Арест

Аннотация

— Чего ты хочешь? Денег? Я заплачу.

— Ее.

— Я не понял, — говорит глухо.

— Я хочу ее. Решай. Или я вызываю подкрепление и мы оформляем все официально. Или я забираю твою девушку на ночь.

+++

очень горячо и откровенно, запредельные эмоции, элементы бдсм (без жести) 18+

1 Вой сирены пробивается сквозь музыку. Даже оглушительный грохот новой клубной композиции не способен заглушить пронзительный рев. Не нужно оборачиваться и смотреть назад, чтобы понять — нас преследуют. — Остановись уже, — раздраженно говорю я. — Совсем обезумел? — Забей, малыш, — отмахивается Давид. — Все под контролем. Я невольно кривлюсь. От этого дурацкого «малыш» всякий раз передергивает. Как будто он не может запомнить мое имя. Достаточно простое, между прочим. — Тормози, — повторяю настойчиво. Но Давид и не думает сбрасывать скорость. Авто мчит по темной, пустынной дороге, а стрелка спидометра сходит с ума. Ситуация явно выходит из-под контроля. — Хватит! — восклицаю я, вжимаюсь в сиденье. Чертов псих. Точно решил нас угробить. Напился и пошел в разнос. От алкоголя у него целиком и полностью отключается мозг. Но и я тоже хороша. Пустила этого кретина за руль в таком состоянии. — Пожалуйста, останови… — Да чего ты дергаешься? — он хохочет. — Ты видела какая там развалюха? Они нас никогда не догонят. — Господи, ты подрезал полицейский автомобиль, а теперь еще и затеял с ними игру на перегонки. — И что? — действительно не понимает в чем проблема. — Малыш, не обламывай кайф. Сейчас начнется настоящее веселье. — Нет, — подаюсь вперед, отключаю музыку. — Сейчас все закончится. Тормози. — Какого хрена?.. Он пытается опять включить радио, но я не позволяю. Хватаю за руку, впиваюсь ногтями. Надеюсь, хоть это его отрезвит. — Тормози. Быстро. Слышал? — Да чего ты истеришь? Я же говорю, никто не… — Просто останови авто. — Да они не потянут, отваляться на повороте и… — И мы вместе с ними! Прекращай эту гонку, пока мы куда-то не врезались. Ну, хватит уже. — Малыш… — Давид! Я готова влепить ему пощечину. — Ладно. Он все же останавливается возле обочины. — Теперь нам выпишут штраф, будет всякая волокита, — протягивает недовольным тоном. — Кому это надо? — Напомни, почему я до сих пор с тобой? — устало выдыхаю. — Потому что ты моя невеста. — К сожалению. — Но ты же любишь меня, — он расплывается в улыбке. — Безумно, — фыркаю. — Малыш. Опять это идиотское словечко. Давид тянется, чтобы поцеловать в губы, но я отворачиваюсь и подставляю ему щеку. Меня воротит от терпкого аромата его духов. Перегар тоже не прибавляет дополнительных баллов к сексуальности. Он красив. Как с обложки журнала. Идеальное лицо. Четко вылепленные скулы, фактурный подбородок, чувственные губы. Только для меня он чужой. Богатый, успешный, из хорошей семьи. Но от этого не становится ближе. Мы встречаемся еще со времен университета. Свадьба, медовый месяц, дети — все заранее запланировано. Никакой самодеятельности. Давид нравится моим родителям. Несмотря на проблемы с алкоголем. Отличный вариант. Их волнует его капитал, наследство, ценные активы. На остальное им наплевать. Я просто инструмент. Ключ к очередной успешной сделке. Мое личное мнение никого не заботит. — Ваши документы, пожалуйста, — хриплый голос заставляет меня отвлечься от мыслей. — А вы ничего не забыли? — хмыкает Давид. — Представиться не хотите? Кто вы вообще такой? — Документы, — повторяет холодно. — Права и техпаспорт. — Да с какой радости? Может ты этот костюмчик на маскарад прикупил, а теперь разводишь порядочных людей на бабло? Сперва назовись, потом посмотрим. — Предъявите ваши документы, — отрывисто, с расстановкой. Я инстинктивно складываю руки на груди, обнимаю обнаженные плечи. Внутри холодает, температура стремительно падает. — Нет, — усмехается Давид. — Я свои права знаю. Он поднимает боковое стекло, уверен в собственной безнаказанности. — Послушай, почему ты… Я не успеваю договорить. Удар — и оглушительный звон. Осколки градом сыплются в салон авто. Невольно сгибаюсь пополам и закрываю лицо ладонями. — Придурок! — вопит Давид. Потом опять раздается жуткий грохот. Я оборачиваюсь и вижу, что моего жениха вытаскивают через разбитое стекло. Я открываю и закрываю глаза, мотаю головой, стараясь развеять морок. Не верится, что это действительно происходит. Полицейские себя так не ведут. Или?.. Мне вспоминаются отрывки репортажей о «грязных копах». Статьи о беспределе в некоторых полицейских участках. Я оглядываюсь по сторонам в поисках защиты. Рефлекс. Я понимаю, что мы посреди полей, в сельской местности. Вокруг никого нет. Ни души. — Ты не представляешь с кем связался! — орет Давид. А я думаю, он отлично представляет. Видит какая у нас машина, вполне способен прикинуть ее стоимость. Но это его не останавливает. Его? Может их несколько? Где напарник? Их должно быть двое? Яркий свет фар мешает вглядываться во тьму. Я не замечаю других полицейских, но все равно не могу быть уверена, что их нет. — Ублюдок, да я тебя… — Вы превысили скорость, — раздается абсолютно спокойный голос. — Ты у меня попляшешь! Ты хоть знаешь, сколько стоит стекло, которое ты… Глухой удар. И дикий вопль. Я зажимаю рот ладонью, чтобы не заорать. Нам не стоило останавливаться здесь. Ох, как не стоило. И зачем я дура настояла? Еще удар. Еще и еще. Давид кричит, хрипит от боли. Я не решаюсь смотреть, не решаюсь даже просто шевельнуться. Застываю на месте, замерзаю. А потом что-то внутри обрывается. Я отстегиваю ремень безопасности, открываю дверцу и вылетаю на улицу. Ноги дрожат и подгибаются, но я стараюсь держаться прямо. Обхожу автомобиль. — Хватит! — заявляю резко. — Вы не имеете права. Полицейский замирает. От удивления. Наверное. От моей наглости. От этой безрассудной смелости. Давид стонет. Он почти не двигается. Лежит, свернувшись на боку. Закрывается руками, пытаясь защититься. Слепящее сияние фар подсвечивает битое стекло и стремительно растущее темно-бордовое, почти черное пятно. — Что? — от этого вкрадчивого вопроса электрический разряд пробегает по моему позвоночнику. — Повтори-ка. — Вы не имеете права, — шумно сглатываю. Полицейский демонстративно закатывает рукава. Нарочито медленно, с долей издевки. Его фуражка сдвинута вперед так, что невозможно разглядеть лицо. Однако даже во мраке ночи я различаю блеск его глаз. О, Боже. Он приближается ко мне. Неспешной походкой сытого зверя. Окидывает взглядом с головы до пят. Я невольно поправляю платье, оттягиваю вниз, пробую получше прикрыть бедра, но только усугубляю положение. Тяжело вздымающаяся грудь чуть ли не выпрыгивает из выразительного декольте. Полицейский подходит вплотную, и хоть мы с ним одного роста, кажется, будто я гораздо ниже. Он нависает надо мной точно скала. — Я имею абсолютно все права, — произносит ровно. — И я имею абсолютно все, что пожелаю. Дрожь пробегает по моему телу. Колени слабеют. Я сама удивляюсь, как мне удается держаться и не упасть. Каблуки вибрируют. И зачем я надела эти туфли? Сейчас куда больше подошли кроссовки. Сорваться бы с места и побежать. Но далеко не уйдешь. Дорогу не знаю. Едва понимаю, где нахожусь. — Мой парень… вы… вы ранили его. — Несколько незначительных ушибов. — Там… там же кровь. — Кто знал, что он такой слабак? — Ему нужна помощь. — Согласен. — Пожалуйста. Он подается вперед, а я не смею отвернуться. Немею, парализована ужасом. Кажется, он сделает что-то жуткое. Но он не делает ничего. Даже не касается. Просто с шумом втягивает воздух, обжигает дыханием мое плечо. — Как тебя зовут? Его шепот будто пробирается под кожу. Меня трясет. С трудом разлепляю губы и тихо выдаю: — Это не важно. Мягкий смешок вырывается из его горла. — Здесь я решаю, что важно, а что нет. Трудно поспорить. Мы одни посреди пустынной дороги. Нет ни единого намека на другие авто. Ночь. Полная безнаказанность. Если кого-то еще и занесет сюда, то не каждый посмеет остановиться и затеять спор с полицейским. Давид пьян. Можно легко представить дело как несчастный случай. Парень не справился с управлением, вот и все. Мой разум объят паникой. — Я не маньяк, — говорит, словно прочел мои мысли. — Тогда отпустите нас. — И позволить твоему вдрызг пьяному парню сесть за руль? — Я… я поведу. — Выходит, у тебя есть водительские права? — Нет… с собой. Я лгу. И он это понимает. Я не вижу, но я физически ощущаю, как он ухмыляется, насмехается надо мной. А в следующее мгновение его пальцы сжимаются на моем горле. Несильно. Но дыхание перехватывает. — Малыш, — хрипит Давид. — Пусти ее, ублюдок! — Малыш? — издевательски переспрашивает полицейский. Отпускает меня и подходит к нему, хватает за волосы, тянет вверх, заставляет подняться так, чтобы я увидела залитую кровью рубашку. — По-пожалуйста, вы-вызовите врача, — шепчу сбивчиво. Полицейский сдергивает с Давида пиджак. Что-то высыпается на землю из кармана. Осколки? Похоже на разбитую бутылку. — Это не рана. Так, пара царапин. Он срывает и рубашку. — Видишь? Все чисто. Стеклянная фляжка с ликером пострадала намного серьезнее, а твой парень почти целым остался. Я перевожу дыхание с явным облегчением. Черт. Он прав. Это просто ликер такого цвета. Не кровь. — Но это легко исправить. Полицейский достает дубинку, прижимает к горлу Давида. Тот лишь слабо дергается. — Превышение скорости. Вождение в нетрезвом состоянии. Сопротивление при аресте. Нападение на сотрудника полиции. Хранение наркотиков. — У меня нет наркотиков, — возражает Давид. — Будут. — Я не… — Я найду. — Ты не посмеешь! Ты… — Я могу пристрелить тебя прямо тут. По его тону понятно, что это не пустая угроза, а вполне вероятное развитие событий. — Чего ты хочешь? Денег? Я заплачу. — Ее. Давид закашливается. — Я не понял, — говорит глухо. — Я хочу ее. — Решай. Или я вызываю подкрепление и мы оформляем все официально. Или я забираю твою девушку на ночь. 2 — Что?! — не выдерживаю, вступаю в беседу. — Вообще-то я тоже здесь нахожусь. — У меня такие связи, тебе и не снилось, — цедит Давид. — Вот и проверим. — За одно это предложение тебя в порошок сотрут. — Хорошо. — Ты даже не догадываешься. — Будь по-твоему. — Ты ничего не докажешь. — Посмотрим. — Да тебя самого упекут в тюрягу! Полицейский ничего не отвечает, вызывает подкрепление по рации. — Ладно, — вдруг заявляет Давид. — Забирай ее. — Ты чокнулся?! — восклицаю я. — Я думал он блефует, просто денег хочет. — Ты… ты серьезно?! — Мне не нужны проблемы с полицией. — Я не твоя вещь. Ты не можешь дать меня напрокат. — Отец сказал, что больше не отмажет. Ясно? Я не могу так рисковать. — И что? Я теперь должна тебя прикрывать? — Слушай, это же просто… — Просто? — теряю дар речи. Чужие пальцы скользят по моей спине. Их жар ощущается даже сквозь ткань. От лопаток к пояснице. Все ниже и ниже, заставляя дрожать. — Не хочешь помочь своему парню? Полицейский подталкивает меня к автомобилю. Толкает, вынуждая опереться ладонями о багажник. Останавливается сзади. — Раздвинь ноги. Шире. — Нет. Сглатываю так, что горлу становится больно. — Я должен тебя обыскать. Резиновая дубинка легко проникает между моими бедрами, шлепает по внутренней стороне, заставляя подчиниться и выполнить приказ. Расставить ноги шире, как по команде. — Прошу, я не… — Вы имеете право хранить молчание, — говорит он. Его ладони накрывают мои. Я смотрю на эти крупные, длинные пальцы. На четко очерченные, контрастно проступающие вены. Я забываю дышать. В его руках столько силы, что это невольно завораживает. И пусть он не причиняет мне боли, не сдавливает, не сминает. Я легко могу понять на что он способен. Его ладони поднимаются выше, застывают на плечах и соскальзывают к груди, забираются под платье. — Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. Он сжимает мои соски, принуждая вскрикнуть. Мне стоило надеть бюстгальтер. Но разве его бы это остановило? — Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Он слегка отстраняется, отпускает меня, проводит руками по талии, по животу, ощупывает со всех сторон. И от этих прикосновений даже под кожей ощущается легкое покалывание. — Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Хриплый шепот над ухом сводит с ума. Горячие дыхание жжет похлеще каленого железа. — Вы понимаете свои права? Дубинка движется по внутренней стороне бедра. От колена. Выше, выше. Приподнимая платье, пробуждая лихорадочный озноб. Замирает в паре миллиметров от того места, где разгорается настоящий пожар. Я вся подбираюсь, приподнимаюсь на носочки. Чертовы каблуки. Ноги напряжены до предела, мышцы нервно сокращаются, трепещут. Плоть наливается свинцовой тяжестью. Дубинка касается другого бедра, повторяет тот же самый путь. Только наоборот. Зеркально отражает движение. Вниз. До колена. — Вы понимаете свои права? — повторяется тот же вопрос. Я не думаю, просто отвечаю: — Да. И дубинка резко взмывает вверх, прижимается между ног. Мощно, плотно. Заставляя подскочить. Я пораженно всхлипываю. Из меня толчками выделяется влага, нижнее белье моментально промокает. Между бедер становится невыносимо горячо. А дубинка дразняще скользит по кружеву. Вперед. Назад. Вверх. Вниз. Я с трудом удерживаюсь от протяжного стона. Господи. Как это возможно? Мой парень валяется на земле. Избитый, униженный. А я позволяю абсолютно неизвестному человеку вытворять такое, что даже озвучить стыдно. И самое худшее — я ловлю от этого кайф. Он перемещает дубинку, теперь она не только задевает чувствительные точки, а упирается в клитор. Низ живота сводит судорога. Я не могу допустить, чтобы… Я не должна. Я не могу кончить вот так. От движений дубинки, которой он практически трахает меня. Я подаюсь назад, стараюсь уклониться, соскользнуть. Сама того не ведая, я резко прижимаюсь задом к бедрам полицейского. — А ты резвая, — насмешливо заключает он. Его восставший член едва ли меньше его дубинки. Горячая плоть вдавлена между моих ягодиц. И пусть нас разделяет ткань, это не защитит. Я хочу отстраниться. Я пытаюсь. Но на самом деле, я не делаю для этого ни единого движения. Выгибаюсь, льну плотнее. Он отбрасывает дубинку. Я впиваюсь зубами в собственный кулак, чтобы не заорать. Кусаю до крови, пока во рту не становится солоно. Он кладет ладони на мою задницу, притягивает сильнее, совершает несколько коротких, размашистых движений. Просто трется возбужденным членом о меня, вбивает между ягодиц, не раздеваясь, не проникая. И я кончаю. Мое тело сотрясают волны бешенного оргазма. Позвоночник изгибается до боли. Совсем не чувствую ног. Обмякаю, продолжая трепетать, биться в мелких, почти невидимых судорогах. — Неплохо, — он отходит в сторону, будто любуется зрелищем, и снова возвращается, поглаживает по заду. — Идти сможешь? — Что ты… что ты делаешь с ней? — подает голос Давид. Я молчу. Он перебрасывает меня через плечо и относит к своему автомобилю, усаживает на переднее сиденье, пристегивает ремнем безопасности. Я слышу, как он заводит двигатель. Я чувствую, как авто трогается с места. Я не способна заставить себя разлепить губы. — Где ты живешь? — спрашивает он. — Какая разница? — Я должен знать, куда тебя отвезти. — Как будто ты собираешься отвезти меня домой. — А куда ты хочешь, чтобы я тебя отвез? Коварный вопрос. Я облизываю пересохшие губы. — Может, отвезти тебя в полицейский участок? Посадить в камеру? — он хватает меня за волосы и притягивает ближе, шепчет на ухо: — Приковать наручниками к решетке и оттрахать? Я плотнее сдвигаю бедра. И краснею, понимая, что это движение не укрылось от его пристального внимания. — Не надо, — отвечаю ровно. — Я назову адрес. И я называю. — Любопытно, — говорит он. — Что именно? — Твой отец занимается ценными бумагами. Серьезный игрок на бирже. — Откуда ты, — осекаюсь. — Кто ты такой? Тянусь, чтобы сорвать с него фуражку. Невероятно, но я до сих пор не видела его лица. — Не стоит. Он перехватывает мою руку и заламывает так, что я кричу от боли. — Будешь много знать, придется тебя убить, — продолжает спокойно. И больше я не рискую. Мощная шея, квадратный подбородок и тонкие губы. Это все, что я могу сейчас рассмотреть. Никаких шрамов, никаких морщин. Возможно, он моего возраста. Возможно, гораздо старше, просто хорошо сохранился. Остаток дороги проходит в молчании. Он действительно привозит меня домой. И я проклинаю себя за то, что испытываю разочарование. Так и тянет спросить: все? — Ева, — говорю я. — Что? — в его голосе звучит легкое удивление. — Меня зовут Ева. Он ограничивается кивком. А я не могу оторвать взгляда от его мускулистых рук, от крупных, длинных пальцев, сжимающих руль. — Чего ты ждешь? — спрашивает он. Действительно — чего? Чтобы он спросил номер моего телефона? Пригласил на свидание? Мой парень отдал меня ему. На ночь. Я стонала и извивалась как последняя шлюха, когда он водил между ног своей дубинкой. — Хочешь продолжить? — криво усмехается, проводит ладонью по моей шее. — Ну, можешь отсосать мне на прощание. Чтобы лучше запомнилось. Кровь мгновенно приливает к лицу. Я вырываюсь и выскакиваю из машины. Шальной пулей. — Передай отцу, пусть не наглеет с воровством, — бросает мне вслед. Но я не придаю этой фразе никакого значения. А зря. Я спешу поскорее добраться до ванной комнаты, сбрасываю одежду, становлюсь под горячие струи, отчаянно пытаюсь смыть с себя все эти противоречивые чувства. Я рыдаю. Долго не могу успокоиться. Но еще дольше я чувствую на себе его руки. Причем везде и сразу. Это какое-то наваждение, не иначе. Чуть позже я узнаю, что Давид запомнил номер полицейского авто, пробивал по базе, хотел поквитаться, но так и не нашел этого человека. Выяснилось, что авто с таким номером никогда не существовало. Моему жениху не удалось отомстить. Точнее — моему бывшему жениху. Ведь я расторгла помолвку за неделю до свадьбы. 3 Пусть отец не наглеет с воровством. Эта фраза отчетливо всплывает в моей памяти ровно через год, когда все наше имущество конфискуют, отца бросают в тюрьму за мошенничество, а меня и мою мать регулярно вызывают на допросы. Даже обидно. Я ушла из дома и с головой окунулась в самостоятельную жизнь. Наконец, обрела независимость. А общие неприятности все равно затронули. Еще и как. Мой босс уже недобро косится на меня, когда я в очередной раз беру день за свой счет. Вряд ли он станет воспринимать ситуацию позитивнее, если узнает о проблемах с законом. И хоть проблемы не лично у меня, это роли не играет. Мать считает, трагедия должна всех нас сблизить и дать второй шанс, сплотить на новый лад. А я считаю, тут ничего не поможет. Мосты давно сожжены. Когда я отказалась выходить замуж за Давида, отец отказался оплачивать мои счета, сразу перекрыл кислород. В финансовом смысле. Либо я должна связать судьбу с его кандидатом, либо могу убираться куда подальше, ибо мне не светит ни гроша. Я решила, лучше жить в нищете, чем рядом с человеком, от прикосновений которого тошнота подкатывает к горлу. Шантаж не прошел. Я собрала самые необходимые вещи, нашла дешевую комнату в студенческом общежитии и занялась поисками работы. Сперва устроилась в первое попавшееся место, лишь бы денег получить. Потом подыскала вариант получше. Через пару месяцев устроилась личным ассистентом, добилась повышения зарплаты. О прежнем уровне жизни пришлось забыть. Странно, однако это не пугало. Я ощущала больше свободы, нежели когда-либо прежде. Друзья отвернулись от меня. Впрочем, были ли они настоящими друзьями, раз так легко вычеркнули из своей жизни? Без бриллиантов, без дизайнерских платьев я все еще дышала. И даже наслаждалась текущим порядком вещей. А потом гром среди ясного неба. Арест. Допросы. Угрозы. Давление со всех сторон. Бесконечная канитель. — Осторожнее с этим типом, — предупреждает меня один из подчиненных отца перед очередным допросом. Счастливчик пока не арестован, очень переживает, будто я сумею пролить свет на темные дела компании. — Я не болтаю лишнего, — отвечаю раздраженно. — Неужели непонятно? — Ну, у вас такие сложные отношения с отцом. — Но это не значит, что я дам против него показания или подставлю свою родную мать. — Я знаю. Только этот тип очень настойчив. — На мне его настойчивость не сработает. — Все равно будьте настороже. Он просто зверь. — В свое время даже отец меня не прогнул. Вот и любой зверь… хм, зверек зубы обломает. Я захожу в комнату для допросов. Равнодушные серые стены, огромное зеркало. Наверняка через него за мной уже наблюдают. Хитрое приспособление. С одной стороны зеркало, с другой — прозрачное стекло. Я демонстративно поправляю прическу и усаживаюсь на стул, забрасываю ногу на ногу. Стараюсь выглядеть расслабленно, сразу показать, что мне нечего скрывать. Хотя нервы как натянутые канаты, ведь несколько тайн все же есть. Валютный счет отца, который так никто и не обнаружил при расследовании махинаций. Мать очень надеется заполучить данные средства. Я не имею права ее подвести. Дверь открывается, раздаются шаги. Тяжелая мужская поступь. Уверенная походка хищника. Я не оборачиваюсь, не спешу взглянуть на противника. Незачем торопить события, нам и так предстоит схлестнуться. Его присутствие уже давит на меня. Хоть он пока ни слова не произнес, ничего не сделал. Но сзади будто наваливается каменная плита. Еще несколько шагов, а потом тишина. Он замирает за моей спиной. Выжидает? Изучает? — Адам. Этот голос проникает в плоть и в кровь, пронизывает насквозь, точно электрический ток. — Ч-что? Я закашливаюсь, закрываю рот ладонью, сгибаюсь пополам. Лихорадочный озноб сотрясает тело. — Меня зовут Адам, — следует спокойное разъяснение. Теперь я вздрагиваю от каждого его шага. И сердце колотится так сильно, будто жаждет разорвать грудную клетку. Я стараюсь вернуть себе самообладание, только получается не слишком успешно. Он обходит меня и усаживается напротив. Нас разделяет стол, но впечатление такое, будто этот мужчина держит меня за горло. — Вы нервничаете? — спрашивает невозмутимо. — Да, — перевожу дыхание, натянуто улыбаюсь: — Ведь я опять на допросе. Причем по непонятной причине. Он не сводит с меня тяжелого взгляда, точно изучает с помощью скрытого рентгена. А потом резко подается вперед, и я не отклоняюсь и не отскакиваю лишь потому, что целиком и полностью загипнотизирована. Подчинена, скована незримой силой по рукам и ногам. — Дыхание участилось, зрачки расширены, — он почти касается моих губ своими губами, когда говорит это. — Вы возбуждены или просто под кайфом? Я расстегиваю пиджак, снимаю, небрежным движением перебрасываю через спинку стула. — Хотите проверить мой пульс? — интересуюсь с издевкой. — Вы знаете, что здесь нет камер? — звучит как явная угроза. — Но кто-то есть за тем стеклом, — парирую я. — За нами наблюдает лишь Господь Бог, — усмехается он, прибавляет: — Или Дьявол. В кого вы больше верите? — Это действительно часть допроса? — Я проверяю вашу реакцию. — Похоже, вас не смущает то, что я не отвечаю. — Я и без ваших ответов все прекрасно понимаю. Во рту пересыхает. Жадно вглядываюсь в его лицо. Прежде та ночь казалась далекой и нереальной. А теперь я словно ныряю в прошлое и заново все переживаю. Рев сирены, ослепительный свет фар. Битое стекло. Память оживает, картинка складывается воедино по фрагментам. Он выше и крупнее, чем я запомнила. Широкие плечи, мощные руки. Это заметно даже через строгий деловой костюм. Мускулы отчетливо прорисовываются даже сквозь светлую ткань его рубашки. Возраст трудно определить. Тридцать? Сорок? Больше? Возможно, он ровесник моего отца. Если бы не морщины в уголках глаз и не седина на висках, я бы решила, что он не старше меня. Его нельзя назвать классическим красавцем. Но он красив. Хищной, магнетической красотой. Такая внешность вызывает ужас пополам с возбуждением. Электрическое покалывание по всему телу и голодный трепет. Коротко стриженные черные волосы. Высокий лоб. Ровный нос. Тяжелая челюсть. Это только незначительные штрихи портрета. Мой взгляд задерживается на тонких губах, что змеятся в усмешке, и сердце пропускает удар. — Вам нравится то, что вы видите? — спрашивает Адам. Я хочу дотронуться до него. Потребность на грани боли. Настоящее безумие. Я пытаюсь обуздать собственные эмоции. Только напрасно. — Не совсем, — отвечаю глухо. — Вас уже вызывали на допрос. — Бесполезная трата времени. — Не хотите помочь расследованию. — Мне нечем помочь. — Выходит, вы не в курсе дел собственного отца. — Да, выходит именно так. — Странно. Вроде ничего особенно не произносим, но чувство, будто ходим по краю. — Я почти год не живу с родителями, мы практически не общались, — озвучиваю давно заученный текст. — И если бы не вся эта ситуация, вряд ли бы встретились снова. По крайней мере не в ближайшие несколько лет. — Но раньше вы проживали вместе. — Как и многие другие люди. — Вам могли открыться некоторые секреты. — Я ни дня не работала с отцом. Никак не пересекалась с его компанией. Оплачивал ли он мое обучение? Да. Содержал? Да. Были ли эти деньги грязными? Понятия не имею. Если честно, мне наплевать. Я ушла из дома и теперь я независима. Мы уже никак не связаны. — Но год назад вы общались довольно тесно. — Отец бы и близко не подпустил меня к документам. — Значит, когда вам исполнилось восемнадцать лет, вы не летали с отцом в одну экзотическую страну и не открывали там личный счет? Я стараюсь не показать волнения. Но я задерживаю дыхание на пару мгновений, и это не укрывается от моего дознавателя. Он называет дату. День. Месяц. Год. Четко, точь-в-точь. И я чувствую, как ледяной пот струится по спине, пробегает капля за каплей вдоль позвоночника. — Я не понимаю, о чем речь, — заявляю ровно. — Может быть, фотографии освежат вашу память? Только сейчас я замечаю черную папку в его руках. Он открывает ее, раскладывает снимки на столе. Я и отец. В том самом банке. Открываем тот самый счет. Но мое внимание быстро переключается с фотографий на пальцы, которые их держат. Длинные, крупные. Я облизываю губы. — Вы хотите посадить меня? — криво усмехаюсь. Он усмехается в ответ. — Следуйте за мной, Ева. Он произносит мое имя так, словно уже меня трахает. Раскладывает на столе в самых неприличных позах, вбивается вглубь, пронизывая насквозь, заполняя до отказа, до краев. Наполняет диким, бешеным, совершенно отвязным желанием. — Куда? — тихо спрашиваю я. Он поднимается, берет меня под локоть, и я начинаю дрожать. Я всегда начинаю дрожать от его прикосновений. — Туда, где нам никто не помешает. 4 — Но здесь тоже неплохо, — сдавленно возражаю я. — Здесь не та атмосфера. — Я ничего не скажу без адвоката. — Не волнуйтесь, я сам не дам вам заговорить. Он выводит меня в коридор, к лифту. — Я ни шагу не ступлю, пока вы не объясните чего хотите. Он заталкивает меня в кабину, заходит следом, нажимает на кнопку, обозначающую последний этаж. — Вы слышали истории о том, что здесь есть тайные подвалы, в которых пытают людей? Я отступаю назад, молчу. — Так вот, — он приближается вплотную, заставляет вжаться в стенку. — Все эти истории — правда. Он шутит? Издевается? Намеренно запугивает? Моя скромная блузка застегнута на все пуговицы, прямая черная юбка прикрывает колени. Но я чувствую себя голой. Совсем как тогда, посреди пустынной дороги. — Отвечая на ваш вопрос — да, я хочу вас посадить, — продолжает он, склоняется ниже и прибавляет — На свой член. Я упираюсь ладонями в его грудь. Но он не сдвигается с места. Не прижимается ко мне, однако и не отступает. Я чувствую, как напрягаются его мышцы под моими пальцами. — Только это надо заслужить, — говорит Адам. — Что? — Чтобы я тебя трахнул. Замахиваюсь для пощечины. Рефлекс. Не контролирую. Он может легко перехватить мое запястье, но он не делает ничего. Вообще не двигается. Моя ладонь со звонким шлепком впечатывается в его щеку. Он даже не шелохнется. Похоже, ему наплевать. В темных глазах нет ни намека на гнев. А губы кривятся в плотоядной ухмылке. — Вы имеете право хранить молчание, — заявляет Адам. — Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. И я ощущаю его ладони на своей груди, хотя он не прикасается ко мне. Сейчас не прикасается. Но я все равно чувствую его пальцы. Чувствую, как он нагло изучает мое тело. Как сминает и выкручивает соски, заставляя извиваться и давиться немыми воплями. Мои мышцы напрягаются. Везде и сразу. — Ваш адвокат может присутствовать при допросе. Если вы не можете оплатить услуги адвоката, он будет предоставлен вам государством. Я не закрываю глаза. Взор застилает пелена. Этот хриплый голос погружает меня в самый настоящий транс. — Вы понимаете свои права? Дубинка вбивается между бедер. И хоть это все не по-настоящему, моя память реальнее реальности. Я вжимаюсь в ледяную поверхность лифта. Прогибаюсь. Закусываю губу. Едва балансирую на высоких каблуках. Я совсем себя не контролирую. — Вы понимаете свои права? — повторяется Адам. И я с придыханием шепчу ему: — Да. Створки лифта распахиваются. Меня обдает прохладой. Немного очнувшись, бормочу: — Куда ты меня привел? — Пойдем. Он берет меня за руку и ведет по полутемному коридору. Тут ни души. Если на другом этаже еще встречались какие-то люди, то здесь совершенно никого нет. Страх накрывает с головой. Но моя нутряная жажда гораздо сильнее инстинкта самосохранения. Я рассматриваю пространство вокруг. Похоже на тюрьму. Камеры, решетки. Разве такое возможно? Прямо здесь? — Старый офис, — коротко поясняет Адам, растравляя мое любопытство. — Кто ты? Откуда… как… как ты вышел на моего отца? И тогда, в ту ночь… это была не случайность? — Случайность. — Я не верю. — Твое дело. — Ты уже тогда вел дело моего отца? Ты выслеживал меня? — Ну, если тебе так больше нравится — пускай. — А как по правде? Он открывает одну из камер, подталкивает меня внутрь, перехватывает запястья, заводит за спину. — Правда в том, что твой парень подрезал мое авто. — Нет… — Я против пьяных за рулем. — Все не может быть настолько просто. — Тебе повезло. — Не уверена. — Ты могла бы сгнить в тюрьме, а будешь скакать на моем члене. Металлический щелчок, холод обжигает руки. Я не сразу понимаю, что он надел на меня наручники, приковал к одному из стальных прутов за спиной. — Нет… не надо, — дергаюсь. Адам надавливает мне на плечи, заставляет опуститься на колени. Не удерживаю равновесие, опускаюсь вниз. Вскрикиваю. — Мы начнем с того, на чем закончили. — Я не… — Ты мне отсосешь. — Даже не надейся! Ты не заставишь… — Ты сама этого хочешь. Одной рукой он поглаживает мою макушку, другой расстегивает свои брюки, выпускает эрегированный член на волю. Мотаю головой, отказываюсь подчиняться. Конечно, он сильнее, легко заставит выполнить все, что угодно. Я готова униженно разрыдаться. Но внизу живота закручивается тугая воронка. Почему он так влияет на меня? Что со мной не так? Черт побери. Я действительно его хочу. Этот ублюдок прав. Хочу неизвестного, абсолютно постороннего мужчину, которого вижу второй раз в жизни. Я точно обезумела. Я больна. Другого объяснения подобной реакции нет и не будет. Я по щелчку превращаюсь в одержимую нимфоманку. Но почему? Что в нем такого особенного? Вспоминаются прошлые отношения. Давид так и не смог уломать меня на минет. Потерпеть его возню на себе от трех до пяти минут я соглашалась. Прикладывала усилие воли, подавляла отвращение, мысленно уходила в подсчет секунд. Однако чтобы встать на колени, ласкать бывшего жениха добровольно… такого я и в дурном сне вообразить бы не смогла. Тогда какой бес вселяется в меня здесь и сейчас? Дьявол, я сгораю от запретного желания. — Давай, — говорит Адам. Дрожь прошибает тело. Нахожу силы лишь для того, чтобы протестующе всхлипнуть, отрицательно качнуть головой. Но всем нутром жажду иного. Сорваться в бездну, в пропасть. Раствориться, утонуть. — Просто попробуй, — его хриплый голос парализует волю. Я не рискую ничего говорить. Боюсь, что стоит только открыть рот и здоровенный член моментально проникнет в глотку. И не потому что мне запихнут его в глотку насильно, а потому что сама обхвачу губами и вберу до упора. Нет. Я определенно не здорова. Никогда не замечала за собой одержимости в сексе, но тут… Этот мужчина заставил меня кончить, просто водя полицейской дубинкой между ног. Так чему я сейчас удивляюсь? Пальцы забираются в мои волосы, тянут, заставляя запрокинуть голову назад. Руки, скованные наручниками, затекают, причиняя боль. Адам не спешит брать меня силой. Выжидает, пока сама решусь двинуться дальше. Дразнит и заводит, подстегивает погрузиться в безумие. Он медленно водит вздыбленным членом по моим губам, будто обрисовывает контур. Сначала я рефлекторно дергаюсь, но постепенно привыкаю и обмякаю, совершенно не хочу сопротивляться. Позволяю ему продолжать извращенную ласку. Крупная головка пульсирует, так и манит, чтобы ее облизали, провели кончиком языка по пылающей гладкой коже. Я чувствую, как между ног становится невыносимо влажно. Рефлекторно сжимаю бедра, стараюсь достичь хотя бы мимолетного облегчения. Только зря. — Упертая, — насмешливо произносит Адам. — Пожалуй, мне стоило надеть полицейскую форму. Я сдавленно выдыхаю и ощущаю, как мои губы увлажняются. Несколько капель смазки выделяется из восставшей плоти, что плотно прижата к моему рту. Я отклоняюсь назад. Больше никто меня не держит. Отпрянув подальше, дышу часто-часто. Вжимаюсь в металлическую решетку. И облизываюсь. Это происходит помимо воли. Разум выключается. Теперь на моем языке расцветает новый вкус. Солоноватый, пряный. Чуть терпкий, мускусный. — Хочешь добавки? — спрашивает Адам. Он поглаживает свой член, сжимает, обхватывает ладонью, ведет вверх и вниз, надрачивает. Я смотрю на него как завороженная. Застываю, как мышь перед удавом. Тупо взираю на покачивающийся из стороны в сторону огромный орган. Очень крупный, ровный, красивый. Обвитый набухшими венами. Напряженный, упругий. Я не могу устоять перед искушением. Тянусь вперед, дотрагиваюсь губами до налитой кровью головки. Обхватываю плотнее, слегка засасываю, слизываю проступившие капли смазки. Неторопливо провожу языком. Адам молчит, предоставляет мне полную свободу действий. Разрешает поиграть, исследовать разгоряченную плоть. 5 Я смелею, полностью отдаюсь эмоциям. Вхожу в раж. Прежде я даже не воображала, что могу испытать такое наслаждение от минета. Мое нижнее белье настолько мокрое, что его можно выжимать. Я стараюсь взять поглубже, захватить раскаленную плоть в плен моих губ. Изучаю могучий ствол. Облизываю и обсасываю, причмокиваю от удовольствия. Адам отступает, специально делает шаг назад. Тянусь к нему, опять обхватываю член, всасываю головку, дразню языком. Тогда он вновь шагает назад. Из моего горла вырывается разочарованный стон. Я пытаюсь дотянуться и не могу, мне мешают наручники. Адам опять подступает ближе. И я тут же ловлю его член губами, пытаюсь обхватить покрепче, вдохновенно облизываю. А потом он снова проворачивает свой жестокий трюк, заставляя изнывать от неудовлетворенности. — Вошла во вкус? — смеется. И я с опозданием осознаю, в каком состоянии нахожусь. Растрепанная. На коленях. Одержимая его членом. Всего за несколько секунд ему удается превратить меня в покорное животное. Я отшатываюсь к решетке, пробую подняться. Но Адам не разрешает. Он сдавливает мое лицо, вынуждая широко открыть рот и проталкивает член между разомкнутыми челюстями, вбивается вглубь, практически нанизываю мою голову на свою воспаленную от возбуждения плоть. Я давлюсь, задыхаюсь. Он перекрывает мне кислород. По-настоящему. Совершает несколько коротких и очень грубых толчков вперед. После отступает. Полностью покидает мой рот. Только передышка длится недолго. Уже через пару секунд Адам повторяет захват, трахает меня в глотку. Толчки становятся жестче. Перед моими глазами пляшут ослепительные точки. — Хватит, — успеваю прохрипеть, когда он снова дает мне передышку. — Тогда давай сама, не останавливайся. Я покоряюсь. Однако его это не удовлетворяет. Пара секунд — и он вновь насаживает мою голову на вздыбившийся член. Я окончательно погружаюсь в безумие. Когда Адам опять отпускает меня на свободу, я без каких-либо приказов облизываю его член. Страстно, яростно. Стараюсь взять глубже. Быстрее двигаю головой. Я хочу заглотить до самого основания, но пока не получается. — Уже лучше, — хвалит он. Притягивает меня за уши к своим бедрам, резко двигает тазом, буквально вбивает, вколачивает пульсирующий поршень. Проникает до упора. Задерживает в таком положении, не позволяя вырваться. — Глотай, — говорит он. Слегка отстраняется. Я ничего не соображаю, просто послушно глотаю его семя. Сперма льется прямо мне в горло. Адам отступает. Но это далеко не конец. Он подхватывает меня под плечи, заставляет подняться. Я шатаюсь, еле держусь. Опираюсь о решетку. Адам отстегивает наручники, но я не успеваю облегченно вздохнуть, он толчком заставляет меня повернуться лицом к решетке и перестегивает стальные браслеты на новый манер, заводит мои руки высоко над головой, защелкивает наверху. — Ты хорошо постаралась, поэтому я тебя отблагодарю. Он поднимает мою юбку. Высоко, до самой талии. Не пытается снять, просто задирает. Его пальцы накрывают тонкое кружево именно там, где все уже абсолютно влажное, разгоряченное. Мой стон похож на хрип раненого животного. — Пожалуйста, — говорю я, и сама не понимаю, о чем прошу. Он ничего не отвечает, молча разрывает нижнее белье. Посередине. Но не срывает, просто приподнимает выше. Тоже до талии. Мои ноги дрожат. Я как-то странно всхлипываю и затихаю. Сама себя не узнаю, не понимаю, что со мной происходит. Дикое чувство. Первобытное. Накрывает как лавина. Все, о чем я могу думать. Все, чего могу хотеть. Он. Только он. Глубоко во мне. И не важно, как это выглядит. Как это мерзко, пошло и развратно. Адам обхватывает мои бедра, тянет назад, заставляя сделать несколько шагов, отойти подальше от решетки и прогнуться. Я еще сильнее выгибаюсь. Наручники звенят, ударяясь о железные прутья. Я так и замираю. Склоняюсь. Голова опущена вниз, волосы разметались, почти касаются пола. Зад выставлен назад. Я совершенно беззащитна. Но это не пугает, когда он рядом. Почему? Почему я так ему доверяю? Он никто. Чужой человек. Он намерен засадить моего отца в тюрьму. Да и со мной не станет церемониться. Но я не собираюсь ничего анализировать. Только не теперь. Адам расстегивает ремень. Вынимает из шлеек и оплетает им мое горло. Не затягивает. Но я начинаю кашлять просто от ощущения жесткой кожи на шее. Тогда мужчина моментально ослабляет хватку. Я пытаюсь что-то сказать. Наверное. Я вздрагиваю всем телом, когда огромный член прижимается к моему лону. — Ты такая мокрая, — шепчет Адам, склоняясь надо мной. — Мне придется взять тебя под арест. Судорога сводит низ живота, мышцы напряжены, натянуты до предела. Этот мужчина погружает меня в бездну. И нет никакого желания сопротивляться, выныривать на поверхность. Я увязаю в его объятьях, будто в зыбучих песках. Он тянет ремень назад, заставляя меня прогнуться, прижаться к его бедрам, к гигантской возбужденной плоти. Крупная головка скользит по лону, не проникает, просто дразнит, заставляя изнывать от неудовлетворенного желания. Сдавленный выдох и не менее сдавленный вдох. Я совсем себя не контролирую. Я не могу… Не хочу противиться. Адам продолжает дразнить меня, доводя до изнеможения. То ослабляет поводок, позволяя прислониться горячим лбом к ледяным прутьям тюремной решетки. То вновь натягивает, впечатывая в собственное тело. Я сама не осознаю, как начинаю о него тереться, льнуть плотнее, умолять о большем, о гораздо большем. — Ты понимаешь, о чем просишь, Ева? — он шлепает меня по ягодице. И я содрогаюсь, впечатление, будто кончу сейчас. Взорвусь и застыну, расколотая на части, разорванная на куски. Меня лихорадит. Озноб отчетливо ощущается под моей разгоряченной кожей. Меня прошибает пот. — Да, — выдаю тихо. Адам отстраняется. — Пожалуйста, пожалуйста… Я умру, если он не вернется. Металлический лязг. Наручники отстегнуты от решетки. Я свободна. Зачем? Я не успеваю запротестовать, не успеваю ничего сказать. Адам толкает меня на колени, давит между лопаток, принуждая вжаться грудью в пол, еще сильнее задрать задницу. — Испугалась? — спрашивает насмешливо. Стучит членом по лону. У меня сводит скулы. Даже десны болят, ноют от немыслимого напряжения. Жуткое наваждение захлестывает. Адам резко натягивает ремень, перекрывает воздух на мгновение, и входит внутрь толчком. Грубо. Мощно. На всю длину. Заполняет единственным движением. Я хочу закричать, но из горла вырывается лишь хрип. Он дергает ремень, заставляя меня запрокинуть голову назад. Я задыхаюсь. Он любуется выражением моего лица. Потом вдруг отпускает, позволяя рухнуть вниз, распластаться на полу и глухо простонать. Я почти соскальзываю с его члена, но внутренние мышцы продолжают мелко, судорожно сокращаться вокруг твердой пульсирующей плоти. Адам поглаживает меня по спине, задирает юбку еще выше, к груди, а после его пальцы пробираются под бюстгальтер, играют с моими сосками. Ремень уже не душит, не сковывает шею. Но воздуха все меньше. Я открываю рот, а слова не идут. Я чувствую себя беспомощной. Поверженной. Раздавленной. И в то же время я этим упиваюсь. Мне нравится сдаваться, покоряться этому человеку. Темному. Жуткому. Неизвестному. Я полностью отдаю ему контроль. Хотя нет. Он сам берет все, что пожелает. И не спрашивает. По праву хищника, по праву сильнейшего. — Раз уж ты снова появилась на моем пути, грех этим не воспользоваться, — спокойно продолжает Адам. Почему возникает такое чувство, будто он легко может превратить мою жизнь в настоящий ад? Рывок назад и толчок внутрь меня. Перед глазами мелькают слепящие вспышки. Сердце стрекочет как бешеное, давит на ребра. Адам точно наездник. Управляет мной, как животным. Ремень использует в качестве поводьев. Тянет, вынуждая подаваться назад. Насаживает на свой раскаленный от возбуждения орган. Он ускоряет ритм, подгоняет меня под себя. В его умелых руках я превращаюсь в расплавленный воск, растекаюсь по полу. Податливая. Гибкая. Безвольная. Его огромный член бьет вглубь, не ведая пощады, заполняет до отказа. Как таран, как молот. Внутри не плоть. Внутри железный поршень. Движется настолько жестко, будто готов пронзить насквозь. Разорвать. Растерзать. Я теряюсь в безумном темпе. Адам трахает меня так, что мозг отключается. Он достает до таких точек, до которых никто и никогда не сумел бы достать. Он знает мое тело лучше, чем я сама. Или мое тело знает его? Признает законного хозяина. Рывок. Толчок. Снова рывок. Толчок. Все сливается, плывет перед глазами. Я забываю, где я. Я забываю, с кем я. Я обо всем забываю. Я даже не уверена, что помню, кто я. Царапаю холодный пол, ломаю ногти. Все мои крики замерзают. Остаются глубоко внутри. В горле, что обвито кожаным ремнем. Адам опять ослабляет хватку, позволяя дышать часто-часто, жадно ловить воздух, но не прекращает сокрушительных толчков. Он движется быстрее. Жестче. Берется за бедра, натягивает на себя. Его удары становятся короткими, отрывистыми. Я будто падаю вниз с отвесной скалы. Кричу. Но Адам опять дергает ремень на себя. И крик резко обрывается. Я срываюсь на хрип. Мои глаза закрыты. Или распахнуты настежь? Я вздрагиваю снова и снова. Как одержимая дьяволом. Конвульсивная дрожь охватывает тело. Меня накрывает оргазм. Я кончаю. И не могу остановиться. Я не представляю, сколько это все длится. Я поднимаюсь все выше. И падаю. Вниз. Разбиваюсь. Раз за разом. Адам ни на миг не прекращает трахать меня. Насаживает на член. Беспощадно. Безжалостно. Яростно. Я ощущаю, как набухают вены на его каменном органе. Пульсация нарастает. А потом внутрь ударяет струя спермы. Адам накрывает мой рот ладонью. Другая его ладонь скользит по моему животу, опускается ниже. Пальцы сжимают клитор. Сильно, ритмично. Заставляют меня взорваться. Я дергаюсь. Кричу. Бьюсь в его руках. — Этой ночью не надевай нижнее белье, — говорит Адам. — П-почему? — Потому что оно тебе не понадобится. — Я не… — Тихо, — резко обрывает. Звук открывающегося лифта. Шаги. Крадущиеся, очень осторожные. Адам быстро сдвигает мою юбку так, чтобы все снова стало прилично. Прикрывает счесанные о пол колени, поправляет блузу. Снимает ремень с моей шеи. Заставляет подняться. — Какого черта здесь происходит?! — худощавый пожилой мужчина подходит к решетке. — Допрос, — невозмутимо отвечает Адам, заправляя ремень обратно в брюки. Мужчина окидывает всю сцену взглядом, хмурится. Пусть я и одета, мой вид оставляет желать лучшего. Создается впечатление, будто меня оттрахало все здешнее отделение. — И как же ты ее допрашивал? — хмыкает. — Душил, — усмехается. — Ремнем. — Что? — его глаза округляются. — Зато теперь мы знаем, что она и правда не в курсе дел собственного отца. — Ты шутишь? — Нет. Ты же можешь рассмотреть следы на ее шее? — Ты обезумел. — У меня свои методы. — Я не верю, что ты действительно… — Продолжим потом. Мне нужно проводить эту милую леди к выходу. Адам берет меня под локоть и ведет по коридору. — Тебя накажут? — спрашиваю тихо. — Сделают выговор. — И все? — У меня высокий процент раскрываемости. Никто не станет рисковать таким ценным сотрудником. — Какой процент? Он заталкивает меня в лифт. — Девяносто девять, — потом вдруг ухмыляется. — Было бы сто, если бы ты не путалась под ногами. — Но я же тебя не заставляла. — Разве? Створки лифта смыкаются, и Адам прижимает меня к стенке. Сжимает плечи, после сдавливает грудь. — Ты выскочила на дорогу. Полуголая. — Я была одета. — Сперва я решил, что твой дружок снял тебя на ночь. — Урод! Я безуспешно пытаюсь заехать ему коленом между ног. — А потом ты так отреагировала на самые невинные прикосновения… — Невинные? — возмущенно фыркаю. — Я понял, ты не шлюха. — Так все и правда произошло случайно? — Да. Знал бы я, какая ты горячая, не потерял бы столько времени даром. — А что бы ты сделал? — Я покажу, — его губы кривятся в усмешке. — У нас будет свидание. — Я на это свидание не приду. — А тебе не надо никуда идти. Мы встретимся у тебя дома. — Я не открою дверь. — Думаешь, стану стучать? — Тогда я… я, — осекаюсь. — Что? — хмыкает. — Вызовешь полицию? — Все происшедшее здесь больше не повторится. — Разумеется. Не люблю повторяться. Люблю разнообразие. Лифт открывается, но Адам успевает больно ущипнуть меня за ягодицу. Закусываю губу, сдерживая крик. — Если ты не под арестом, это не означает, что ты на свободе, — насмешливо произносит он. И я понимаю, от него будет не так легко отделаться. Разумеется. Ведь я совсем этого не хочу. 6 Вечером я закрываю все, что могу закрыть. Окна. Двери. Затворяю максимально плотно. Как будто и правда верю, будто его это остановит, будто его хоть что-то на свете остановит, если он действительно пожелает взять свое. Медлю, прежде чем принять душ. Точно не желаю смывать его запах, жажду сберечь на коже. Но потом решаю, что это чистое безумие. Мне никогда не стоит иметь ничего общего с этим человеком. Никогда. Ни за что. Ни при каких условиях. Я должна его забыть. Вычеркнуть. Просто обязана, иного пути не существует. Все мои инстинкты вопят об опасности, о том, что нужно скорее мчать прочь, спасть себя. Но черт, меня неудержимо влечет к нему. Точно душа прикована цепью. Про тело и вовсе молчу. Этому мужчине удается вытворять с моим телом совершенно невообразимые вещи. Он из меня веревки вьет. А это не удавалось никому. Ни отцу, с его манипуляциями относительно финансирования моих расходов. Ни Давиду, с его вечным нытьем и давлением на жалость. Я покидаю ванную комнату после тщательной процедуры омовения. Огромным усилием воли заставляю себя смыть все следы совершенного преступления. Надеваю трусы. Набрасываю ночную рубашку, поверх накидываю халат, затягиваю пояс туже. Только после этого укладываюсь в постель. Но меня колотит. Даже под пуховым одеялом мне до жути холодно. Не удается унять дрожь. Выключаю свет. Вздрагиваю от каждого шороха. Мне кажется, он должен прийти. Просто обязан. Иначе зачем обещал? Этот мужчина свое слово держит, сомнений нет. Черт, увлеченная дурацкими фантазиями и противоречивыми ощущениями, совсем упускаю из виду главное. Проклятье. Адам кончил в меня. Без презерватива. Ведь я четко ощущала его горячую пульсирующую плоть глубоко внутри. Каждую жилу, каждую вену. Где был мой мозг? Ниже пояса. Хотя нет, мозга вообще нигде не было, раз я такое позволила и даже сама требовала продолжать разврат. Я не принимаю противозачаточные. Какой смысл? Я же ни с кем не встречаюсь, не занимаюсь сексом, значит, нет никакого резона сидеть на таблетках. Господи. Я не могла забеременеть. За один раз. Ну не могла же?! Стискиваю одеяло. Еще этого не хватало. И да, идиотка, достаточно единственного контакта. А уж с таким жеребцом. Впечатление, будто он и взглядом осеменить способен. Наверное, не поздно принять таблетку. Ту самую, которая гарантирует организму серьезный гормональный сбой и может в будущем привести к бесплодию. Нет, в этой лотерее участвовать не собираюсь. Зато в другой готова рискнуть. Невольно провожу ладонью по животу. Прозвучит безумно, однако я не против родить ему ребенка. Совсем не против. Довольно мило. И все же… почему внутри разливается холод? Ощущение, словно я уже ношу под сердцем дитя самого Сатаны. +++ Адам не приходит. Ни в эту ночь, ни в следующую. Напрасно я вздрагиваю и подбираюсь от малейшего шума, что доносится до меня из коридора или от приоткрытого на проветривание окна. Почему? Ему наскучило? Слишком легкая и доступная жертва выпала? Только подумать, в универе меня все называли ледяной стервой. Примерно так и Давид сказал, когда послала его со свадьбой ко всем чертям. Никто бы и не заподозрил меня в доступности, посмеялись бы как над идиотской шуткой. Но тут система дала сбой. Мужчины по природе своей охотники. Кому интересна девушка, которая сама охотно запрыгивает на член? И все-таки… Он обещал. Он же не из тех, кто бросает слова на ветер. Или солгал? Да откуда мне знать. Я понятия не имею о том, кто он. Обычный патрульный. Тогда, на дороге. Когда успел выстроить такую головокружительную карьеру? Следователь. Инспектор. ФБР. ЦРУ. Может, вообще, шпион? Голова кругом идет, когда воображаю все вероятные титулы. Но хуже другое. То, как сильно не хватает его в моей постели. Хотя он там никогда и не был. Воображение ударяется в безумства. Каждую ночь. Не удается забыться даже тревожным сном. Позвоночник выгибает дугой. Мысли вьются вокруг длинного толстого члена. Краснею. Цепенею то от жара, то от холода. Испарина прошибает тело. Мне снятся сны. Порочные. Пугающие. Мысли становятся настолько навязчивыми, что я лишь бы как-то от них отвязаться соглашаюсь на свидание. Принимаю идею сходить в ресторан. Милый паренек с работы сияет от счастья, а я не испытываю к нему никаких чувств. Ноль. Абсолютно. Пожалуй, стоило бы найти более серьезную кандидатуру. Клин клином вышибает. Но меня сейчас совершенно ни к кому не тянет, поэтому особой разницы нет. Хоть работу обсудим. Отвлекусь. Собираюсь на встречу, поправляю волосы, когда раздается звонок с неизвестного номера. Вздрагиваю всем телом. Смотрю на экран — неизвестный номер. В список контактов не забит. А что если… Принимаю вызов прежде чем успеваю довести мысль до логического завершения. — Привет, родная, — еще никогда голос отца не вызывал во мне столько раздражения и разочарования, хотя наше общение редко бывало приятным. — Привет, пап, — захлопываю сумочку. — Почему ты решил потратить единственный звонок в день на меня? Или адвокат выбил для тебя особые привилегии? — Звонок, ох, — запинается. — Милая, я уже не в тюрьме. Освобожден… сегодня. И поэтому сразу решил, нам стоит отметить такое важное событие. — Поздравляю, папа, — бросаю холодно. — Только у меня другие планы. — Ева, малышка, — смеется. — Разве ты откажешь родному отцу? Тем более, после такого серьезного переплета. Я думал, останусь там на долгие годы. А теперь вдыхаю запах свободы. Мы семья, а семья должна встречать все невзгоды… — Пап, прости, но мне наплевать, — отрезаю ледяным тоном. — Что-то ты не думал о единстве семьи, когда вышвыривал меня за порог с дикими воплями и проклятьями. А же не совершила никакого преступления. Просто отказалась выходить замуж за твоего кандидата. За это ничтожество, с которым ты заставлял меня встречаться и спать. Я рада, что ты снова на свободе. Но прошу держаться подальше. И не надо просить маму рыдать в трубку и умолять. Я готова увидеться с ней, но не с тобой. — Ева… Отключаю телефон. +++ Парень задерживается. Как его зовут? Тедд? Мэтт? Если честно, даже не помню. Я слишком заведена звонком отца, чтобы расстроиться по поводу свидания, которое идет не по плану. Пусть этот тип и вовсе не приходит. Я и сама смогу не хуже тут время провести. Заказываю бокал красного вина. Погружаюсь в свои мысли. Мой папа снова на воле. Резко. Особенно учитывая то, как жестко за него взялись. Тогда почему вдруг… Знакомые пальцы накрывают мое запястье, ловко перехватывают бокал, который уже готовлюсь поднести к губам, чтобы пригубить алкоголь. — Какого черта? — это получается слишком тихо, почти шепотом. — Тебе вредно пить алкоголь, — раздается знакомый голос над ухом. И дрожь раскалывает позвоночник. — Почему это? — пытаюсь прозвучать громче, однако с губ опять слетает только жалкий шепот. — Потому что я так сказал, — невозмутимый ответ. — Моя жена не злоупотребляет спиртными напитками. Даже по праздникам. — Твоя жена? — тупо переспрашиваю. Когда этот мужчина оказывается рядом, мой интеллект стремительно понижается, стремится к нулю. Он усаживается напротив. И я тону в его глазах. Небесно-голубых. Идеальных. Черт, и как я могла прежде посчитать его не слишком красивым? Сейчас он похож на ожившее божество. Или все дело в том, что… Господи. Нет, нет. Так не бывает. Не верю, не буду. Не хочу. Черт возьми. Я же не могу в него влюбиться. Просто не могу. 7 — В ближайшем будущем, — вкрадчиво произносит Адам. — Мы свяжем себя брачными узами. Кстати, где бы ты хотела провести свадебную церемонию? Мне нужно выпить. Срочно. Прямо сейчас. Официант ставит рядом бокал воды. И черт, это выглядит точно издевка. Я осушаю все залпом. Только хочется совсем другого. Нужен напиток покрепче. Во рту сухо. Как и прежде. Дьявол, что он несет? Проклятый шутник. Явно надо мной издевается. — Я не собираюсь замуж, — выдаю четко, для верности отрицательно мотаю головой, словно желаю дополнительно подкрепить собственные слова. — Ты сказала «да», — замечает невозмутимо. Что? Когда? Это было «да» на секс. На рядовой и банальный контакт. И пусть я не практикую интим на одну ночь… Адам перехватывает мои пальцы. Надевает обручальное кольцо. Довольно красивое. Золотое. С громадным бриллиантом, который отнюдь не выглядит вызывающе. Что же, признаю, у этого мужчины прекрасный вкус. Он знает толк в драгоценностях и… Стоп. О чем я, черт раздери, думаю? — Ты психопат? — спрашиваю резко, вырываю руку, будто обжигаюсь. — Маньяк? — Я успешно прошел тест, — следует ровный ответ. — Какой еще тест? — интересуюсь раздраженно. — Моя лимбическая система в полном порядке, — продолжает без эмоций. — Так что официально — нет, я не психопат. И почему я сильно сомневаюсь в заключении врачей? — Как я стану твоей женой? Как ты это вообще представляешь? — задыхаюсь от переполняющих меня эмоций. — Я ничего о тебе не знаю. — Это к лучшему, — он улыбается так, что мое сердце пропускает удар. — В смысле? — во рту настолько сухо, никакая вода не поможет. — Кто ты? Где именно работаешь? Когда успел продвинуться по карьерной лестнице? Ты ведь был просто патрульным. Или… не был? — Если это тебя успокоит, моя мать тоже не сразу узнала о том, что замужем за моим отцом. Он поставил ее в известность, когда она была готова, — замечает, точно ведет заурядную светскую беседу. — И ты считаешь подобное нормальным? — Не совсем, — выгибает бровь. — Поэтому ставлю тебя в известность заранее. Полагаю, это честно и достаточно справедливо. Разве нет? — Ты не оставляешь выбора, — сглатываю. — А что ты хочешь выбрать? Холодную постель. Одинокие вечера. Свои спокойные и тихие, до зубного скрежета скучные вечера. — Скоро придет Мэтт, — выдаю сдавленно. — Тебе лучше уйти. Дергаю кольцо, пытаюсь стянуть с пальца, но видимо, плохо стараюсь. Тело и здесь предает, даже в такой мелочи отказывается подчиняться. — Тэдд, — поправляет мягко. — Поверь, он не придет. — Откуда ты… — Парня отправили в срочную командировку. Кажется, в Тампу. Отличное место. Маленький Париж. Во всяком случае, именно так говорят знающие люди. — Что? — выпаливаю пораженно. — Эта глушь? Там даже нет нашего филиала. — У него будет много возможностей для развития, — заявляет небрежно. — Займется полезным делом и больше не рискнет приударять за чужими женщинами. — Он не… — осекаюсь. — Послушай, я не твоя женщина. И уж точно не… — Моя, — обрывает спокойно, без лишних эмоций. — Все, что тебе стоит знать обо мне, я собственник. Неисправимый. И это семейное. Я не разрешаю трогать свое. Никому. Никогда. Исключений не существует. И не важно о чем идет речь. О моих вещах или о моей жене. Боже. Разве так бывает? Тянет влепить ему пощечину и впиться губами в губы. При чем одновременно. Оба желания одинаково срывают крышу, переполняют изнутри. Чудовищное сочетание. Убийственное. А эта его улыбка. Дьяволова. Улыбка Люцифера, который заключает очередную душу в адский плен, погружает в последний круг пекла. Наверное, любая девушка была бы рада предложению руки и сердца после вот такого случайного секса. Безумная ночь. Порочная. Развратная. Грязная. А после обручальное кольцо. Но я не рада. Совсем. Ни капли. Содрогаюсь от ужаса. Господи. Чистый бред. Я хочу этого мужчину. И боюсь его до дрожи. Не доверяю ему. И доверяю. Меня раздирает на части. Я так мечтаю проникнуть в его тайны. Но понимаю, что там ничего хорошего и светлого не найти. Только тьма. Мрак. Густой, беспроглядный. Этот мрак сожрет, уничтожит, не оставит и тени от моей жалкой фигуры. Да. Вот. Я лишь фигура на его шахматной доске. Нельзя обманываться. Нельзя влюбляться. Я нужна ему. Для какой-то цели. Отыграю роль и отправлюсь обратно в коробку. Или в гроб? Дыхание перехватывает, а живот сводит судорога. — Я не причиню тебе вреда, — говорит Адам. — Я не из тех, кто обижает женщин. Я рано потерял своих родителей, но я прекрасно понимаю значение семейных ценностей. — Ты пугаешь меня, — признаюсь честно. — Улыбнись, — вдруг произносит он. — Зачем? — еле двигаю губами. — Красиво выходит. — Адам, я… — Мне нужна идеальная биография. Идеальная жена. Идеальная семья. У твоего отца отличные связи. В политической среде. В Сенате. Его рекомендация на вес золота. — Даже после тюрьмы? — хмыкаю. — После конфискации? — Я задействую нужные рычаги, — усмехается. — Ему не стоит переживать. А тебе стоит наладить с ним контакт. Снова. Всем нам необходимо лучше узнать друг друга. Чаще бывать на людях. — Чего ты добиваешься? — спрашиваю и помедлив, прибавляю: — Стать видным игроком на бирже? Хотя нет. Надо выше брать. Сенат. Хочешь в политику? — Я планирую получить пост президента, — выдает абсолютно серьезно. — Прости, — шумно втягиваю воздух. — Что? — Для начала меня устроит должность Государственного секретаря. — Ты шутишь? — запинаюсь. — Пожалуйста, скажи, это шутка. — Боишься стать первой леди? — накрывает мои сцепленные в замок ладони своей огромной рукой, опаляет заледеневшую кожу неистовым жаром. — А если разрешу перекрасить Белый дом? Ясно. Нас просто убьют. Обоих. Ну или его прямо из ресторана заберут в психушку. Третьего не дано. — Если честно, я пока не решил, чего именно хочу, — его глаза пронизывают насквозь, вырывают душу ледяными крючьями. — Быть на виду или скрываться в тени. Вдруг ты поможешь сделать верный выбор? Интересно — как? Выбирать ведь будет он и только он. А я уже сейчас понимаю, не смогу ему отказать. Ни в чем. Никогда. 8 Иллюзия выбора. Вот все, что он мне подарит. Обманываться глупо и даже опасно. Наши силы едва ли будут равны. Чем больше он открывается, тем страшнее становится. Я не могу отличить правду от лжи. Я не чувствую его. Как человека. Он закрыт. Запечатан. Я четко понимаю только одно: нельзя доверять ни единому его слову. Каждое мое чувство будет легко обращено против меня же. Каждая эмоция. — Слишком много совпадений, — замечаю осторожно. — Наша встреча на той дороге. Твои слова про моего отца на прощание. И вот последние события. Теперь неожиданное предложение о замужестве. Разве не удивительно? — Ты пытаешься воевать против меня, — заключает ровно, констатирует факт, окидывая меня взглядом, от которого тело прошибает пот. — Зря. — Почему? — усмехаюсь. — Это опасно для жизни? — Это невозможно, — парирует ровно. — Я не воюю с женщинами. — Точно, — горько хмыкаю. — Просто загоняешь в угол. — Да, я садист, — его ухмылка обнажает идеальные зубы. — Вызволил твоего отца из тюрьмы, помог спустить дело на тормозах. Намерен сочетаться с тобой законным браком. Звучит как настоящее издевательство. Я страшный человек, от которого стоит держаться подальше. Он прав. Но черт, за каждой фразой таится двойное дно. Меня явно заманивают в капкан, в ловушку. — Я высоко ценю свою свободу, — говорю наконец. — Между нами был просто секс. Ничего серьезного. Развлечение на ночь. Не знаю, что тебе обещал мой отец, но я никак с ним… — Ты серьёзно в это веришь? Тянет в кровь расцарапать его лицо. Только бы стереть с физиономии эту раздражающую ухмылку. Да что же такое?! Нет. Я не верю. Сама себя обманываю. Хочу его. До боли. До безумия. До судорог внутри. Превращаюсь в чокнутую самку. Мне нужен психоаналитик. Психолог. Психиатр. Нужна терапия. Чем раньше, тем лучше. Я больна. Определенно больна. Так не может продолжаться дальше. — Тебе понравится, — заключает Адам с обманчивой мягкостью. — Что? — кривлюсь как от затрещины. — Быть моей женой. — Очень сомневаюсь. — Ты просто не пробовала. — Даже нет желания. — Это легко исправить. Наша словесная пикировка заводит. Между бёдер влажно. От этого бесстыдного раздевающего взгляда. От хриплого истинно мужского голоса. От подавляющего запаха, аромата, что насквозь пронизывает пространство. — Предлагаю сделать заказ, — говорит Адам. — Я не голодна. — Даже от десерта откажешься? — Знаешь, аппетит пропал, — выдаю язвительно. — Принуждение заводит меня только в сексе. Но не в жизни. Мы вообще не должны были снова с тобой встретиться. И уж тем более не должны были стать женихом и невестой. Говорю и чувствую себя дурой. Опять. И зачем несу такую чушь? Я ждала его. При чем он в курсе. Чувствует. Чует. Кошмар. Этот мужчина порабощает мой разум. Красивое оправдание. Приятное. А может, я просто дура? Ничего рядом с ним не соображаю. В момент отключаюсь. Я же не такая… я… — Но я могу получить свой десерт? — вкрадчиво интересуется Адам, врываясь в мои безрадостные рассуждения. — Кто я такая, чтобы запрещать, — пожимаю плечами. — Заказывай. Он усмехается. Мрачно. Криво. Так, что у меня душа уходит в пятки и сердце обрывается. А дальше мужчина отодвигает стул и опускается на колени. — Что ты, черт побери, делаешь? — выпаливаю. — Что… Захлебываюсь воздухом, когда крупные ладони властно раздвигают мои бёдра в стороны, пальцы рвут нижнее белье и губы жестко впиваются между ног. Это вообще законно? Стол у нас уединенный. В отдалении. Свидетелей нет. Загородки. Официант не спешит возникнуть на горизонте. Но мой вопрос не об этом. Совсем не об этом. Впиваюсь скрюченными пальцами в скатерть. Спина выгибается дугой. Глаза закатываются. Воздуха нет. Весь кислород перекрыт напрочь. Пытаюсь дернуться. Вырваться. Отодвинуться. Отстраниться. Но куда там. Без шансов. Ничего не светит. Адам берет свой десерт. До конца. 9 — Адам талантливый молодой человек, — замечает сенатор Сеймур, один из лучших друзей моего отца. — Я впечатлён уровнем его образованности и деловой хваткой. Этот парень от своего не отступиться. Сразу понятно. Однако кое-что вызывает у меня опасения. — Что? — отец прекрасно скрывает своё напряжение, кого угодно одурачит, но только не меня. — Пожалуй, он слишком шумный и бойкий. Горячая кровь. Ему нужно пообтесаться. — Я о другом, — вкрадчивое замечание. — Его биография вызывает вопросы. — Да ладно, — хлопок по плечу и смешок. — За кого ты меня держишь? Я давно этого парня пробил, перетряхнул все, что мог и даже больше. Иначе бы не стал отдавать ему в жены родную дочь. — Я не нашёл на него никакой грязи, — отмечает холодно. — Ничего. Совсем. Никаких предосудительных вещей. Он чист. Просто святой. — И в чем тогда проблема? — Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Не веришь в нормальных людей? — За каждым есть грех. А тут… я такого не встречал никогда. Идеальная биография. Все подчищено. Родственников нет. Друзей тоже. О нем никто ничего толком не знает. Не за что ухватиться. И в некоторых моментах кажется, что от него так и прет… фальшивкой. Ну или он шпион. Признаюсь, такое мне не по вкусу. — Брось, — говорит отец. — Я объясню тебе в чем проблема. — Давай. — Но это между нами. — Как всегда. Два старых лиса. Прожженные лжецы. Они друг другу не доверяют ни на секунду, но и прервать устоявшийся контакт не в силах. Отец продвигает сенатора на бирже. У него чутьё. Нутро улавливает куда деньги влить. Но сенатор тоже в долгу не остаётся. Помогает проворачивать темные дела, на которые мне прежде было глубоко наплевать. — Программа по защите свидетелей, — поясняет отец. — Его родители давали показания против известного наркобарона, помогли засадить подонка в тюрьму на долгие годы, но он сумел отомстить. Натравил своих псов. Кто-то слил информацию о том, где скрывается семья Адама, выдал их новые имена. Он тогда был мальчишкой, чудом выжил в резне. После парня снова перепрятали, замели следы. Биография липовая, но федералы старались как могли. — Ясно. — Ему можно доверять. Честный малый и ответственный. — Я дам ему несколько заданий и сам решу, — отвечает уклончиво. — Но вообще, если бы ты сам за него не просил и не выдавал родную дочь замуж, то я бы и не взглянул в его сторону. — Понимаю, он кажется простоватым и… — Кончай ломать комедию, Ральф, — отрезает Сеймур. — Парень сущий дьявол. И ты об этом явно в курсе. Но раз уж приблизил его, то видно толк есть. Не верю, чтобы ты разрешил дочке выйти замуж за первого встречного. Не для того ты ее берег. Наши дети капитал. Ценный капитал. Наше будущее. — Согласен. — Твоему протеже я бы не помог. Но твоему зятю… сам понимаешь. — Разумеется. — Поглядим, на что он способен. Мужчины покидают кабинет. Они не замечают меня в огромном кресле у камина. Ведь я сижу, не двигаясь и поджав ноги к груди. Становлюсь невольно свидетельницей важной беседы. Да. Я снова дома. И мой жених тоже здесь. Живем большой дружной семьей. Пространство позволяет почти не пересекаться друг с другом. Адам хочет приобрести личные апартаменты, но до свадьбы гостим у родителей. Он очаровывает мою маму. Буквально влюбляет в себя. Он бы и отца мог покорить подобным образом, но тот уже успел познать его звериную сторону, учуять истинную природу. Отец боится Адама. Дико. Безумно. Готов на все, лишь бы выполнить его требования, будет лгать, изворачиваться и перекручивать факты. Подвинет его в окружение Сеймура. Да куда угодно. Отец рад претворить любые приказы в реальность. Его дрожь охватывает, когда Адам рядом. Ладно. Не суть. Программа по защите свидетелей. Убийство родителей. Наркобарон. Почему я опять не верю ни единому слову? Наверное потому что когда Адам рассказывал мне ту же историю, при чем в довольно ярких и подробных деталях, на его лице ни один мускул не дрогнул. — Это правда? — спросила я, лишь стоило ему завершить рассказ. — Тебе решать. Есть люди, которые многое о себе скрывают. Но тут другой случай. Адам скрывает абсолютно все. И я просто ключ. Инструмент. Средство на пути достижения цели. А постель приятный бонус. Сеймур прямо озвучил реальность. Нет резона помогать постороннему парню. Но зять моего отца автоматом идёт на повышение в его глазах, представляет ценность. Это родственник. Член ближнего круга. Поэтому да, мы обязаны пожениться. Вот только хочу ли я перейти в полную власть человека, которому ни капли не доверяю? Черт. Да где вообще прячется он… настоящий? Реальный Адам. Не маска. Истина без прикрас. 10 Я сбегаю за неделю до свадьбы. Едва могу объяснить свой поступок с точки зрения логики. Повинуюсь рефлексу, природному инстинкту самосохранения. Разве невесты убегают от таких женихов как Адам? Чувствую себя истеричкой. Полной идиоткой. Но иначе поступить не способна. Подчиняюсь внутреннему зову. Бежать. Бежать. Вот о чем вопит голос разума. Чем быстрее, тем лучше. Со всех ног мчаться прочь. И плевать на последствия. А впрочем, именно последствий я и жажду избежать. Этот мужчина уничтожит меня. Убьет. Морально. Выпьет до дна. Поработит целиком и полностью. Чую. Чувствую. Поэтому нет ничего более разумного и естественного, чем удирать от него со всех ног. Использовать последние капли разума, сорваться и мчать прочь. Я не беру кредитные карты, намеренно собираю наличные, подкапливаю необходимую сумму постепенно. Скрываться придется долго. Пока ему не надоест меня искать. А ему надоест? Надеюсь. Черт дери, очень надеюсь. Он пожелает подобраться к сенатору Сеймуру с другой стороны или же выберет иной путь. Если честно, мне глубоко наплевать. Просто я не собираюсь играть роль его идеальной жены, быть очередным пунктом неизвестного коварного плана. Я оставляю свой мобильный телефон, отказываюсь от каких-либо средств связи, пакую самое необходимое в обычную сумку и ухожу. Я даже одежду захватываю ту, которую мать приготовила, чтобы отдать на благотворительность. Не свою. Дальше усаживаюсь в автобус и держу дорогу в неизвестном направлении. Правда не представляю, где именно остановлюсь в итоге. Чем сильнее запутаю следы, тем лучше. Несколько дней пережду в отеле. После попробую устроиться на работу. Хотя будет трудно обойтись без документов. Впрочем, наличности хватит на месяц минимум, особенно при скромном образе жизни, а транжирить финансы не собираюсь. Адам разозлится. Взбесится. А может и нет? Может у него в запасе есть дополнительные идеи? Мир не сошелся клином на мне и моей семье, не только у нас существуют связи в Сенате. Найдет другой вариант и успокоится. Хочу в этом верить. А вот представлять взбешенного Адама совсем не хочу. Жутко. Моя фантазия будто нарочно подбрасывает особенно жуткие и чудовищные картины. Я вдруг понимаю, что никогда не видела его в подобном состоянии. Наоборот. Ледяная сдержанность. Этот мужчина контролирует себя. Впечатление, точно срывы у него исключены. Он виртуозно исполняет любую роль. Заботливый. Приветливый. Милый. Набор красивых эффектных масок. Образы. Лживые. Фальшивые. Я отказываюсь быть частью его фарса. Хватит. Достаточно. Адам подавляет. Пожирает волю и плавит мозг. Не знаю, как ему это удается, однако он умудряется растворять в себе, сжигать дотла, пресекать любые попытки мятежа. При чем делает все настолько мягко и легко, невозмутимо, небрежно, что ты и не замечаешь, как начинаешь есть с его ладони, падаешь на колени, подобострастно заглядывая в глаза своего господина и хозяина. И это не только про секс. Он умеет ломать людей. Не только физически. Прекрасно разбирается во всех тонкостях воздействия. Опустит на самое дно так, что тебе даже понравится. Начнешь просить продолжения, взмолишься, лишь бы добавил еще. Я не стану очередной покорной куклой. Нет, никогда. Я отказываюсь превращаться в податливый воск в его руках. И если надо трусливо сбежать, сбегу. Наплевать. Поселяюсь в отеле на отшибе города. Чужого города. Не моего. Выбираю все случайным образом. Догадаться о моих планах нереально, ведь я ничем конкретным при этом выборе не руководствуюсь. Проходит день. Еще один. Блаженный покой. Выхожу на улицу исключительно ради приобретения еды. Возвращаюсь с полными пакетами, специально покупаю побольше, чтобы потом подольше не покидать свое убежище. Мое тело реагирует в момент. Лишь стоит переступить порог комнаты. Пот прошибает спину. Жидкий лед стекает вдоль позвоночника. Пульс резко сходит с ума, ударяется в безумие. Я закрываю веки только на секунду, отчаянно пытаюсь преодолеть вспышку паники, побороть безотчетный ужас, а когда открываю, то передо мной уже возникает Адам. Выходит в коридор, перекрывая собой свет, льющийся из окна. Погружает во тьму. Пальцы разжимаются. Выпускаю пакеты. Грохота не слышу. Бросаюсь назад. Точнее — пытаюсь броситься. Делаю одно движение, а большего попросту не успеваю. Мужчина настигает меня в секунду и захлопывает дверь. Содрогаюсь, вжимаюсь в поверхность, мечтаю стечь вниз и хоть таким путем отсюда исчезнуть. Но никто не позволяет получить легкое и спасительное избавление. Щелчок закрытого замка. Огромные кулаки упираются по обе стороны от моей головы. Кажется, только теперь осознаю, какой он гигантский. Возвышается будто скала. Давит, вынуждает гнуться к земле, все ниже и ниже. Во рту сухо. Совсем. Сглотнуть не удается. Его глаза холоднее хирургической стали. Взгляд полосует безжалостно. Режет мое лицо, кромсает губы, проходится по горлу. А его рот ухмыляется. Едва. Слегка. Словно издевается. Насмехается. — Что дальше? — сдаюсь, первой нарушаю звенящую тишину, готовая что угодно сейчас выпалить, лишь бы хоть немного заглушить бешеный бой крови в ушах. — Убьешь? Адам не отвечает. Словами не отвечает. Вгрызается в меня. Губы вбиваются в губы. Ладонь накрывает горло, движется выше, сдавливает подбородок, мешая отвечать, подаваться вперед. Это поцелуй жестче любого секса. Как удар. Как укус. Но это настолько сладко и пьяняще, что я улетаю от абсолютно нереального кайфа. Задыхаюсь. Его язык сплетается с моим языком. И трахает. Буквально силой берет, вынуждая задрожать, затрепетать от переполняющей изнутри эйфории. Я отзываюсь. Откликаюсь. Но черт. Дьявол. Он не позволяет. Не дает и шевельнуться, пресекает любое движение. Поглощает и пожирает. Адам вдавливает меня в дверь, прижимается всем телом, впечатывает, обдавая жаром натренированных мускулов. Все будет так, как хочет он. Всегда. Бежать бесполезно. И даже опасно. Если хочу выстоять в борьбе, нужно придумать план получше. А пока… наказание только начинается. 11 Я должна бороться с ним. Должна ему противостоять. Но как осуществить это все на практике, если его губы вмиг пожирают остатки гордости и воли. Никогда я настолько явно не ощущала чужое превосходство, желание подчиняться и покоряться, не таяла в мужских руках. Логика отключается. Разумного объяснения нет. Но я просто чувствую: пощады не светит. — Как ты меня нашел? — рвано выдыхаю, лишь стоит Адаму отстраниться, обращаюсь в пепел под тяжелым пристальным взглядом. Голубые глаза. Небесные. Ясные. Но здесь и сейчас они выглядят темнее самой беспросветной ночи. Разве свет бывает сосредоточением мрака? Квинтэссенция темноты. Весь он. Запретный. Запрещенный прием. И мне не выбраться из капкана мускулистых рук, не вырваться, не спастись. Глупо убегать. Глупо даже просто пытаться. Мой вопрос опять остается без ответа. Хотя… не совсем. Мужчина склоняется ниже и выразительно втягивает воздух у моего горла. Ведет носом вдоль шеи, избегая прямого соприкосновения. Пробуждает внутри волны голодной дрожи. Будь ты проклят! Но пока проклята только я. Проклята этим невозможным и нереальным мужчиной. Повержена им. Сокрушена. Уничтожена и разбита вдребезги. Жаркое дыхание опаляет, оставляет клеймо. От ощущения сдерживаемого напора меня потряхивает гораздо сильнее, чем от явной атаки. Нагнетание действует похлеще огня. Прожигает кожу. Черт. На что он намекает? Выследил меня по запаху? Как животное? Бред. А вообще существует отличное логическое объяснение. Камеры установлены повсюду. Обширная сеть видеонаблюдения позволяет отслеживать преступников. Наша система распознавания лиц никому не позволит далеко скрыться. Достаточно несколько раз попасть под прицел и специальная программа просчитает вероятные маршруты. Почему я сразу об этом не подумала? Почему не заметила настолько важный и серьезный момент? Учитывая место работы Адама, было странно надеяться на легкое избавление. У него волчья хватка, хищные повадки. Он привык выслеживать правонарушителей. Безумная. И на что я надеялась? В следующий раз необходимо подготовиться лучше, принять во внимание все мелочи и детали, продумать маскировку. Я ловлю его взгляд. Вернее он ловит меня. Сканирует, прошивает насквозь, добирается до спинного мозга. Судорожно поджимаю губы. Следующего раза не будет. Никогда. Адам не позволит. Не даст мне уйти. — Это заводит, — вдруг произносит мужчина. — Что? — мой голос срывается. — Загонять добычу в угол? Преследовать? Отрезать пути к отступлению? — Нет, — звериный оскал как будто смягчается. — Твой ум. Отказываюсь верить в то, что он действительно это говорит. Ум? Серьезно? Словно была возможность оценить мои интеллектуальные способности. Чушь. Ничего подобного. — Тебя интересует только секс, — выдаю судорожно. А потом понимаю: это далеко не так. Секс он мог получить в любом месте. Редкая девушка сумела бы отказать, устоять от искушения. Да и в деловых связях моего отца вряд ли отмечается особенная ценность. Наверняка, есть более влиятельные семьи. Тогда в чем суть? Где смысл? Неужели я ему и правда понравилась? Притянула? Запала в душу? Боже. Я не уверена, есть ли у него душа. — Ты знаешь, что нет, — ровно произносит Адам, не отводя от меня глаз, создавая полное впечатление того, будто проникает глубоко в потаенные мысли. — Хватит создавать красивые миражи, — произношу тихо, чуть дышу от волнения. — Ты трахаешь меня как последнюю шлюху. Каждый раз оказывается только хлеще того, что произошло между нами тогда. Внизу. В подвале. И я не спорю, ты отличный любовник. Но таких отношений мало для создания семьи. Я не готова связать жизнь с тем, о ком ничего неизвестно. — Забавно, — кривая ухмылка гаснет. — Что? — спрашиваю с долей истеричности. — Что такого забавного? — Ты так близко подобралась к правде, — замечает с обманчивой мягкостью. — Но все равно не понимаешь главное. — Объясни, — требую глухо. — Тебе нужны деньги? Связи? В чем смысл шантажировать моего отца? Устраивать весь этот фарс? Фальшивое бракосочетание? Адам подхватывает меня на руки, перебрасывает через плечо, точно тряпичную куклу, и относит в комнату, бросает поперек кровати. Разговор окончен. Между нами и без того прозвучало слишком много реплик. — Нет! — восклицаю яростно. — Так дело не пойдет. Мы поговорим. Хоть раз, но поговорим. Нормально. Без твоих проклятых трюков. Матрас пружинит под тяжестью его веса, а в следующий миг трещит моя блузка, раздираемая огромной ладонью. — Отлично, — заявляю ядовито, цепляюсь за его руку, царапая кожу до крови. — Будешь насиловать? — Только если сама попросишь, — заключает насмешливо. А после обхватывает меня за плечи и переворачивает на живот, ставит на колени, вынуждает принять унизительную позу покорности. Шлепает ладонью по заду, принуждая буквально подскочить. Одна секунда — раздается треск моих джинсов. По швам ткань расходится. Жесткий материал ранит кожу. — Начнем разговор, — чеканит Адам, раздирая кружевное нижнее белье, отбрасывает клочки подальше, оголяет плоть. 12 — Я бы предпочла общаться в одежде, — выдаю сдавленно, четко ощущаю надвигающуюся угрозу, вжимаюсь в матрас, пробуя увильнуть, ускользнуть. — Нет! Мой вскрик сливается воедино с жестким шлепком по ягодице. — Зачем нам лишние формальности? — небрежно интересуется Адам, поглаживая меня там, где его крупная ладонь наверняка оставила выразительный алый след. — Одежда — не формальность, — замечаю и тут же прикусываю нижнюю губу, сдерживая унизительный вопль. Второй шлепок ощущается еще сильнее. И горячее. Черт, я чувствую не только боль. Совсем не боль, если честно. Сама поза возбуждает и доводит до предела. Теперь и на другой ягодице зияет красноречивая отметина. А низ живота обдает кипятком. Это ненормально. Извращенно. Я не должна так реагировать. Что он творит? Как? Откуда у него пугающая власть над моим телом? Откуда этот подавляющий любой бунт контроль? Чистое безумие, ничем не замутненное. — Ты правда хочешь обсудить именно этот вопрос? — вкрадчивая ремарка, насмешливая, пожалуй даже издевательская. — Признаю откровенно, без одежды смотришься гораздо лучше. Особенно если мы наедине. — Ты… больной, — роняю судорожно. — Извращенец! — Согласен, — произносит обманчиво мягко, опять поглаживает меня, будто пытается смягчить собственную вину. — Я предпочитаю обнажать истину. Никогда не скрываю правду. — Ложь, — жадно ловлю воздух ртом. — Ты скрываешь абсолютно все и всегда. От тебя невозможно добиться ни слова правды. Каждый шаг как часть гребаной манипуляции. Расслабиться нереально. Доверять тоже. Защищен покруче Форт-Нокс. — Я никогда не смогу тебе солгать, — заявляет ровно. — Даже не стану пробовать. Новый шлепок принуждает подпрыгнуть, крепче сжать бедра и выгнуть спину. Рефлекс, который никак не способна утаить, проконтролировать. Проклятье, теряю власть над собой. Зато он обретает. Властвует безраздельно. — Раз ты не желаешь задавать новые вопросы, придется отвечать на старые, — его голос пропитан притворным разочарованием. Долбаный актер. Но играет он безупречно, не могу не признать очевидное. Не могу укрыться и сбежать от реальности. — Деньги меня слабо волнуют, — продолжает спокойно и без тени эмоций, при этом его ладонь опять впечатывается в меня пониже поясницы, заставляет подскочить. — Власть тоже далеко не главное. Связи? Положение в обществе? Все это лишь побочный эффект на пути достижения основной цели. — И в чем, — нервно облизываю пересохшие губы. — В чем тогда заключается твоя основная цель? — Тот, кто жаждет денег, вкалывает ради материальных благ или продвижения по ступеням социальной лестницы, рано или поздно потеряет все, — его жаркий шепот обжигает мой затылок. — Сражаться нужно только ради идеи. — А ты романтик, — буквально выплевываю, очень стараюсь придать этому красивому слову оттенок ругательства. — Даже не представляешь какой, — ответ без иронии. — Любишь строить воздушные замки? — Люблю побеждать. Очередной шлепок не приходится долго ждать. Ублюдок. Даже наказание умудряется обернуть в наслаждение, переплетает боль и удовольствие в единую цепь, что моментально обвивается вокруг горла. Он мастер. Всегда и во всем. Знает толк в том, как затягивать поводок на шее. Строгий ошейник. Хватка на смерть. Никаких полумер. — Идея, — выдыхаю, комкая покрывало в руках. — Очень размытое понятие. Ты больше путаешь, чем объясняешь. Ладонь безжалостно врезается в мою задницу. Снова и снова. Всхлипываю, отчаянно надеюсь сбежать от собственных противоречивых ощущений. Выходит паршиво. Нет. Не выходит. Вообще. Взвываю. Прогибаюсь сильнее. И увы, не испытываю ничего неприятного. Наоборот. Завожусь от подобного обращения. Черт. Я сама та еще извращенка. Кайфую от унижения. От каждого шлепка погружаюсь глубже в экстаз. Утопаю, увязаю глубже и глубже. Проклятье. Дело не в боли. Не во мне. Исключительно в нем. Этот гад виртуозно порабощает одним своим присутствием. Единственный. Неповторимый. Сволочь. Почему я так хочу его? Извиваюсь как последняя шлюха, едва удерживаю стоны в груди. Покрываюсь липкой испариной. Опускаюсь ниже, в бездну, в пропасть запретных чувств. — Поясню доступнее. Его зубы смыкаются на моем горле. Сзади. Совсем слегка. Но это как разряд тока под кожу. Напряжение выдирает душу изнутри, вытрясает остатки разума, сотрясает. — Моя идея — мир вокруг члена вертеть. Его колено резко вбивается между бедрами, заставляет шире раздвинуть ноги. Шлепки возобновляются. Жестче. Еще и еще. Звонкий звук. Порочный. Безжалостные удары дразнят и жалят. Заводят. Возбуждают. — А ты, — прижимается сзади, позволяет оценить каменную эрекцию, мощную и до жути раскаленную, даже сквозь плотную ткань его брюк. — Можешь быть за мной. — Или? — едва разлепляю губы. — Нет никаких «или», — отрезает холодно. И отстраняется. 13 Матрас пружинит, и я понимаю, Адам поднимается с кровати. Ковровое покрытие поглощает звук его шагов. Не слышу практически ничего. Либо сердце настолько гулко бьется внутри, мешая различить хоть что-нибудь, либо мужчина и правда прирожденный хищник, способен передвигаться бесшумно, не привлекая лишнего внимания, виртуозно умеет загонять добычу. Проклятье. Оба варианта верны. Мое глупое и безумное сердце готово выскочить из груди, настолько сильно и бешено стрекочет. А этот человек… он и не человек вовсе. Зверь. Красивый, обходительный, в элегантном костюме. Все равно зверь. Варвар, чертовски привлекательный неандерталец, который научился умело использовать достижения цивилизации. Я понятия не имею, как только у него выходит сочетать такие несочетаемые вещи? Грубость. Дикость. Одержимость. И нарочито подчеркнутая интеллигентность, хирургическая точность каждого движения. Аристократ, воспитанный волками, кровожадными и безжалостными животными. Вот какое впечатление он производит. Такое чувство, будто по четным дням его держали во дворце, обучали правилам этикета, точно члена королевской семьи, а по нечетным вдруг выгоняли на поле боя, на полигон, бросали в окружении злейших врагов. Интеллект. Острый ум. Дьявольская наблюдательность. И чудовищная сила. Жестокая стихия. Сокрушительная. Рефлексы, которым позавидует любой солдат. — Это все? — стараюсь придать вопросу издевательский оттенок. — Нет, — следует ровный ответ, а после передо мной оказывается бумажный пакет с новой одеждой, приземляется на постель прямо перед лицом. — Одевайся. — Довольно скучное наказание, — замечаю вкрадчиво. Он не дает мне кончить, не позволяет достичь разрядки, доводит до точки кипения и прекращает развлечение. Свою страсть тоже не торопиться удовлетворять. Так в чем заключается хитрый план? — Полагаю, ты упускаешь главное, — мягко произносит Адам и медленно накручивает мои волосы на огромный кулак. — Я никогда и никого не наказываю. Это отнимает слишком много ресурсов. Время. Эмоции. Зачем тратить все самое ценное впустую? — А что ты делаешь с теми, кто тебя разочаровал? — Ничего, — сухо и холодно. — Абсолютно. Дергает в сторону, оттягивает назад, вынуждая запрокинуть голову назад, встретить стальной взгляд. И хоть я сдерживаю вопль, буквально давлюсь криком, и успешно сохраняю маску уничижительной невозмутимости, мне страшно. Здесь и сейчас мне действительно страшно оказаться с ним наедине. Похлеще чем в первую встречу на безлюдной дороге. Покруче чем во вторую, в подвале, посреди камер, где прежде содержали заключенных, допрашивали людей самыми жуткими методами. — Таких людей нет, — спокойно произносит Адам. Нет. Как не существует никаких «или», компромиссов, обсуждений, отказов и отсрочек. Можно быть за ним. Будто за каменной стеной. Вместе вертеть мир. Выполнять приказы, четко следовать распоряжениям и получать щедрую награду. Или можно быть… никак. То есть просто перестать существовать. Адам обходится без разочарований, потому что всех разочаровавших людей он моментально устраняет. Из мира, из жизни. Вычеркивает отовсюду. — Это интересно, — замечает он с легкой улыбкой на губах. — Ты понимаешь меня без лишних слов. Хватает одного взгляда. Я сглатываю. А что же тут не понять? За единственный неверный шаг полагается смерть. Не будет скандалов, истерик, угроз, увещаний. Не будет никаких предупреждений. Раз и все, сам себе подписываешь приговор. Но пока Адаму по вкусу наша игра. Он не злится. Забавляется. Искренне, по-настоящему. Ему такое в кайф. Пожалуй, было бы скучно сразу сожрать, обглодать до костей. Он знает толк в наслаждении, поэтому предпочитает оттянуть момент истины, подарить иллюзию свободы и захлопнуть клетку на последних секундах. Я боюсь его. Дико, бесконтрольно, на уровне инстинкта. И хочу. Жажду до болезненного жжения под кожей, до колючего озноба. Чувства раскалывают на части. — Я люблю, — вдруг говорит Адам. А по моей щеке скатывается слеза. Жгучая. Горькая. Одинокая. И нервы скручивает в искрящийся от напряжения узел. — Люблю, что ты видишь меня настоящим, — раздается уточнение, от которого спазм сводит внутренности. Он отпускает, отходит подальше и наблюдает, разрешает привести себя в порядок и нарядиться для выхода на улицу. Выполняя механические действия, на автомате натягивая одежду, я не могу отделаться от отрывочных воспоминаний. Лекция по культурологии. Или по философии? Возможно, религиоведение. Кто разберет всю эту чепуху? На этих занятиях я обычно выполняла задания по другим, действительно важным и полезным предметам. Но теперь в голове отчетливо всплывают слова какого-то преподавателя. Как громом врезают по вискам. Древние боги никогда не показывались простым смертным в своей истинной форме. Ведь подобное зрелище могло свести с ума, поразить примитивный людской разум. Поэтому они использовали другие образы, гораздо более понятные. Адам лукавит. Я не вижу его настоящим. Замечаю только часть. И это хорошо. Бережет разум. Ограждает от жесточайшего безумия. Я не верю в мистику. Я реалист до мозга костей. Мне чужды суеверия и куда привычнее действовать, чем уповать на слепую удачу, надеяться на волю судьбы. Однако рядом с Адамом начинаю сомневаться в собственных убеждениях. — Не грусти, — выдает он, распахивая передо мной дверцу своего автомобиля, галантно приглашает занять сиденье, и когда я подаюсь вперед, вдруг резко шлепает по заднице, вынуждая взвизгнуть и подскочить. — Невеста должна быть невинной. — Ты о чем? — воздуха становится мало, трудно дышать. — Воздержание обостряет чувства, — шепчет на ухо, прикусывает мочку, оглаживает меня пониже поясницы, чуть задирая юбку. — Я получу свое в первую брачную ночь. Адам выполняет обещание. Этот чертов подонок всегда выполняет свои обещания. Мы посещаем дурацкие формальные ужины, скучные светские мероприятия, приемы, что навевают тоску. Ни единого сексуального контакта. Ни поцелуев, ни объятий. Голодный паек, от которого хочется взвыть. Но я стараюсь не подавать виду. Не пытаюсь провоцировать Адама. Наоборот, тоже играю в скромницу. Минимум провокационных нарядов, минимум косметики. Свадьба откладывается. Напряжение зашкаливает. По ночам, лежа в пустой постели, я с ужасом осознаю, насколько сильно меня влечет к этому мужчине. Тяга. Нужда. Чертово безумие. Его прикосновения горят на теле, даже если он меня не касается. Один его взгляд ощущается как разряд электрического тока. Кривая улыбка. Небрежный смех. Реальность взрывается от этих незначительных деталей. Я уже удивляюсь, почему пыталась сбежать. Зачем? Ради чего? Глупая. Адам не отпустит. И не потому что я какая-то особенная, красивая или умная, даже не в связях моего отца дело. Адам выбрал меня «своей». И нет другого варианта кроме немедленного подчинения. 14 Меня поражает и восхищает то, насколько легко Адам меняет маски. Для каждого человека у него припасена отдельная роль. Разумеется, речь идет о людях, которые выгодны ему, о тех, кого он может использовать в своих целях. Но до мелочей продуманный образ не трещит по швам и перед прислугой, перед случайными встречными, перед рядовыми прохожими. Адам манипулятор, мастер игры. Я наблюдаю за ним, затаив дыхание, жду ошибки или просчета, однако нет, ничего подобного и близко не происходит. Скала. Кремень. Хотя в равнодушном камне и то гораздо больше чувств. Вот только под напускной холодностью таится дикий огонь. Адам способен сжечь дотла. Любого. Он не притворяется только перед двумя людьми: перед моим отцом и перед сенатором Сеймуром. Первый наверняка успел заглянуть под маску в период допросов, ощутил всю силу и мощь темной стороны будущего зятя. Второй руководствуется инстинктом. Свояк свояка видит издалека. Тот самый случай. Сенатор — один из самых мерзких и опасный людей, которых мне доводилось встречать. Чем ярче сияет его улыбка на постерах и в передачах по телевизору, тем грязнее становится душа. Впрочем, не уверена, что его душа до сих пор при нем. Скорее всего, он давно нашел куда более выгодный способ применить ее. Заложил в ломбарде или продал дьяволу прямо перед стартом своей карьеры. Сенатор далеко не в восторге от моего жениха, но кажется верит, будто его можно использовать. Идиот. Или такая самонадеянность признак стремительно надвигающейся деменции? Я чувствую себя невестой самого Сатаны. Адам реально выглядит инфернально. Будто и не человек вовсе. А может, просто нагнетаю? Пытаюсь так оправдать производимый им эффект? Приятнее думать, будто сдаешься на волю Люцифера, падаешь на колени перед тем, кто управляет тьмой. Кто бы устоял? Я неисправимая грешница. Поэтому немного удобнее найти красивую причину одержимости, а не признать правду без прикрас. Я схожу с ума по обычному мужчине. Ладно — по дьявольски умному и обаятельному мужчине, хитрому и коварному… Лису? Пауку? Хищнику? Ядовитому насекомому? Тут определить трудно. Адам рвется в политику и у него есть все шансы преуспеть на этом поприще. Безупречная биография. Образ примерного семьянина. Прекрасно подвешенный язык. И ясный разум, просчитывающий каждый ход на несколько шагов вперед. Придет день — и я стану Первой леди. Сейчас такая мысль уже не выглядит ни безумной, ни смешной. Приходит отчетливое понимание: Адам добьется всего, чего пожелает. Он намерен вертеть мир. Черт побери, да он прямо теперь его вертит. А пока приходит день свадьбы. Я получаю сказку, о которой грезит каждая маленькая девочка. Букеты цветов, воздушные шары, голуби. Роскошные многоярусные торты. Изысканные закуски. Платье мечты. Куча улыбчивых гостей. Музыка и танцы. Только у меня нет радости. Впечатление, точно резная клетка захлопывается, дороги к отступлению надежно перекрыты. Сплошная безысходность. — Согласна, — говорю и растворяюсь в ледяных голубых глазах. Сердце сводит судорога. Ни вдохнуть, ни выдохнуть не удается. Ощущение скованности захлестывает и утягивает на дно. Холодные губы касаются моего рта. Последняя печать. Обручальное кольцо жжет палец каленым железом. Пытка. Экзекуция. Но сладкая, упоительная. И чем больше я думаю обо всем происходящем, тем сильнее тянет отключить мозг. Так безопаснее. Возможно, у Адама другие планы. Однажды стану пройденным этапом. На смену придет супруга повлиятельнее и поэффектнее. Все внутри болезненно сжимается. Вероятно, основная проблема в том, что я хочу нереального. Хочу значить для него хоть малую долю того, что он значит для меня. Безрассудное желание, иррациональное. Зачем? — Тебе очень повезло, — радостно произносит моя мать. — Такой невероятный мужчина. Адам настоящее сокровище. Она повторяет практически то же самое, что и все вокруг. Потрясающий парень. Умный. Красивый. Добрый. Ну просто ожившая обложка модного журнала о богатых и успешных. Разве не чудо? Никто не пытается сорвать маску. Никто не догадывается, что там, по ту сторону удачно созданного образа царит вечная мерзлота. Арктика на фоне этого мужчины просто рай, тропический уголок, щедро залитый лучами солнца. Декорации утомляют. Выслушиваю очередную порцию поздравлений, дежурно улыбаюсь и понимаю, что у меня уже лицо сводит от этой бесконечной лжи и фальши. Вдруг вижу, Адам пропал, не спешит разделять со мной тяжкое бремя. На часах практически полночь и я отчаянно мечтаю сбежать подальше от этого праздника жизни, где чувствую себя чужой. Ловлю момент и удаляюсь, не проявляю оригинальности и просто следую прямиком в свою комнату. Гости заняты весельем, вряд ли заметят мое исчезновение. К тому же, никто не осудит жениха и невесту, если те сбегут в разгар праздника. Я разуваюсь и поднимаюсь по лестнице босиком. В одной руке держу свою ужасно неудобную обувь, а другой стараюсь расплести прическу, выдергиваю шпильки, отбрасываю на пол, устилая ими свой путь, оставляя улики. Полутемный коридор прорезает мрачная и крупная фигура. Сперва мне кажется, это Адам, уж очень похож. Такой же высокий, огромный, несокрушимый мужчина. Но довольно быстро осознаю ошибку. Чужой человек. Абсолютно. И одет совсем не как гость, в обычную одежду: простая темная футболка, джинсы, кроссовки. Ничего праздничного и торжественного в его наряде не обнаружить. Слуга? Водитель? Переоделся и возвращается домой? Странно, его лицо совсем не выглядит знакомым, а у меня отличная память на лица. Замираю на месте, беззастенчиво разглядываю его. Он тоже останавливается, на долю мгновения. Странный. Интересный. Красивый. Возраст не определить. Прямо как с Адамом. Не замечаю морщин, но взгляд выдает опыт. Глаза темные, сюрреалистически черные, как два вязких омута. Насмешливо изогнутые брови. Гладко выбритый череп. Легкая, едва заметная щетина. Черты лица правильные, очень привлекательные. Губы кривятся в подобие ледяной ухмылки. Он отвешивает мне шутливый кивок и проходит мимо. А я оборачиваюсь и смотрю ему вслед. Кто это такой, черт возьми? Почему настолько вольготно расхаживает по верхнему этажу? Надо связаться с охраной. — Все нормально, — говорит Адам, заставляя резко обернуться и вздрогнуть всем телом, подобраться в момент. — Это мой друг. — Друг? — пораженно моргаю. — Да, хороший приятель. — Никогда бы не подумала, — зябко веду плечами. — Если честно, ты не похож на человека, у которого есть друзья. И если этот мужчина настолько близок, то почему не приглашен на нашу свадьбу? — Ну, — непривычно теплая усмешка. — Возможно, он не вполне одобряет мой выбор. — В смысле? — горло сдавливает. — Тебе не стоит переживать, — сильные руки обвиваются вокруг талии, заставляют уронить туфли. — Ты увидишь этого парня очень не скоро. — А можно добавить подробностей? — интересуюсь тихо. — Впустить меня хотя бы в эту часть твоей жизни. Что это за друг? Откуда он? Давно вы общаетесь? — Хороший друг, — пожимает плечами, притягивает меня вплотную, обдает жаром мускулистого тела. — Приехал издалека. Знакомы почти с рождения. Голова кругом идет от обилия информации. — Мы могли бы встретиться с ним, — говорю. — Все вместе. Поехать куда-нибудь, пообщаться. — Не стоит. — Почему? — поражаюсь. — Раз вы друзья, то… — Ад не слишком любит людей. — Прости — что? — Ад, — повторяет мягко. — Адриан. Так его зовут. У моего друга достаточно специфическая работа. Это накладывает отпечаток. Профессиональная деформация. — Любопытно, — роняю глухо. — И кем же он работает? — Наемник, — раздается исчерпывающий ответ. — Я не вполне, — осекаюсь. — Он что, военный? Солдат? Служит правительству? — Он сам по себе. — Ты хочешь… — Он убийца. — Надеюсь, ты шутишь, — вырывается на автомате. Адам только улыбается в ответ. Нет. Дьявол. Он всегда совершенно серьезен. Никаких шуток нет. — Не волнуйся, — спокойно произносит мой муж. — В следующий раз ты увидишь его на моих похоронах. 15 Я хочу сказать Адаму, что это очень глупая шутка. Про похороны. Особенно на свадьбе. Но он подхватывает меня на руки настолько резко и стремительно, что перехватывает дыхание. Тело вспыхивает за секунду. Мысли разом выветриваются из головы. Под кожей пробегает электрический ток, моментально сворачивая кровь. Я забываю обо всем мире вокруг. — Гости… ждут, — сама не понимаю откуда приходит эта фраза, срывается чисто автоматически. Возможно, в мою голову намертво вбиты определенные нормы приличия. Нельзя покидать праздник раньше определенного момента. Необходимо уделить внимание абсолютно всем приглашенным. Адам ограничивается кривой ухмылкой и относит меня в спальню. В мою комнату, где последние несколько ночей я томилась в одиночестве, сжимала одеяло скрюченными от напряжения пальцами, представляла этого пугающего и порочного мужчину рядом. Глубоко внутри. Черт побери. Да он всегда там. Глубоко. Очень. До самой печени достает. И тут дело совсем не в его огромном члене. Меня пронизывает насквозь даже когда я нахожусь вдали, на безопасном расстоянии. Нервно усмехаюсь. Адам и безопасность — два совершенно взаимоисключающих друг друга понятия. Он и за тысячи километров способен запугать, держать в жутком и леденящем страхе. Все в нем выглядит угрожающе. Холод голубых глаз. Издевательски выгнутые брови. Хищная усмешка зверя, который готов моментально впиться в твою глотку. И не только страстными поцелуем вонзиться в нежную кожу. Зубами. До крови. Но как же сильно я хочу его. Жестко. Безнадежно. Хочу до исступления, до голодной дрожи в напряженном теле. Нужда. Жажда. Все это пожирает меня. Он сам пожирает. Одержимость. Бред больного сознания. Мне лечиться необходимо. Ощущаю себя наркоманкой. Тягучая ломота выкручивает суставы. — Любимая, — шепчет Адам, опаляя жаром. — Любимая жена. Грохот двери за спиной. Понимаю, что он захлопывает ее ногой. Не выпускает меня из железной хватки, не разрывает кольцо объятий. — Наша первая ночь, — его ухмыляющиеся губы проходятся от щеки к виску. — Будет больно. Он опускает меня на постель. Ставит на колени. Точно, как тогда, в номере дешевого отеля. Матрас пружинит под тяжестью его веса. Кровать содрогается. — Больно? — спрашиваю настолько тихо, что сама свой голос не слышу. Адам улавливает каждый звук. Неудивительно. У зверя превосходный слух. Чутье на добычу. Прирожденный рефлекс захватчика. — В первый раз всегда больно, — говорит он, собирая мои распущенные, растрепавшиеся волосы в пучок, перекидывая на одну сторону, оголяет шею, буквально в следующий момент клыки хищника смыкаются на коже, дразнят, растравляют аппетит. — Ты разве не знала? — Это же не… — слабое возражение, практически беззвучное. — Ты подаришь мне свою девственность, — раздается хриплый вердикт. — Какую? — сглотнуть не выходит. — А какая у тебя осталась? Ноги бы подогнулись. Но я уже стою на коленях. Бедра мелко подрагивают. — Что за намек? Горячие крупные ладони уверенно оглаживают мой зад. Обводят ягодицы, выразительно сжимают, подтверждая самую ужасную догадку. — Ты не… Все происходит настолько быстро, что у меня темнеет перед глазами. Треск ткани, пальцы жестко сминают талию. Юбка дорогущего свадебного платья разодрана надвое, нижнее белье сорвано. Дежавю. Но теперь все иначе. Страшнее. Резче. По нервам бьет. Никаких шуток. Никаких заигрываний. Прелюдия закончена. — Я хотел взять в жены хорошую девочку, а получил шлюху, — холодно произносит Адам. — Грязную давалку, готовую заглотить член у первого встречного мужика. — Ублюдок! — дергаюсь, пытаюсь вырваться. — Ты сам меня заставил. Принудил… Шлепок пониже поясницы заставляет взвизгнуть, жалит плоть без милости, вынуждает затрепетать. Проклятье. Почти не замечаю боль, почти не реагирую на униженное положение и на грядущую расправу над моей единственной невинной частью. Низ живота сводит спазм. Тягучий и мучительный. Сладостный. Просто от этого действия. От чертового шлепка. Я должна разозлиться. Запротестовать. Вырываться активнее, яростнее, защищаться. Но от кого? От собственного мужа? От мужчины, которого до безумия хочу? Утыкаюсь лбом в матрас. Содрогаюсь, осознавая всю степень своего падения. С ужасом понимаю, что жду следующего шлепка. — Я просто показал тебе свой член, — ледяным тоном чеканит Адам и это совсем не сочетается с тем, как жадно забираются под корсет его пальцы, как сдавливают грудь, принуждая простонать и выгнуться, податься назад по воле рефлекса и практически самой насадиться на огромный вздыбленный орган. Дьявол. Когда он успел раздеться? Точнее — расстегнуть брюки и выпустить обжигающую похоть на свободу. — Ты слюной изошла, — продолжает хлестко, бьет словами. — Так мечтала мне отсосать. Поплыла. Потекла. Ты и сейчас течешь. Заводишься в секунду. Как кошка. Голодная драная кошка. — Урод! — все-таки сбрасываю морок, начинаю дергаться по-настоящему, царапаюсь, пытаюсь хотя бы его проклятые пальцы от себя отстранить, вонзаюсь в мускулистые руки ногтями, однако потом вдруг снова замираю. Это игра. Очередная гребаная игра. Плохой полицейский. Злой и опасный тип, обещающий чудовищные пытки в мрачных застенках подвала. Ревнивый муж, оскорбленный распутностью жены. Но черт побери, каждую игру Адам легко воплотит в реальность. Сомнения исключены. — Дрянь, — трется щекой о мою шею, а после накрывает кожу губами, втягивает, намеренно оставляя порочную метку. — Ночь будет долгой и горячей. Придется наказать тебя за каждый чужой член внутри. — Я только с одним парнем спала, — выдыхаю. — И то никогда не… — Что это меняет? — обрывает Адам. И я ощущаю, как его гигантский член упирается туда, где другой мужчина еще не бывал. 16 Холод разливается вдоль позвоночника, обрушивается на плечи, оплетает ребра. Такое чувство, будто тело последовательно оборачивают колючей проволокой. — Ты меня порвешь, — бросаю сдавленно. — Пусти, сволочь. — Это будет слишком просто, — в его голосе явно звучит насмешка, которую он даже не пытается замаскировать. — И скучно. Что именно? Порвать меня на крест? Да, точно, это очень просто и скучно, пресно, примитивно. Предлагаю выбрать другой вид казни на вечер. Только не рискую озвучить мысли вслух. Черт. Гад легко использует каждое слово против меня. Обернет в момент, поглумится, насладится превосходством сполна. — Чего ты хочешь? — спрашиваю глухо, стыну изнутри. — Довести тебя до оргазма, — замечает невозмутимым тоном, прижимается крепче, плотнее, намеренно потирается раздутым от возбуждения органом между ягодицами. — Бред, — чуть не всхлипываю, судорожно дергаюсь под тяжестью его веса. — Так — не выйдет. — А ты пробовала? — очередная издевка. — Нет, конечно! — восклицаю. — Я бы послала куда подальше… — Пошли, — вдруг понижает голос до шепота. — Я с радостью схожу. Особенно в твою сладкую задницу. Невинную. Никем не тронутую. До одури соблазнительную. — Нет, — стараюсь прозвучать максимально твердо, хотя это мне дается с огромным трудом, ведь его угрожающие действия странным образом заводят меня, распаляют, воздействуют на скрытые точки. — Я не хочу! — Откуда ты знаешь, если никогда не пробовала? — резонный вопрос. И его проклятый голос, словно смягчается, металлические ноты исчезают, теперь рычание хищника скорее похоже на мурлыканье. Проклятье, он реально думает, подобное придется женщине по вкусу? Страх вызывает помутнение рассудка. Явное, бесповоротное. И я говорю то, чего определенно говорить не следует. — А ты пробовал? — бросаю с вызовом. — Тебя в задницу трахали? Может, поменяемся местами? Хоть раз? А что такого? Не спеши отказываться. Властным мужчинам ведь кайфово в постели подчиняться. Дружки моего отца не выкисают из БДСМ-клубов. Адам отстраняется и поднимается с постели неожиданно резко. Отходит в сторону, раздается странный шорох, а после звук, как будто банку раскручивают. Медленно, методично. Даже страшно обернуться и посмотреть. Больше не ощущаю его безжалостного захвата. Можно вскочить, убежать. Теоретически — можно. А вот осуществить подобное на практике точно не выйдет. — Что там у тебя? Кнут? Плетка? — продолжаю бравировать на краю пропасти. — Ты помешан на таких вещах. Угадала? Жажда контроля — твой главный фетиш. — Нет, — ровный ответ. — Это как с деньгами, успехом, удачей. Побочный эффект на пути достижения цели. — Ты вроде мир хотел вертеть, — заявляю так, точно бояться нечего. — Но решил снизить запросы. Теперь ограничишься моей задницей? Кровать пружинит под его весом. — БДСМ — не мое, — ироничный смешок. — Развлечение для недотраханных аутсайдеров. Куча ограничений. Смотри, но не трогай. Трогай, но не смей употреблять. Женщину как жизнь нужно брать по полной или вообще не брать. — Да ты чертов философ… Затыкаюсь в один момент. Его палец проскальзывает в меня, не встречая никакого сопротивления. Легко и просто проникает в тело. Холод жалит. Дрожь пробивает разрядом электрического тока. — Больно? — интересуется с издевкой. — Плохо? Закусываю губу, чтобы не простонать. — Ты… ты чем-то смазал меня… ты… ты… это обман! — всхлипываю, извиваюсь, пробую соскользнуть, но тело само подается назад, отказывается подчиняться приказам мозга. — Кто станет трахать в задницу без смазки? — спрашивает обманчиво нежно, елейным тоном. — Садист? Маньяк? Поверь, довольно затруднительно протолкнуть член в такое узкое отверстие. — Что, — запинаюсь, искусав губы в кровь. — Что это за смазка? — Самая обычная, — хмыкает, продолжая разминать и растягивать меня, брать неспешно, подготавливать к основному действу. — Я… не верю! Перед моим лицом приземляется вещественное доказательство. Действительно, никакого подвоха. Стандартная смазка для анального секса. С анестетиком. Такие везде можно приобрести. — Если бы я хотел причинить боль, выбрал другой способ, — замечает мягко, а после вдруг проталкивает внутрь второй палец, вынуждая содрогнуться изнутри, прогнуться и гулко застонать. Дьявол. Он и правда хочет заставить меня кончить от извращенного секса. Погрузить в разврат по-настоящему. 17 — Моя жена будет кричать только от удовольствия, — заключает елейным тоном, ни на миг не прекращает свои развратные движения, порабощает целиком и полностью. Адам получает все, что пожелает. Всегда и везде. Протестовать глупо и опасно. Смысла нет. Он свое возьмет до последней капли. — Больной ублюдок, — слова не самые приятные, но мой тон придает им оттенок явного и очевидного комплимента. Говорю сквозь порочный стон, с придыханием. Извиваюсь под развратной лаской, чуть сама не насаживаюсь на пальцы, что безжалостно таранят меня там, где никто и никогда прежде не проникал. Ответом служит смех. Резкий. Раскатистый. Дрожь пробирает до костей, когда властные пальцы покидают мое тело. Бедра рефлекторно подергиваются, пробуют продлить сладостную пытку, тянутся назад, совершают инстинктивную попытку возобновить порочный контакт. Мое тело живет отдельно от мозга. Разум вырубается напрочь. Превращаюсь в жадное и голодное животное, практически отключаюсь от реальности. Я никогда не хотела другого мужчину так. Грязно. Разнузданно. Развязно. Наплевав на гордость, на здравый смысл, позабыв обо всех табу и запретах. Адам пробуждает нечто новое во мне. Или открывает давно забытое старое? Вытягивает на поверхность, обнажает до мяса, до костей. Этот мужчина делает меня настоящей. Бьет током, прошибает электричеством. Ощущаю себя оголенным проводом. Содрогаюсь и трепещу, уступаю глубинным порывам. Воля плавится точно воск. — Что ты, — запинаюсь. — Что ты делаешь со мной? — Люблю, — следует невозмутимый ответ, от которого меня потряхивает гораздо сильнее, чем от самых откровенных и запредельных ласк. Любит? Серьезно? Очередная издевка? Дурацкая шутка? Бред? Наверное, я ослышалась. Такие мужчины не способны любить. Они пользуются. Берут, применяют по назначению, после выбрасывают на помойку. — Люблю, — мрачно повторяет Адам, обхватывает мои бедра и толкается внутрь, проникает очень медленно, неспешно, растягивает изнутри своим исполинским органом. — Но моя любовь может причинить тебе сильную боль. Сдавленный всхлип срывается с моих губ. Пораженный возглас забивается в горле. С шумом втягиваю раскаленный воздух, отчаянно стараюсь выровнять дыхание. Ничего не удается. Ничего не выходит. Новые ощущения. Незнакомые. Ни на что не похожие. Непередаваемые. Низ живота распирает, окольцовывает раскаленная вспышка. Это не больно. Просто необычно. Странно. Дико. Пульс бьет в затылок. Перед глазами темнеет. Впечатление, точно я слепну, перестаю различать окружающий мир. Застываю. Боюсь шелохнуться. Страшно. — Я не о сексе, — шепчет Адам, прижимается губами к моей шее, будто ловит одержимый бой крови. — Другая боль. Сильная. Настоящая. Но если ты сможешь понять и принять, если сумеешь вынести это, то однажды мы будем счастливы. Слышу его голос, различаю слова, однако суть ускользает, ведь довольно трудно трезво мыслить, когда между ягодицами вколачивается гигантский член, входит в узкий проход, точно металлический поршень, проскальзывает все глубже, закрепляет свои права. Адам берет меня так, как никто прежде не брал. И дело не только в новом виде секса. Дело вообще не в сексе. Он что-то делает со мной. Он… другой. В этот миг. В эту конкретную секунду. Я вижу его настоящего. Реального. Не красивый и эффектный образ для игры на публику. Не выхолощенный тип в безупречном костюме. Маска сгорает дотла. Зверь. Голодный. Изощренный. Извращенный. Зверь, которого нельзя победить… ведь ему хочется сдаться, уступить во всем, упасть на колени, преклоняться, покоряться. Больше нет слов. Мысли оседают вязким пеплом. Чувства обострены до предела. Ранят, терзают, продирают. Эмоции раздирают на части, ребра выламывают. Каждое прикосновение ощущается как удар. Вышибает кислород из легких. Каждое прикосновение возносит до небес и свергает в самое сердце пекла. Нет ничего. Только он и я. Темень. Беспросветная. Мрак. Огромный член толкается вглубь. Плавно. Жестко. Ритмично. Овладевает, порабощает и подчиняет. Возвращает в каменный век, к первобытным временам. Оставляет горящее тавро дикости. Выжигает каленым железом. Прожигает насквозь. Мой зад нанизан на разгоряченный до предела стальной вертел, проткнут мужской похотью, заклеймён вздыбленной плотью. Тяжелые толчки распаляют жажду, ведут прямо по остро заточенным граням, окунают в ядовитый омут. Комкаю простыню в судорожно сведенных пальцах. Извиваюсь. Выгибаюсь. На части раскалываюсь от раздирающих разум в клочья чувств. Возбуждение нарастает, ледяной пот пробивает тело. Я не знаю, как долго это длится. Время просто перестает существовать. Громадный член не ведает усталости, бьет внутрь, погружается до упора, пробирается тягучими рывками. Еще и еще. Кричу, умоляю, с ума схожу. Впадаю в неистовство, в безумие. Голос срываю, позабыв о нормах приличия, о том, что нас могут услышать. Под тонкий лед ухожу, прямо в студеную воду проваливаюсь. Вскрикиваю. Сбивчивый шепот перекрывается утробным рычанием хищника. Крупные ладони накрывают мои дрожащие руки, буквально пригвоздив к кровати. Закостеневший орган ходит внутри как поршень. И я едва представляю, как великанская плоть помещается в моем податливом теле. Толчки становятся резче, мощнее, сокрушают волю окончательно. Размазывают меня. Рушат всякие грани. Адам показывает варварскую натуру. Обнажает правду. Мой муж Дьявол. И кажется… я этому чертовски рада. 18 Сенатор Сеймур ушам своим не верит, когда Адам заявляет, что не намерен принимать участие в грядущих выборах. Точнее — мой супруг не намерен выдвигать собственную кандидатуру. Я тоже не верю. Его заявление кажется откровенно абсурдным. Особенно, после предыдущих усилий и вложений. Кто другой настолько преуспел бы на схожем поприще за такой короткий срок? Шансы на успех максимальные. Однако Адам и правда предпочитает оставаться на вторых ролях, решает продолжить деятельность в штабе, но партия должна выдвинуть другого кандидата. Во всяком случае, ближайшее будущее он видит именно так. Мы женаты целый год. Довольно самонадеянно полагать, будто я прекрасно изучила мужа и готова легко предугадать каждый его шаг. Однако очевидные выводы сделать возможно. Он методично шел к цели. Шаг за шагом. По ступеням. Набирал команду, вкладывался в работу партии финансово и морально, завоевывал сердца избирателей. Зачем? Чтобы отказаться от замысла? Чтобы подарить собственные завоевания постороннему человеку? Ладно, пусть не совсем постороннему, одному из своих соратников. Только черт побери, разве это имеет значение? Успеваю перебрать самые дикие варианты: от профессионального выгорания до шантажа. Адам устал. Адаму надоело. Адам решил отправиться на заслуженный отдых. На Адама давят, воздействуют через компромат. Одна версия выглядит безумнее другой. Трудно разобрать, где скрывается истина. Мой супруг абсолютно здоров и полон сил. Он любого политика уложит на обе лопатки в самых жестких политических дебатах. Никто ему зубы не обломает. Шантажировать его рискнет лишь безумец, чертов псих, да и то, очень вряд ли. От этого мужчины исходит до такой степени бешеная энергетика, что спастись от воздействия нереально. — Я до сих пор планирую получить пост президента, — сообщает Адам, когда мы остаемся наедине в нашей спальне. — Однажды. И нет никаких оснований сомневаться в реальности такого расклада. Но к чему тогда отступать сейчас? Зачем совершать шаг назад? — Улыбнись, Ева, — шепчет на ухо, целует в шею, заставляя меня задрожать. — Я держу свое слово. Всегда. — Ты столько времени потратил на предвыборную кампанию, а теперь отказываешься, выдвигаешь вместо себя другого кандидата, — зябко веду плечами. — Дело совсем не в статусе президента. Речь о других выборах и вообще… — Думаешь, я боюсь? — в его голосе звучит явная насмешка. — Трусливо покидаю поле боя? — Нет, — выпаливаю моментально. — Я совсем не думаю так. Я просто перестаю тебя понимать. Казалось, ты четко нацелен на победу. Я уже предвкушала политические дебаты, закрывала глаза и видела, как ты уничтожаешь Джорджа Танна на глазах у миллиона телезрителей. — Мои планы ничуть не изменились, — замечает невозмутимо. — Но как? — искренне поражаюсь. — Как ты собираешься это осуществить? — Я от него мокрого места не оставлю, — ровно и хладнокровно, без эмоций. — Поверь. Наблюдай и сама поймешь. — Ты отказался от выборов, — заявляю с недоумением. — Но не от борьбы, — разворачивает меня лицом к себе, пронизывает взглядом насквозь, впечатление, точно остро заточенным ножом нарезает. — Не от работы в штабе. — Отлично, — хмыкаю. — Значит, подготовишь этого… Запинаюсь. Затрудняюсь, как лучше охарактеризовать нового кандидата от партии, в которой состоит Адам. Ничтожество? Немощь? Несчастье? Даже эти определения звучат чересчур ярко для этого человека. Безвольный. Слабохарактерный. Танн пройдется по нему, как асфальтокладочный каток, без труда сметет с дороги, отправить прямиком в ближайший мусорный бак, даже не обратит внимания. — Роберт Льюис — не самый сильный игрок, — озвучиваю свою мысль наконец. — Ты не можешь этого не осознавать. Какую бы речь для дебатов ты ему не написал, как бы не продумал основные тезисы заранее, он провалиться. Усмешка. Ледяная. Выразительная. Многозначительная. Усмешка, от которой всякий раз пробирает до костей. — Черт, Адам, — нервно мотаю головой. — Мне просто обидно. Столько труда и вот в последний момент ты сливаешь все. Что это за игра? В чем смысл рокировки? Роберт Льюис не вытянет дискуссию. Никакой надежды на выигрыш. Ничтожный потенциал. Парень полный ноль, единственное его достоинство заключается в том, что ему изначально повезло родиться в богатой семье. Больше преимуществ нет. — Льюис удобный кандидат. Удобный? Чем? Пешка. Послушная марионетка. Неужели Адам реально верит, будто сумеет выдрессировать его для настолько серьезного публичного поединка? Я бы скорее поверила, что Льюис уложит Танна на боксерском ринге. Даже с учетом разницы весовых категорий, такое выглядит гораздо реальнее. Красноречием ему никого не уделать. Только опозорится. И нас опозорит. Ворох мыслей отражается в моем взгляде. — Победа над Танном не сделает мне чести, — медленно произносит Адам, приоткрывает завесу истины. — Зато сделает честь ему. — Подожди, — бормочу. — Опасаешься проиграть? — Я выиграю, — уголки его губ ползут вверх. — Это очень предсказуемый, пожалуй даже скучный исход. Долго гадать не придется. Но я не позволю Танну проиграть мне. Не подарю ему такого славного поражения. — Ты… — Я хочу, чтобы Танн проиграл Льюису. Вот настоящее унижение. Хочу, чтобы Льюис его растоптал. Выбил почву. Разрушил всю его реальность до основания. — Ты ненавидишь Танна, — роняю пораженно. Господи. Неужели Адам способен испытывать человеческие эмоции? Иногда. В порядке исключения. Правда прорывается сквозь броню жесточайшего самоконтроля. — А как иначе? — мрачнеет мой супруг. — Джордж Танн убил моих родителей. 19 — Подожди, — мне едва удается сглотнуть. — Ты говорил, твоя семья пострадала из-за криминальных разборок. Они дали показания против наркоторговцев, но программа по защите свидетелей им не помогла. Твоих родителей нашли и… хочешь сказать, будто Джордж Танн причастен к жестокому убийству? — Я уже это сказал, — коротко произносит Адам. — Он политик. — И что? — Заметная фигура. Мой супруг ограничивается лишь тем, что выразительно выгибает бровь. — Зачем ему марать руки такими вещами? — продолжаю сыпать вопросами. — Я просто не понимаю. Это же безумие какое-то. Нет смысла ввязываться в подобный переплет. — Милая, — горячие пальцы скользят по моим плечам. — Думаешь, Танн сразу родился политиком? Нет, у него был долгий и грязный путь наверх. Многие улики подчистили, только всего во тьме не утаишь. — Он занимался наркотиками? — Оружие. Торговля живым товаром. — В это сложно поверить. — Понимаю, — кивает. — Поразительно, как один человек успевал все это совмещать, еще и организовал целую подпольную сеть информаторов. Продажные копы, подставные люди в роли наркобаронов. Еще прибавь спонсирование террористических организаций. — Кошмар, — бормочу сдавленно. — Политика — красивое прикрытие для его реальных дел. — И ты считаешь, такой матерый зверюга потерпит поражение от Льюиса? От этого невнятного паренька? — На все воля Господа. — Прекрати, — бросаю я, освобождаясь от его объятий. — Ты не производишь впечатление смиренного праведника. — Ну тогда — на все моя воля. Взгляд у Адама непривычно игривый. Лед дает трещину, выпуская на волю дикое и неистовое пламя. 20 Я задерживаюсь на работе. Новый проект отнимает много сил и времени, но это скорее радует, чем пробуждает печаль. Только подобные занятия и помогают мне отвлекаться, снижать градус тревожности. Сама не могу объяснить дурное предчувствие. Видимых причин для беспокойства не существует. Только сердце начинает биться иначе, как будто четко ощущает именно то, что я не способна сформулировать словами. Интуиция бьет тревогу, во моих взмокших висках постукивают крохотные молоточки. Проклятье. Наверное, я просто устала. Слишком много напряжения, а расслабиться толком не успеваю. Адам занят предвыборной кампанией, наши графики совершенно не совпадают, поэтому чаще всего я ложусь в холодную постель. Коротких и редких встреч недостаточно. Мое тело рвется к этому мужчине, томится и страдает в одиночестве. Но я отлично осознаю, супругу сейчас не до телячьих нежностей. Политика — та гонка, где никаких слабостей не прощают. За ослепительными улыбками легче всего прятать остро заточенные клыки. Красивый фасад и уродливая начинка. Все как всегда. Уверена, Адам отлично бы вписался, до сих пор не понимаю его решение уступить бразды правления, пусть и формально, для картинки, для галочки. Пусть в победе Льюиса и заключается наиболее обидное и болезненное поражение для Танна. Я не принимаю такое решение, однако поддерживаю мужа. Его выбор и есть единственно правильный, хотя я бы поступила совсем иначе. Возможно, причина моих сомнений именно в том, что я пока не представляю, как Льюис одержит верх. Некоторые люди просто не созданы быть победителями. Они могут сколько угодно имитировать, вживаться в чужую роль, но судьбу не обмануть. И людей нельзя вечно обводить вокруг пальца. Закрываю папку с документами, откладываю бумаги в сторону и включаю телевизор. Жму другую кнопку на пульте управления, прикрывая стеклянные стены с помощью жалюзи. Не хочу никого видеть, а время позднее, обычно в эти часы приходит уборщица. Но мой кабинет заперт. Никто посторонний не станет беспокоить. Дебаты начнутся через пару минут. Сразу после блока громкой и назойливой рекламы. Зеваю и поднимаюсь, направляюсь в противоположный конец комнаты, наливаю в графин прохладную воду, возвращаюсь обратно и ставлю на стол рядом с пустым стаканом. Чуть помедлив, сбрасываю неудобные туфли на шпильках. Краем глаза выхватываю огни ночного города. Панорамные окна обеспечивают захватывающее зрелище и гарантируют полную конфиденциальность для всего происходящего внутри. Я вижу абсолютно все, зато меня не видит никто. Удачное изобретение. Усаживаюсь в кресло, откидываюсь на спинку и забрасываю ноги на стол. Кандидаты от противоборствующий партий появляются на экране. Сразу видно, что Танн ведет партию, ему даже нет необходимости открывать рот, сила считывается на уровне инстинкта. Мужчина старше моего отца. Седой. Его лицо покрыто морщинами, которые лишь четче обозначают волевые черты. Жесткий он. Пожалуй, даже жестокий. Улыбается, а кажется, точно волк скалится. Или все дело в том, что мне известна его предыстория? Преступник. Настоящий бандит. Убийца. Путь на политическую арену окропил кровью своих врагов, погубил множество невинных людей, готов на все ради выигрыша. В этом человеке трудно заметить малейший намек на слабость. Он не выглядит старым или утомленным жизнью. Энергия бьет ключом. Льюис меркнет на фоне Джорджа Танна. Просто туповатый увалень. Такому сопернику действительно унизительно проиграть, но черт возьми, я не представляю, как Адам умудрится повысить его очки в грядущей схватке. Пять минут — мне больно смотреть на то, как Танн раскатывает конкурента. Легко и с удовольствие разбивает каждый его аргумент. Льюис краснеет, прячет глаза, комкает листок с заранее заготовленной речью. Жалкое зрелище. Стыдно. Осушаю стакан воды, отталкиваюсь ногами от стола, заставляю кресло совершить круг, развернуться полностью. Кружусь, глядя в потолок. Голоса кандидатов доносятся точно сквозь пелену. Закрываю глаза. Отключаюсь от прослушивания, размышляя о своих собственных проблемах, прикидываю, как раскручивать новый проект, какие документы нужно подготовить для получения следующего гранта. — Что вы скажите избирателям, если даже мне не способны внятно ответить? — раздается рев Танна. — Хватит мямлить. Говорите. Объясните пункт вашей личной программы. Вы вообще читала собственный буклет? Льюис бурчит под нос, его речь нельзя разобрать. — Отвечайте, — в голосе Танна прорезается металл. — Как вы намерены воплощать в жизнь эти идеи? Звучит красиво, но не для тех людей, которые потеряют свои рабочие места после принятия поправок. Молчу про медицинскую реформу. Ваша партия полностью оторвана от реальности. Это не партия для людей. Корпорации. Вот чьи интересы вы отстаиваете. Марионетки Сопоса. Да-да, именно так. И я готов доказать каждое слово. А вы?! Вы способны хоть что-нибудь сказать? Объясните, откуда взялось настолько мощное финансирование, кто оплачивает банкет? Льюис продолжает невнятно бормотать. Пытается что-то произнести, но в итоге издает судорожный вздох и замолкает. Прямо кролик перед удавом, смотреть тошно, поэтому дальше изучаю потолок. — Говорите, — требует Танн. — Что вы скажете? Ваши избиратели ждут. Скажите свое слово. Святые небеса! Прокомментируйте хоть что-нибудь. Откройте рот и выдайте несколько разумных фраз. — Пошел ты на хрен, Джордж Танн! — знакомый голос ударяет по нервам. Поворачиваюсь настолько резко, что сбиваю графин со стола. Стакан тоже отлетает. Посуда бьется на осколки, но я не придаю этому никакого значения. Мир замирает. Мой взгляд прикован к экрану, где Адам отстраняет Льюиса от микрофона, занимает трибуну целиком и полностью. Воцаряется мертвая тишина. Дьявол. Он реально это сказал? Буквально. Прямо так. В эфире, в живой трансляции на огромную аудиторию. Пошел ты на хрен, Джордж Танн. 21 — Я встречал самых разных людей, — говорит Адам. — Хороших и плохих, добрых и злых, порочных и праведных. Я всегда был уверен, что в каждом из нас хватает дерьма, и каждый человек не без греха, надо только копнуть глубже. А потом я повстречал Роберта. Парня без особых талантов. Мальчишку из соседнего дворы. Заурядного типа, ничем не выдающегося. Он не был спортсменом, не бил никакие рекорды в универе. У него нет красивых грамот и медалей. Просто паренек, которого не заметишь в толпе. Однажды он пришел в мой штаб, решил помогать партии, хотел быть полезным. Вот и все. — Что ты несешь?! — взрывается Танн. — Кто ты вообще такой? — «Бобби», так мы его называли, — невозмутимо продолжает Адам. — Милый «Бобби». Можно просто «Бо». — Кто тебя пустил? Кто… — Я должен был стоять здесь. На этой трибуне. Я бы разнес тебя в пух и прах. Я умею красиво говорить, лить всякую чушь в уши. Но знаешь, что я подумал? Хватит этого дерьма. Хватит обманывать народ. Пора перейти от слов к делу. Я отказался от гонки, снял свою кандидатуру, потому как Бобби, тот самый милый и приятный Бобби, в сотню раз круче меня. Лучший из всех. Пусть он не мастер эффектных выступлений, пусть едва связывает предложения между собой, пусть мнется и краснеет, но черт бы меня побрал, честнее и добрее человека я никогда не встречал. Роберт Льюис единственный на свете парень без дерьма. За него говорят поступки, а не крутые фразы для слоганов. За него говорит вся его жизнь. И… золотое сердце! — Это абсолютно неприемлемо, — кривится Танн. — Молодой человек, вы должно быть перепутали серьезное мероприятие и цирковой номер. Ваша шутка не смешна. — Нет, это ты перепутал, — обрывает Адам. — Открой рот. Так ты ему сказал? Открой рот и глотай все дерьмо. Так ты говоришь своим избирателям. Да? — Я ничего подобного не высказывал, ваш уровень… — Не держи людей за дебилов, Танн. Все видят твое нутро. Люди устали. Ясно? Устали от этих лозунгов, от споров, от дебатов, от грязи, которая льется рекой. Людям нужны действия. Реальные дела. Люди отказываются глотать пропагандистское дерьмо. — Охрана, выведите его! — восклицает Танн. Адам выдергивает микрофон из стойки, подходит к своему противнику вплотную. — Открой рот! — рявкает мой супруг. — Ты. Гребаный ублюдок. Открой свою пасть! Содрогаюсь от ледяного тона, сжимаюсь в комок. Губы невольно приоткрываются, прикрываю их ладонью. Джордж Танн открывает рот. Рефлекторно. Просто сражен наглостью и напором. — Ваша партия продвигала прошлые поправки. Ваша партия способствовала принятию провальной медицинской реформы, которую не откатить назад. Ваша партия отсасывает Сопосу каждый долбаный раз. Еще и с проглотом. Мы только пытаемся исправить эту ситуацию. Мы готовы действовать прямо сейчас. Сегодня. Выбор за людьми. Кого они хотят получить? Говорящую куклу или реального лидера? Танн дергается как удара электрическим током. — Я кончил, — бросает Адам. — Можешь глотать. Микрофон отлетает в сторону. Камера целиком и полностью фокусируется на лице Адама. Камера любит моего мужа. Обожает. Он похож на ангела, прекрасного и недосягаемого. Глаза пылают праведным гневом, приковывают, словно цепями оплетают. Игра. Какая виртуозная игра. Трансляция прерывается. На экране снова вспыхивает навязчивая реклама. А мои пальцы лихорадочно подрагивают, пока ищу телефон, жму кнопку вызова. Гудки. Никакого ответа. Супруг не спешит принимать звонок. Поднимаюсь, нервно прохаживаюсь по кабинету, очень стараюсь сосредоточиться, однако мысли разбегаются. Вскрикиваю от боли, отскакиваю назад. Понимаю, что порезалась, наступила прямо на битой стекло. Надо вызвать уборщицу. Да, надо. Потом. Подхожу к панорамному окну, перестаю ощущать собственное тело от зашкаливающего волнения. Прислоняюсь лбом к ледяному стеклу. Стою так очень долго и размышляю. Что Адам вытворяет? Что? Что он… Это грандиозный провал. Или успех? Все зависит от восприятия людей. Прозрачная поверхность запотевает от моего учащенного дыхания. Черчу букву «А», после обвожу в сердечко. Так по-дурацки, полный идиотизм. Отстраняюсь от окна. Хочу обернуться, но крепкие руки обвиваются вокруг талии, лишая свободы действий. — Что ты натворил? — тихо шепчу я. — Танн в бешенстве. Не представляю, как будут развиваться события дальше. Но он же убьет тебя. Такое не прощается. — Точно, — вкрадчиво заявляет Адам, прикусывая нежную кожу на моей напряженно выгнутой шее. 22 — Вы проиграете выборы, — бормочу, безуспешно пытаясь побороть дрожь в голосе. — Я плохо представляю, как отреагируют люди на твою выходку, однако судебный иск это наименьшее из тех последствий, которые вскоре последуют. — Очень надеюсь, — хмыкает муж, а после невыносимо медленно задирает мою юбку, приподнимает до самой талии. — Тебя совсем не волнует эта ситуация? — поражаюсь, пробую повернуться, однако он не разрешает, продолжает удерживать меня у окна. — Будущее? — Волнует, — ровно замечает Адам, проводит пальцами по моим бедрам, поддевает лямки, идущие от пояса для чулок, поглаживает обнаженную кожу, а после резко вбивает колено между ног: — Волнует, что моя жена наряжается на работу как шалава. Теряю равновесию, чуть не падаю. Однако жесткая хватка не дает рухнуть вниз. Из груди вырывается пораженный выдох. — Признавайся, — выдыхает супруг. — Перед кем голым задом сверкаешь? — Все прикрыто, — возмущенно говорю я. — На мне надето нижнее белье, не понимаю, по какой причине ты вдруг… Треск разрываемой ткани. Короткий и оглушительный. Горячие пальцы властно сминают ягодицы. Дальше следует мощный шлепок, заставляющий встрепенуться, взвизгнуть. По телу растекается жидкая ртуть. — Нет, Адам, — стараюсь придать больше уверенности своему прерывающемуся голосу. — Я против. Только не здесь. Не на работе. Огромный член прижимается к лону. Твердая плоть обдает кипятком, буквально ошпаривает, заставляя меня извиваться от сладостного бессилия. Я даже не улавливаю шорох ткани, не успеваю понять, когда именно Адам высвобождает свой гигантский орган из брюк. Толчки крови перекрывают собой абсолютно все. Грохот бешеный. И мое сердце обрывается, впадает в исступление от близости мускулистого мужского тела. Жар разливается под кожей. — Ты сучка, Ева, — хриплый голос обвивается вокруг горла, точно грубая веревка. — Моя маленькая грязная сучка. — Ублюдок, — выдаю сквозь стон. — Ты чертов ублюдок, вот ты кто! — Я буду скучать, — выдергивает заколку из моих волос, распускает локоны, зарывается лицом в спутанные пряди, делает шумный вдох. — Готова к горячей скачке? Ничего себе. Задает вопрос, интересуется моим мнением. В следующий миг все мысли разом вылетают из головы. Мужские пальцы безжалостно впиваются в бедра, тянут меня назад, принуждая согнуться, прогнуться и покорно принять разгоряченный член. Ладони утыкаются в стекло, соскальзывают ниже и ниже в тщетной попытке удержать равновесие. 23 Я падаю в пропасть. И даже не пытаюсь это прекратить. Наоборот, наслаждаюсь и с головой ныряю под лед, раскаленный диким пламенем. Адам насаживает меня на свой твердый жилистый орган, крепко обхватывает мои бедра и резко двигает, управляет, словно марионеткой, овладевает мною грубо и мощно, отбирает призрачный шанс на свободу. Притягивает к себе, вбивает в свитое из стальных мускулов тело, а после отталкивает, вбивает в стекло, принуждает вжаться в гладкую поверхность, распластывает. Это до жути порочно. Нас не видит никто. А мы точно парим над миром. Огни ночного города ослепляют. Кругом пульсация. Дороги и автомобили расплываются перед моими глазами. Все кажется крошечным, совершенно незначительным. Вглубь вбивается громадный орган, отбирает остатки разума, растворяет волю. Стоны рвутся из груди. Больше себя не контролирую. Толчки становятся неистовее, жестче, доводят до изнеможения. Вздыбленная плоть распирает изнутри, раздирает инстинкт самосохранения в клочья. Я отдаюсь своему мужчине целиком и полностью. Ощущение, точно рушатся преграды и спадают оковы. Пусть не вижу лица своего супруга, однако чувствую, как спадает его идеальная маска. На миг он становится настоящим. Неудержимым, необузданным зверюгой. Да. Еще, еще. Глубже. Тело сотрясает трепет. Мои мышцы ритмично сокращаются вокруг закостеневшего от похоти члена. Пальцы скользят по стеклу, царапают прозрачную поверхность. — Клянусь, — шепчет на ухо Адам, прикусывает мочку, вынуждая взвыть в голос. — Трахну тебя в Овальном кабинете. — Ты отозвал свою кандидатуру, — шепчу прерывисто, задыхаюсь от нахлынувших эмоций, раздираемая противоречиями. — И вообще, речь пока не о выборах президента. — Забудь, — приказывает ледяным тоном. Сдергивает меня со своего восставшего члена, разворачивает лицом к себе, подхватывает под ягодицы и снова насаживает на одеревеневшую дубину. Смотрит прямо в глаза, обжигает бесстыдным взглядом. Рывком врезается внутрь, заполняет до предела. Кончаю снова, от одного лишь ощущения его разгоряченной плоти, безжалостно растягивающей мое лоно. Выгибаюсь дугой, зажатая между холодом стекла и жаром каменного мужского тела. Одержимая скачка. Безумная. Животная. Раскалываюсь на части под бешеным напором. Обвиваю широкие плечи. Кричу, не пытаясь сдержать звериный порыв. Существую только ради этих сокрушительных толчков, ради огромного члена, таранящего податливо распахнутое лоно. Задыхаюсь, кислород жжет легкие. — Я уже выбрал, — говорит Адам прямо в мои приоткрытые губы, скользит языком, обводя линии рта. — Что? — спрашиваю с придыханием, захлебываюсь его обжигающим дыханием. — Тебя! 24 Джордж Танн становится посмешищем. Люди никому не прощают слабости, а его поведение на дебатах воспринимают именно так. Должен был отразить нападки, дать достойный ответ. А он обтекал молча, ничего не ввернул в ответ. Интернет наполняется вирусными видео с тем самым моментом, где Адам разбивает его по всем статьям. Эти записи блокируют, удаляют, но перезаливы лишь множатся. Социальные сети заполняют издевательские картинки, всякие мемы с ключевыми фразами выступления. «Танн глотай». «Пошел на хрен Джордж Танн». Именно такими предложениями расписывают стены зданий, причем не только в подворотнях, а повсюду. Появление Танна в любом месте сопровождается окриками и улюлюканьем. Толпа вымещает злость на правительство, он оказывается идеальной мишенью. Люди выпускают пар, насмехаясь над тем, кто выше их по статусу, пользуются удобным случаем, чтобы принизить, опустить на самое дно. Адам умудряется направить агрессию в нужное русло. Разумеется, у Танна все равно много последователей, но положение его ослабляется. Подобный пиар никому на пользу не пойдет. Мой супруг ночует в предвыборном штабе, разъезжает по важным собраниям и встречам. Начинаю понимать, почему он тогда сообщил, что будет скучать. Мы увидимся уже после выборов. Не раньше. Время для меня выделяется по остаточному принципу. Хотя не могу обижаться. Работа превыше всего. Тем более, для Адама это вопрос чести. Личная месть. Он выкладывается на полную и поступает совершенно правильно. Нельзя почивать на лаврах, надо укреплять успех. Танн теряет массовую поддержку, но Льюис пока ничего не обретает. Существуют другие кандидаты, на которых теперь начинают посматривать. Необходимо переломить расклад. Я пытаюсь понять, какой козырь прячет мой муж. Что он приготовил? Тут даже трудно представить. Занимаюсь делами фонда, окунаюсь в рутину. Засиживаюсь допоздна, потому как нет смысла ехать в пустой дом. Звонок заставляет вздрогнуть. Бросаю взгляд на часы. Далеко за полночь. — Ева? — раздается в динамике. — Это Ева? Кажется, пропускаю начало фразы, но не важно. — Да, — подтверждаю, продолжая листать бумаги, подавляю зевок. — В чем дело? — Ваш муж, — пауза. — Адам погиб. — Что? — нервный смешок вырывается из горла. — Что за чепуху вы городите? Кто вы такой? — Офицер полиции, — мужчина представляется, называет свое имя, дальше говорит еще несколько предложений, но теперь я точно ничего не слышу. Бред. Абсолютная чушь. Адам погиб? Это невозможно. Дурацкая шутка. Розыгрыш. Несколько недель назад Адам жестко трахал меня прямо в кабинете, натягивал на гигантский член и рычал, выпуская похоть на волю. Адам живее всех живых. Адам попросту не способен настолько легко проиграть. — Не справился с управлением… автокатастрофа, — доносятся обрывки фраз. — Что, — задыхаюсь. — Что произошло? — Ваш муж потерял контроль над автомобилем. Мне сообщают детали, из которых ни черта не понимаю. — Нет! — кричу. — Ошибка. Здесь точно ошибка. Мой муж работал инструктором по экстремальному вождению. В прошлом, в полицейском участке. Это не Адам! — Боюсь, личность установлена. В нашем распоряжении фото и видеозаписи с места происшествия. Ваш супруг вел машину один. Других пассажиров не было, поэтому… — Нет, — бормочу я. — Нет, нет… — Простите, Ева. 25 Мир кажется искусственным. Люди вокруг как бесплотные фигуры. Повсюду мелькают наполняются вязкой землистостью. Серость. Сплошная серость. Цвета исчезают. Я понятия не имею о том, какой сегодня день недели, какая погода за окном. Я не знаю, во что одета. Беру первые попавшиеся вещи, надеваю, не глядя, и выхожу. Я не ем и почти не пью. Не хочется. Теперь ничего не хочется. Даже разрыдаться не удается. Впечатление, будто Адам забрал все мои чувства. За собой. На тот свет. Все в тумане. Разум. Реальность. Как сквозь вату продвигаюсь. Меня шатает из стороны в сторону. Не могу ни на чем сосредоточиться. Ощущение, точно вкалывают анестезию, и я застываю в состоянии полусна. Не способна отключиться, однако трезво соображать тоже не получается. Я не присутствую на опознании тела. В этом нет необходимости, так мне сообщают. Доказательств его личности достаточно, а после жуткого взрыва мало что осталось. Бумажная волокита проходит мимо. Просто ставлю подписи. Чувствую себя роботом. Похороны организовывают мои родители. Туда приходит много людей. Безумно много. Позже я пойму, что там не столько знакомые Адама, ведь у него совсем не было друзей, сколько его фанаты из социальных сетей. После того выступления на дебатах мой муж превратился в национального героя. В борца с режимом. Трагическая гибель и вовсе прославила его. Злая ирония. Жестокая и ядовитая. Я наблюдаю, как гроб опускают вниз, как сбрасывают на крышку комья земли. Стою на самом краю. И черт, ужасно тянет заорать: «Заберите меня вместе с ним! Закопайте туда! Я давно не живу!» Отворачиваюсь, сама не знаю почему. Наверное, срабатывает инстинкт самосохранения или его остатки. Часть меня не готова умирать, цепляется за стремительно ускользающую нить, пробует выкарабкаться. И тут я сталкиваюсь с прошлым. Поразительно. Единственная цветная фигура оказывается абсолютно черной. Мужчина приближается ко мне, останавливается рядом. Черная футболка, черные брюки, черные ботинки. Он выглядит инфернально. Высокий и подтянутый. Мощный, заслоняющий собою все. Бритоголовый тип смотрит на меня с кривой ухмылкой. Ад. Адриан. Человек, которого я впервые увидела на нашей свадьбе. Друг Адама. Наемник. — Адама убили, — тихо говорю я. — Это заказ. Готова поспорить, тут замешан Джордж Танн. Доказательств не найдут, но чувствую, во всем виноват именно он. Проклятый ублюдок. Не простил публичного унижения и вот, отомстил. — Я в курсе, — роняет ровно. — Да? — почти немой вопрос. — Я сам выполнил этот заказ. — Я… ты… шутишь? — Работа — не тема для забавы, — отрезает холодно. — Разве Адам не обещал тебе, мы встретимся снова? На его похоронах. — Черт побери, — дергаю черную футболку, когтями впиваюсь в ткань. — Откуда ты знаешь? Откуда ты вообще взялся? Что за дерьмо несешь? — Тише, — отстраняет меня обманчиво мягко, в его руках ощущается чудовищная сила, подавляющая. — Я не воюю с дамочками. — Где Адам? — спрашиваю сдавленно. — Где? — В гробу, — отвешивает издевательский кивок в сторону свежей могилы. — Разве нет? — Убирайся, — отворачиваюсь, опускаюсь на колени, сгребаю землю в ладони. — Прочь отсюда. Слышал? Проваливай. — Доказательства есть. — Ты о чем? — Есть куча улик того, как круто здесь замазан Джордж Танн. Не удивлюсь, если завтра ему предъявят обвинение в заказном убийстве, а полиции придется усилить его охрану, чтобы толпа этого мудака не растерзала. Плевать. Тупо смотрю вперед. Какое это имеет значение? Преступник отправится в тюрьму, но мой муж погиб. Мой мужчина стерт с лица земли. — Льюису обеспечена победа на выборах. Пусть подавится своей победой. Адама не вернуть. — Жди — и он придет. — Что? — кривлюсь. Тишина. Когда я поворачиваю голову, Адриана нет рядом. Не вижу его фигуру в толпе. Чернота пропадает. Гулко сглатываю, ощущаю, как мир дрожит и рушится перед моими глазами. Слезы душат — и наконец прорываются наружу. Много слез, очень много. Я кричу. Срываю голос. Я вою, точно раненное животное. У меня выдрали сердце. У меня все отняли. Адам не придет. Так не бывает. 26 Предсказание Адриана исполняется. Джордж Танн отправляется под стражу, чему он в принципе рад, потому как любая другая охрана едва ли оградит его от разъяренной толпы людей, жаждущих крови. Народ требует смертную казнь, устраивают демонстрации, создают петиции. Ненависть к Танну достигает астрономических масштабов. Но почему-то я не могу на него злиться, не чувствую никакого гнева. Когда журналисты наседают на меня с требованием дать хоть какой-нибудь комментарии, приходится сказать правду: — Я прощаю этого человека. Ничто не вернет моего мужа. Никто. Я ухожу в долгий отпуск, днями и ночами вою в подушку. Приходится участвовать в судебном процессе, общаться с людьми, отвечать на вопросы. Действую на автомате. Трудно принять новую реальность. Мир без Адама. Наши отношения казались развлечением. Острой и опасной забавой, которая щекотала нервы и вгоняла в ужас. Пока мы были вместе и одержимо трахались, я мало думала о природе своих чувств. Признавала, что влюбляюсь, погружаюсь в зыбкий омут, но до последнего отказывалась осознавать всю силу собственных эмоций. Я действительно полюбила Адама. Муж стал моим миром. И только утратив его, я смогла оценить всю серьезность и боль потери. Я жалела, что так и не родила ребенка. Будь у меня дитя от этого мужчины, возник бы и смысл двигаться дальше. Я надеялась на чудо, глупо и наивно верила, будто происшедшее является фрагментом хитрого плана. Однажды Адам вернется, возникнет на пороге и сообщит мне, будто это все была тайная операция, секретная программа, лишь бы заманить преступника в ловушку. Льюис побеждает на выборах. Танна судят не только за последний заказ, но и за ворох старых дел, цепочка всплывает неожиданно и громко бьет по общественности. Я постепенно выкарабкиваюсь из ямы, возвращаюсь в офис, стараюсь больше заниматься проектами фонда. Работа отвлекает. Боль притупляется. Ночами продолжаю рыдать в пустой кровати. Зато днем надеваю маску ледяного спокойствия. Проходит год — и я правительство организовывает выставку в честь Адама, оказывают ему особое почтение, выделяют для этих целей Овальный кабинет. Сам президент готов уйти, уступить помещение на месяц. Я принимаю там активное участие. В последний день задерживаюсь. Все фото уже убраны со стен, все портреты также вынесены в другое место. Вспоминаю слова Адама. Наглые, самоуверенные. Трахну тебя в Овальном кабинете. Что же, в какой-то мере он исполняет свое обещание. Прикрываю глаза, воспоминания моментально обжигают, проносятся безумным вихрем. Никогда у меня не будет другого мужчины. Только он. Последний на пути, остальные лишь призрачные тени. Ладно, хватит предаваться страданиям. Пора уходить. Поворачиваюсь, чтобы погасить свет перед уходом и вижу, как в комнату заходит полицейский, фуражка надвинута на лоб, лицо нельзя рассмотреть. Мужчина запирает дверь на ключ. Стоп. Что происходит? Его фигура. То, как он двигается. Все кажется, настолько знакомым. Мираж. Иллюзия. Гребаная иллюзия и точка. Я отступаю и упираюсь в край стола. Он надвигается, точно голодный хищник. Тяжелая аура накрывает с головой, обрушивается на плечи, вдавливает в пол. — Кто вы? — бормочу сдавленно, начинаю задыхаться. — Кто? 27 Полицейская фуражка отправляется на пол. Холодный блеск голубых глаз ослепляет, хищная улыбка пробуждает нервный трепет. — Я тот, кто всегда держит обещания, — хриплый голос окончательно добивает меня. Открываю рот. Очень хочу завопить, позвать на помощь. Однако из горла не вырывается ни единого звука. Цепенею изнутри, покрываюсь льдом, сотрясаюсь от гремучей смеси ужаса и возбуждения. Адам? Нет, нет. Это не может быть он. Мужчина приближается вплотную, окутывает до жути знакомым ароматом опасности, подавляет, заставляя разум отключиться напрочь. Чужие губы требовательно впиваются в мои пораженно распахнутые уста, плавят волю, отбирают последние остатки контроля. Воздух перекрыт. Властные пальцы скользят по плечам, опускаются ниже к груди, жадно забираются под ткань платья, вырез трещит по швам, углубляется до неприличия. Звук разрываемой материи слегка отрезвляет. — Адам, — выпаливаю прямо в алчный рот, отбирающий мой кислород, бью кулаками по мощной груди. — Ах ты ублюдок! Гнев затапливает изнутри. Осознание реальности обжигает, опаляет кожу, заставляя дрожать от негодования. — Скотина! — восклицаю, залепляю мужу звонкую пощечину. — Сволочь! Ненавижу тебя, ненавижу, да как ты мог, как ты только додумалась до такого кошмара! Урод. Отморозок. Ты чокнутый! Ненормальный! Ты… ты… Он перехватывает мои запястья одной ладонью. — Тебе идет эта роль, — произносит спокойно. — Роль? Какая еще роль? — Безутешная вдова, — следует вкрадчивый ответ, а после мужчина склоняется, проводит языком по моим губам. — Я видел тебя по телевизору. Трансляция из зала суда. Я смотрел на твои фото в газетах, наблюдал за каждым шагом. И знаешь что? — Что? — переспрашиваю завороженно. — Не прошло и дня, чтобы я не мечтал тебя оттрахать, — припечатывает. — Содрать твою скромную одежду, оголить роскошное тело и драть долгими часами, заставить тебя позабыть о верности покойному супругу. — Придурок, — морщусь. — Больной гад. Он вбивает колено между моими ногами, задирает платье до талии, входит вглубь жестким толчком. Задыхаюсь. Всхлипываю, шумно втягивая воздух. — Быстро, — бормочу. — Слишком быстро. — Я долго ждал, — ухмыляется, целует меня, прикусывая нижнюю губу до крови, продолжает вбиваться внутрь мощными рывками. — Прости. — Это исторический момент, — роняю, чувствуя, как слезы срываются с ресниц и стекают по щекам. — Услышать, как ты вдруг просишь прощение. — Нет, — собирает соль губами, действует неожиданно нежно, едва касается кожи, пробуждая внутри волну колючей дрожи. — Исторический момент — это наш трах в Овальном кабинете. — Господин президент, — выдаю сквозь стон. — Бери выше, — хмыкает Адам, вбиваясь глубже, заставляет меня выгибаться дугой, сотрясаться от сладостных и тягучих спазмов. — Кто же ты? — спрашиваю, кончиком языка слизываю кровь, проступившую от его жестокого укуса. — Кто? Адам усмехается и совершает особенно мощный толчок, принуждает подскочить на столешнице, достает до самой матки. Жаркие всполохи пробегают по моим бедрам, жидкое пламя наполняет низ живота. Муж берет меня за горло. Его усмешка меркнет, а глаза становятся абсолютно холодными и безразличными. Вкрадчивый голос проникает под кожу. — Если я расскажу правду, придется тебя убить. Конец