— Двинули, — я махнул рукой и первым устремился во дворец, чтобы начать такие неожиданные переговоры, к которым я, если честно, совсем не был готов. А ведь мне еще с Синодом бодаться предстоит, если мы с Игнатом о чем-то договоримся.

Наступил февраль, но весной даже и не пахло. Было морозно, снежно и очень ветрено. Метели мели почти ежедневно. Я мрачно перебирал бумаги, удивляясь собственной наивности, которая по началу позволяла мне думать, будто я смогу быстро разобраться с делами армии, флота и всего остального. Ага, счаз. Для человека, имеющего отношение к армии только в том аспекте, что работал в НИИ, подчиненном нашему Министерству обороны, я уже довольно неплохо начал разбираться в том, какими вообще войсками располагаю. Это было уже хорошо, потому что, когда я взял армейские сказки впервые в руки, то едва чувств не лишился от обилия терминологии, о которой даже не подозревал.

Я встал, потянулся и отложил те документы, которые старательно изучал сегодня, в сторону. Хорошего помаленьку. А Петра высечь не помешало бы. Вот какого хрена он уроки прогуливал? Его хоть чему-нибудь, кроме языков учили? Почему я с самых азов вынужден изучать, чем именно Конный полк отличается от Кирасирского Его Величества полка? Все послезнания Петра в моем сознании сохранены, вот только знаний тех даже не кот наплакал, а еще меньше. Вопросы к Остерману все увеличивались в объеме, как будто их и так мало. Но, чтобы Петр не делал, а мне изучать азы все равно приходится, тут уж никуда не деться, и рассчитывать особо не на кого. Нет, можно, конечно, в охоту упасть, как в пропасть, да так и веселиться всю оставшуюся жизнь, но почему-то не хочется.

В комнате становилось темно. Февраль, темнеет рано. Не так как в январе, но все же. Дверь приоткрылась и в комнату скользнул верный Митька, которого без моего на то повеления, принялся натаскивать Ушаков. Чему он его учил, то мне неведомо, но результаты не заставили себя ждать. Митька — парень и так не глупый, начал под руководством Андрея Ивановича превращаться вообще хрен знает в кого. Он уже явно перерастал свою должность, но даже намека не давал о том, что сам думает на этот счет. Лично я хотел его к марту произвести в свои личные денщики, и сделать секретарем по совместительству. Но разговоров пока подобных не начинал, все присматривался. Иногда мне хотелось самого себя пнуть как следует, чтобы уже прекратил осторожничать до такой степени, но ничего с собой я поделать не мог: мне требовалось все проверить и перепроверить много раз, прежде, чем пускать в дело.

— Что скажешь Митя, про Матюшкина и Лёвенвольде? — я подошел к окну, за которым уже практически ничего не было видно, кроме моего отражения, и так и встал, разглядывая мальчишеское загорелое лицо с впалыми щеками. На фоне загара, который настолько въелся в кожу, что никак не хотел сходить, волосы выглядели еще светлее, чем были на самом деле. Та англичанка права, черт ее подери, Петр Алексеевич довольно красивый тип.

— Михаил Афанасьевич повторно отцом стал, и снова сына они родили с Софьей Дмитриевной. Михаилом назвали мальчонку.

— Я знаю, я им подарок отписал, — я махнул рукой, чтобы продолжал.

— Тесть его, Дмитрий Алексеевич Соловьев в печаль ударился, говорит, что бумагу, матушкой-императрицей Екатериной подписанную о его баронстве потомственном утерял где-то, — Митька зажег свечи и принялся расставлять на столе тарелки с ужином. В последнее время я предпочитал есть в одиночестве. Это не то, чтобы не одобрялось, но, учитывая мой нежный возраст, спускалось. А там, глядишь и привыкнут, вовсе перестанут волками смотреть. Но, новость Митька мне принес знатную, что ни говори.

— А что Андрей Иванович так и не нашел выхода на Англицкий банк, где Александр Данилыч свои сбережения сохранил, и куда сам Соловьев, кажись, деньгу хоронил?

— Никак не может найти, все сокрушается, горемычный. Хочет уже просить тебя, государь, Бестужева-Рюмина к ногтю прижать…

— Обойдется, — я хмыкнул. — Ему дай волю, он и меня к ногтю прижмет, дабы на измену за вымя пощупать.

— Ну так недоволен Андрей Иванович, как ты, государь, с Ванькой Долгоруким обошелся. Считает, что слишком уж мягко ты с любимцем своим поступил, — я только хмыкнул. Ну это как посмотреть, как посмотреть.

Вместе с Иваном провинившихся, знавших аж о двух заговорах: про поддельное завещание и про Кондиции, направленные Анне Иоановне, но так и не дошедшие, Ушаков выявил почитай полторы сотни человек. И все они, как один, принадлежали Преображенскому полку. Все шло к тому, что я или расформирую этот проклятый полк, или отправлю куда-нибудь в полном составе. Достали уже. Круговую поруку устроили, уроды мамины. Семеновцы вон, на тех же щах вскормленные и ничего, сидят и не отсвечивают, только пользу государству приносят. Я сжал и разжал кулаки. Ладно о полке потом подумаю, многое от сегодняшнего вечера будет зависеть. А Долгорукий сейчас в Голландии, фрахтом занимается. На личные деньги наймет корабли с условием, что команды будут смешанные, да еще и к капитану, и к лоцману нашего человека приставят, дабы учился. Посмотрим, как справится. Ведь ему вместе с молодой женой ехать, осваивать Южную Америку придется, во главе с теми придурками преображенцами. Орудием, порохом в достатке и всем, что посчитает нужным с собой взять, я его обеспечу. Ну а вдруг они что-нибудь приличное у Португальцев отожмут? Чем черт не шутит. Тем более, что я очень сильно сомневаюсь, что границы по всей Южной Америки уже точные и разнесены на картах, а на пакт папы Римского мне нас… наплевать с большой колокольни, я его святейшеству не подвластен. Пускай попробуют у моей рожи этим пактом потрясут. Вместе с испанцами. Тем более, что испанцы не полезут. Им это вообще не выгодно. Я же корабли не на их деньги построенные буду использовать, а фрахтованные. Я вон сам, и без их участия с Англией скоро сцеплюсь за наследство Меншикова, которого немало на счетах именно что в Англии осталось, и прикарманить эти деньги Георгу я не хочу позволить.

Кроме Долгорукова с молодой женой и преображенцами, которых ссылать в Сибирь не выгодно, будут еще там воду мутить, а казнить жалко, все-таки отборнейшие кадры, чтобы такими направо-налево разбрасываться, согласились плыть от произвола и ущемления… чего мы там им ущемляем, я так до сих пор и не понял, почти две тысячи старообрядцев. Почти все согласились. Лишь три сотни не захотели признавать Дашкова со Смолой первичными еретиками, я понятия не имею, что они имеют в виду, и отказались признавать попов ими рукоположенными. Ну и хрен с ними. Три сотни — это не тысячи, как-нибудь справимся. Чтобы внести поправки в обозначение старообрядцев именно старообрядцами и позволить рукоположить их попов, я выдержал такой бой в Синоде, что меня до сих пор тошнит, когда кто-то о нем даже вскользь упоминает. Но я выдержал, правда, пришлось пойти на уступки и выпустить из застенок митрополита Сильвестра, который выпустил этих двух идиотов с богомолья.