Вот и трава кончилась, лишь камни вокруг меня были. Ватная тишина воском залепила мне уши. Лишь скрип мелких камней под ногами, звук воздуха из легких выходящего и стук сердца моего – вот все звуки, что слышал я. Страх овладевал мной, постепенно будто наслаждаясь. Вокруг вились темные тени. Внутри в разуме моем звучал их смех радостный, предвкушая смерть мою скорую. Дрожь в ногах стала нестерпимой, и я упал на колени, так как не было сил мне стоять на ногах. Небо потемнело, и горы надо мной сомкнулись куполом, отрезая свет солнечный. Веки будто паутина затянула, и мерзко мне было от этого. Тер я глаза, пытаясь очистить их, и не удавалось мне сделать этого. Стало воздуха мало мне, стал воздух водою. Каждых мой вдох, будто вода вливалась в легкие. Понял я, что смерть близка, за плечом стоит, улыбается. Из последних сил своих ухватился я за меч свой, как за соломинку. Выхватил его и опорой он мне стал. И уперся им в землю я, и с колен поднялся. Разлепил веки и увидел впереди свет мерцающий. И пошел к свету тому на меч свой опираясь, как на палицу.

Воздух стал еще плотнее, как в воде я шел. Мир вокруг меня плыл будто воск оплавленный. Все менялось, словно шел я в своей памяти. Вот увидел я, как пришел в себя, как встал я в горнице Веды бабушки, как трудился я в кузнице, как забруд убивал безжалостно, как пошел тогда я в зиму лютую, как и вышел из нее с сотоварищи. Как с караваном я странствовал, как я послан сюда был Евлампием. Вдруг уперся я в скалу высокую. Понял я, что наверх мне лезть надобно и полез я наверх, по камням гранитным. Лишь тот свет вел меня, становясь все ближе и ярче.

Уж не знаю, как долго лез, только вдруг осознал себя на вершине я. И вокруг облака были и солнце яркое. Задышал полной грудью я, шумом ветра уши заполнились, пелена с глаз прошла, улетучилась, солнечный свет ее выпалил. Я тряхнул головою, очнулся я и на руки свои посмотрев ужаснулся я. В кровь руки были сбиты мои, ногти оторваны. Вся одежда на мне пропиталася кровью той, что из рук моих. Оказалось, что держал я меч за лезвие и изрезал им руки я до костей своих.

Затянул я, как мог, руки тряпками и молитву достал Кладриэля звать. На вершине горы, куда я выбрался, была ровная площадка и стаяла круглая беседка с алтарем в середине. Подойдя ближе, я понял, что она не построена здесь, а высечена из камня горы этой. Подивился я мастерству строителя.

Подготовив все, как Евлампием было написано, стал молитву читать. Раз прочел тихо все. Во второй раз прочитал, ничего не случилося, да и в третий раз я прочел ее без толку. Лишь ветер шептал мне на уши, шевелил на голове мне волосы. Вдруг на алтаре камень стал трескаться и на вершине его осыпаться крошкою. Обнажился кристалл рубиновый, засиял светом он красным, весь мир в кровь окрасивши. И затмила свет солнца тень крылатая. Опустился ко мне дракон огненный. Постоял, посмотрел на меня и вдруг съежился, превратился он в воина с крыльями. Воин тот был высок шага три не менее, лицо имел смуглое, а глаза впрямь драконии, свет огня в них трепетал, пламени.

– Что хотел, сказывай, звал, зачем ты меня смертный человечишка.

Онемел я от вида его, весь закляк как от холода, хоть и жар от него шел обжигающий. Что по сердцу сказать, да не верил я, что придет он, Кладриэль спутник Господа.

– Что молчишь, ведь есть сила в тебе, раз дошел ты на гору.

Отпустило меня после слов его. Силою дух мой наполнился.

– Ты прости меня спутник Господа, покровитель всех воинов, что позвал я тебя, возгордившись в себе. Дай ответ мне один и наказ скажи, как служить мне тебе надобно.

Подошел он ко мне протянул руку. Как тянулась рука к голове моей, стала она лапою. Когти по вершку выросли, и схватил он меня ею за голову. Стал в глаза смотреть, молча суть мою спрашивать.

– Память ты потерял да найдешь ее в мире другом, заоблачном. Не от мира сего, а от мира иного ты и идти тебе в путь за море. Как придешь ты в городок Астрополь, там спроси, где Овидий сыщется. Как найдешь его, попроси по-честному, чтоб он мир открыл тебе путнику. Остальное в твоих руках заблудившийся. Все, иди, не тревожь меня более я и так явил тебе милости.

Отпустил он меня, да с руки своей оборвал он чешуйку драконию.

– Вот тебе пропуск к Овидию, да и милость моя, что все выдержал. А служить мне не надобно, не такого, что можешь ты, мне нужного.

Оказав мне, милость великую обернулся он вновь драконом огненным и вспорхнул в небо синее, полетел в даль далекую. Как простыл его след в небе безоблачном, так упал я без сил и уснул в беспамятстве.

Сколько спал я, не ведаю, а проснулся я уж под горою. Видать в беспамятстве своем я спустился вниз. Все как сон мне мерещилось, лишь в руке правой своей я тепло чувствовал. Я разжал ее и увидел чешуйку янтарную. Переливалась она цветом от красного до желтого, будто пламя в ней полыхало вечное. Снял я с шеи ладанку и туда положил чешуйку драконию.

Также тих был мир в ущелье, что прошел я ранее, лишь легко теперь идти было к выходу. Не давили меня тени лютые, помогали они выйти вон, подталкивали. Вышел к озеру, светом солнечным ослепило меня солнцем утренним.

Проморгался я и вижу, сидит на камушке дух озера, улыбается. Встал, подошел ко мне и обнял и заплакал он.

– Рад, что вышел ты из ущелья проклятого, уж не чаял и увидеть тебя, решил уж упокоиться.

– Так лишь ночь я провел в том пути и вернулся вот.

– Без малого, пять дней тебя не было. Думал, сгинул ты Бога вызвавши, аль убил он тебя, за дерзость твою.