Мужчина слегка приоткрыл рот, вобрал в легкие воздух, желая что-то сказать в ответ, но я остановила его неуверенным движением руки. А затем подошла поближе, обхватила его лицо ладонями, заставив посмотреть прямо в мои глаза, и заметила, что наложенное на него заклинание медленно утрачивает силу.

— Если тебя заметят, если твоей жизни будет что-то угрожать, ты отступишь. Калеб, дай мне слово. Я не прощу себя, — добавила чуть тише, — если с тобой что-то случится…

Уже прежнее приветливое лицо озарила теплая улыбка. Это было странно и удивительно, но теперь меня не раздражала чрезмерная веселость бывшего рыцаря. Порой мне ее даже не хватало. Прежняя я изумилась бы тому неоспоримому факту, что я стала зависима от улыбок своей сестры и друга. Их смех заменял мой, а сердца трепетали от любви, в то время как мое изнывало, тоскуя по родителям и Каю.

— Как прикажете, командующая.

Сердце стучало торопливо, как во время безудержных танцев, а руки дрожали, не давая открыть ржавый замок потайной двери с помощью длинной острой спицы. Калеб прикрыл на мгновение глаза и глубоко вдохнул вечерний воздух. Ноздри щекотали непривычные черные усища, доставшиеся ему от заклинания дымки. Сейчас он мало походил на самого себя, но даже понимание этого не помогло унять волнения.

Замок поддался с третьей попытки. Раздался едва уловимый щелчок, который показался Калебу настойчивым колокольным звоном. Отбросив ржавчину, мужчина слегка отворил дверь и заглянул в темный узкий коридор, заканчивающийся витой каменной лестницей. Об этом проходе некоторые охотники и рыцари даже не знали. Воспользоваться им могли только при осаде, что совсем не случалось за время службы Калеба, посему он и выходил из цитадели через эту дверь поздними ночами, чтобы встретиться на границе с отцом и передать важную информацию о передвижениях Совета. Это было так давно, но встречи с родным демоном все еще хранятся в его памяти.

Медленно, осторожной поступью Калеб поднялся по лестнице. Темнота плавно сменилась мягким светом настенных канделябров. Он оказался в маленьком проходе, окруженном стенами и только с одной стороны закрытым толстой красной тканью. Вокруг царила тишина, и, отодвинув занавеску, мужчина не заметил ничего подозрительного. Ни звука легкого дыхания, ни шороха или иного намека на чье-либо присутствие. Пока энергия охотников слабой волной достигала его, говоря о том, что они находятся в другом крыле крепости, где расположены комнаты, он двинулся вдоль высоких колонн. Каждый шаг по плитам отзывался гулким эхом, сливаясь с тяжелым биением сердца, а доспехи глухо звякали, разрезая тягостную тишину.

Калеб не считал себя трусом. Но он знал, что сейчас его страх граничит с безумием, а слившись, они будут способны дать начало храбрости. Ведь храбрый человек признает, что он боится, и вопреки этому мчится навстречу страху, забыв о гордости и подвигах, помня лишь о близких и их безопасности. Это утешило его на какое-то время, но торопливый стук каблучков заставил замереть и напрячься.

Ему хватило нескольких секунд, чтобы распознать человеческую энергию. Решив не рисковать, мужчина спрятался за толстой белой колонной, скрывшей его полностью, и прислушался. Обладатель маленьких каблучков пронесся мимо и вскоре исчез за углом.

Внутри Калеба разрасталось желание как можно быстрее оказаться в доме Лориэна, но он вынудил себя дышать ровнее и осторожно пошагал дальше по коридору. Кажется, здесь промчалась служанка, но Калеб не мог понять, почему от нее исходил мертвецкий, гнилой запах, смешавшийся с металлическим запахом крови. Лазарет находился в другом крыле, а запах тянулся до самого кабинета командира. Предчувствие какой-то беды стало еще более сильным и неотвязчивым, стоило мужчине остановиться напротив двери и заметить на серебряной ручке и косяке из белого дерева свежие капли крови.

Затаив дыхание, он зашел внутрь. Осознание пришло сразу, но убраться восвояси Калеб не поспешил. Кто-то до него уже заглянул к командиру, оставил после себя бардак и скрылся. Кабинет, освещенный лучами заходящего солнца, был разгромлен: разбитые окна, сломанные книжные стеллажи и разбросанные по полу фолианты с разорванными в клочья страницами. На осколках стекла, усеявших бордовый ковер, засыхала густая кровь, а пропитанную влагой занавеску раздувал ветер, принесший природную свежесть, но так и не изгнавший запах смерти.

Калеб досчитал до десяти, прислушиваясь к посторонним звукам. Томительную тишину нарушал лишь свист ветра и монотонный стук капель. Подождав, пока сердце снова забьется ровно, он направился к большому дубовому столу. Под сапогами раздавалось омерзительное чавканье, и Калеб нервно сглотнул, поняв, что ковер пропитался чьей-то кровью. Заглянуть за стол его заставило скорее любопытство, нежели решимость и смелость.

— Вальтер… — сорвался с губ придушенный шепот и растворился в тишине.

Вид истерзанного тела командира не смог оставить мужчину равнодушным. Калеб скривился, но не отвернулся, а продолжил скользить взглядом по покрытым кровью ногам, вспоротому животу, едва прикрытому броней и гербовой накидкой, вывернутым рукам и лицу, превратившемуся в кровавое месиво.

— Кто же тебя так, бедолага?..

Калеб провел рукой по волосам и закусил губу. Стальные крылья — эмблема Совета, знак того, что люди считают себя возвышенными существами — были разломлены на части и воткнуты в мраморный пол, чуть выше головы командира. Мужчина не мог понять, кто так остервенело показал свою ненависть к Совету, но знал наверняка — это не люди и даже не охотники.