Тошик почувствовал, как в кулаке медленно проворачивается шарик из фольги. Огрызок нити шевельнулся, завязался самопроизвольно в несколько тугих узлов. Вика охнула, крепче сжала ладонь.

– Пойдём отсюда, – шепнула она. – Не люблю рыбу. Хочу огурец или бутерброд с колбасой. Найдём?

– Уезжайте отсюда, – произнесла женщина ласковым, материнским голосом. – Нечего вам тут делать, детишки. Бегите, что есть мочи. И ничего не ешьте, ни крошки хлеба, ни капли воды до заката. Иначе обратной дороги не найдёте. Ясно вам?

Она ещё пару секунд разглядывала детей, потом отвернулась к телевизору. По экрану сквозь помехи мелькала реклама стирального порошка. А где-то из недр кафе лилась, с перебивками, мелодия из старого фильма.

– Пойдём. – Ещё раз шепнула Вика и потянула Тошика к дверям. – Ляльке тут тоже не нравится совершенно.

Когда они уже выходили, женщина сказала им в спины:

– Цветок выбросите. Не положено.

От навалившейся жары стало подташнивать. Тошик сглотнул, огляделся. Улица в обе стороны была пуста. Городок словно вымер. Всё здесь вдруг показалось неухоженным: оградки газонов с облинялой краской, щербатые бордюры, мусорные баки, обвитые хмелем (да ещё и прогнившие основательно, с пятнами ржавчины на боках), накренившиеся столбы с обвисшими проводами. Серое и унылое зрелище, в очередной раз напомнившее Тошику простую истину – без цели люди не живут, а выживают. Здесь жить было незачем.

Хотелось быстрее сесть в машину и уехать, особенно после слов странной женщины. Но как раз сейчас уезжать уже было нельзя. Тошик раскрыл ладонь, и они с Викой, прямо там, на крыльце кафе, несколько секунд наблюдали за шариком из фольги. Он как живой: крутился-вертелся, взмывал в воздух, будто кто-то невидимый подкидывал его. На измятых боках сверкало солнце. Красная нить извивалась, завязывалась в узлы, тут же развязывалась, слепо тыкалась в разные стороны.

– Это наш город, да? – повторила Вика. – Как в маминых книжках. Всё сходится. Мы приехали!

Тошик пожал плечами.

Как-то несколько лет назад папа взял его в одну долгую поездку: ехали четыре с половиной дня, останавливались на ночлег в отелях вдоль дороги, обедали на автозаправках, покупали ход-доги, в которых горчицы и кетчупа было больше, чем теста в булочках. Чем ещё занимались? Ах, да. Бесконечно болтали о разном, разглядывали тянущиеся по сторонам поля, дома, снова поля, столбы, леса и, наконец, горы. На бардачке у папы лежал такой же вот шарик фольги, обмотанный нитью. Лежал неподвижно до поры до времени. Но как-то раз он ожил – начал крутиться и подпрыгивать. Нить дрожала и вытягивалась в определённую сторону. Тогда отец сказал: «Похоже, мы нашли, что искали». Он сделался серьёзным. Мчались по узкой трассе к горам несколько часов без остановок. Остановились на закате. Шарик к тому моменту будто сошёл с ума. Он прыгал и бесновался в бардачке. А ещё от него как будто разлетались в сторону крохотные красные искорки.

Папа сказал: «Подожди здесь», взял шарик, вышел из автомобиля и ушёл в лес справа от обочины. Он пропал в темноте, и его не было очень долго, несколько часов. Уже совсем стемнело, Тошик слушал радио, играл в телефоне – и ощущал нарастающий страх. Он был один где-то на дороге у гор и леса. Над макушками деревьев выползла полная луна. Мир сузился до подмигивающих огоньков на панели радио, до урчания мотора и яркого экрана телефона. А что, если папа не вернётся? Что, если с ним что-то случилось?..

Он вернулся, без шарика, но зато с рассечённым в кровь лбом и с большой клетчатой сумкой, в которой, судя по всему, лежало что-то тяжёлое. Отец уложил сумку в багажник, долго поливал лицо водой из бутылки, вытирался засаленным полотенцем, фыркал, потом уселся за руль и произнёс каким-то повеселевшим голосом: «Ну, одной фиговиной в этом мире меньше». После этого они поехали обратно и вернулись домой гораздо быстрее – уже к вечеру.

Тошик не задавал вопросов, хотя понимал, что произошло нечто странное. Раньше папа ничего такого не делал. И уж точно, он никогда не брал сына в дальние поездки, хотя уезжал время от времени и на неделю и даже на две.

Папа заговорил сам, за несколько часов до того, как они подъехали к городу.

– Когда подрастёшь, мы с мамой всё объясним, – произнёс он, глядя на дорогу перед собой. – Года через три-четыре точно. Когда станешь достаточно взрослым, чтобы не верить в сказки. Главное, попрошу тебя, ничему не удивляйся. И не болтай, хорошо? А пока держи.

Он протянул ему смятый шарик фольги, обмотанный нитью. Тошик взял, повертел в пальцах, не зная, что с ним делать.

– Никогда его не теряй. Придёт время, он покажет дорогу.

– Куда?

– В нужное место. Оно разное бывает. Никогда не знаешь наверняка, куда приедешь. Но главное, что это место – единственно верное.

– Пап, ты говоришь будто персонаж из маминых книг. Плохой персонаж.

– Мама пишет то, о чём знает наверняка. – Первое правило писателя, – папа ухмыльнулся. – Она считает, что ты слишком маленький, я её поддерживаю. Чуть позже расскажем тебе, кто мы на самом деле. Но не сегодня.

– А кто мы?

У Тошика закружилась голова от такого обилия непонятностей и странностей. Папа ухмыльнулся ещё шире, повернулся, продемонстрировав сыну полоску шрама на лбу – засохшую корку крови, расползшуюся от уха до уха.