– Тебе срать на все, -кричала мать. – На все. – Лежишь целыми днями, нихера не делаешь! Куришь как паровоз, бухаешь, да еще наркоту употребляешь! Видел бы все это отец! А он здесь, дома! Он все еще с нами, видит, как ты себя ведешь! И на меня тебе срать!

– Да, мне вообще на все срать, - отвечала я. – Вот на все. Абсолютно на все. Но только что на искусство не срать, - ответила я, сделав затяжку.

Мать бросилась на меня и влепила пощечину, обидевшись на эти слова, мол, родной дочери на нее срать.

–– В город хочу! Денег дай, и я свалю! Не хочу в этой деревне сидеть, – кричала я, бросив взгляд на нож. Желание убивать становилось все сильней. И это вожделение, оно не давала мне покоя. Я постоянно хотела Матвея.

– Какой нахер город? Автобусы не ходят! Карантин! В городе безумие творится, людям просто заткнули рты этими масками, как баранам! Люди как звери становятся! Подъезды в домах заколачивают, двери заваривают, если там больной! Людей оставляют без помощи, без ничего. Ужасно на все это смотреть!

– Да пошла ты, - спокойно сказала я и ушла в свою комнату писать портрет Матвея.

Сев за портрет, я открыла страницы Матвея в интернете. «Черт, - какой же ты красивый, Матвей, - думала я. – Какой же ты красивый. Ты похож на красавца аристократа, которого писал Микеланджело Буонарроти. И вдруг снова вожделение… Я не выдержала и начала ласкать себя. Тогда я вспомнила слова отца, сказанные им еще при жизни. На последним сплаве по реке Шалтырь он сказал мне, мол, обещай возвращаться. Чувствовал он тогда свою смерть, чувствовал. Я ответила: «Пап, а как же я без тебя поплыву?». «С тем, кого полюбишь и поплывешь, - с улыбкой ответил отец».

Открыв фотографии Матвея, я увидела, что у нас с ним много общих черт, во внешности. Особенно похожи были глаза и лоб, а еще губы. Его губы были такими же чуть пухлыми как мои. А волосы! У меня ведь такие же – густые, русые, с чуть пепельным отливом. И на папу похож. Я заметила, что у него такие же болотные глаза как у отца. И сон, я вспомнила сон. Когда мне было десять лет, я проснулась от чувства тоски. Во сне я видела высокого русого парня, он обнимал меня. Мы были в каком-то космическом городе с летающими машинами. После город начал рушится, и я сказала парню: «Неужели мы никогда больше не увидимся?». Вдруг в голову что-то стукнуло, и я подумала, что этот парнишка из сна – Матвей, но в своей предыдущей реинкарнации. Тогда я была уверена, что Матвей моя судьба. Еще и мать как-то говорила, что у меня будет счастливая творческая семья.

«В город, я хочу в город, - думала я. – Хочу увидеть Матвея. Черт, не только видеть… Я хочу его в свою постель». Мы были знакомы с ним. Я брала у него интервью, когда он принес в нашу галерею дохлую птицу в стеклянном кубе. Сколько шума было вокруг этой птицы, приезжали журналисты – снимали репортаж. На выставке народ только и толпился вокруг птицы, весь куб заляпали пальцами. «Какой концепт у птицы?
–  спросила я его тогда». На что он ответил, мол, все дело в говне – заразны не птицы, а их говно. И с людьми тоже самое. Не человек заразен, а то говно, что в нем. На эту же выставку он притащил банку с болотной водой. Задумка была такова - смотреть, как там размножатся микроорганизмы. Также Матвей любил устраивать гиг-хеппенигни – веселые коллективные действие, что-то между концертом, перформансом и выставкой. Еще у него были какие-то растения, облепленные проводами. Время от времени стрелял по иконам из травмата, так, забавы и баловства ради. Иногда я ласково называла его Забавник. Многие мои знакомые говорили мне: «Матвей – шут, бегает с дудкой в своей леопардовой шубе и занимается какой-то ерундой. Какой с него нахер художник?». На что я всегда отвечала: «Матвей – художник, но он художник своего, нашего времени».

Я сидела, текла и вспоминала нашу последнюю встречу с Матвеем, до карантина. Это было в галерее «Фокус», первого марта 2020-ого года. Открывали библиотеку. Из Питерского Гаража привезли около сотни книг о современном искусстве. Это была инициатива Матвея и Лены Новиковой. Лена была симпатичной блондинкой с кукольным лицом. Она любила носить винтажные платья и шубы. Ребятам выделили книги с условием, что они будут давать их читателям бесплатно. Тогда я пришла со своей камерой. Лена попросила меня написать об этом статью и сделать несколько снимков. Ходила по галерее, фотографировала, а потом пришёл он – Матвей. Пришел в своей леопардовой шубе, одетой на оголенный торс.

Матвей поднялся на сцену, забрал у Лены микрофон и начал толкать свою речь. Не помню, что он именно говорил, но что-то вроде: «Знаете, вот в Москве нас, сибиряков вообще неандертальцами считают, мол, с искусством у нас здесь жопа полная. Я был там недавно, и да – там так считают. Но разве это так? Разве мы им всем фору дать не может? Как я считаю, с культурным ландшафтом в нашем городе все отлично. Главное – работать, и работать коллективно. Короче, я за то, чтобы все чаще собирались вместе и просто пили водку».

После какой-то сидевший мужик начал читать свои стихи и презентовать свою книгу. Мы с Матвеем стояли на против друг друга. Тогда глаза у него какие-то печальные были. Я подумала, мол, че там у него стряслось. Так-то на тот момент я о нем практически ничего не знала. Так, ходили сплетни, что ему жить негде, что он у какой-то девки живет, а родители в Москве, и он нахер им не нужен. После все вышли на перекур. Матвей подошел к Олесе, своей подруге, низенькой лысой девчонке, и накинул на нее свою шубу, оставшись с оголенным торсом. Он обнимал ее и целовал в шее, нисколько не смущаясь.