партнёра. Поэтому я и торопил события.

Мы с другими наследниками, секретарём отца, адвокатом и нотариусом три дня подряд сидели вечерами и обсуждали, кому что достанется. Встречались даже офф-лайн. Ради этого в особняк явились обе мои старшие сестры и сестра от второй жены отца. Всего от второй жены у Эдуарда Вострякова было трое детей, но двое ещё учились в школе, и их интересы представлял секретарь Дмитрий Прокофьевич, как и интересы Екатерины Сергеевны, которая до вчерашнего дня находилась за решёткой. Но ей и её детям полагалось всего пять процентов отцовского наследства, поэтому определить им долю оказалось относительно просто. А вот с Лёхой и двумя родными сёстрами было сложнее.