Шрифт:
Хотя путь к блестящей жизни оказался очень непрост. Весь первый год я прорыдала, скрутившись калачиком на общежитской койке, в окружении трех чопорных девиц, только-только сменивших верстальный станок на ручку и тетрадку. Я не могла привыкнуть к унылым вечерним беседам за чашкой жидкого чая в компании скучных парторгов, к ночным бдениям за конспектами классиков самой передовой теории в мире, к недельным дежурствам по комнате и кухне, и к общему кошельку. Ну не могла я жить по принуждению! Почему вместо вкусного бутерброда с маслом и сыром на завтрак я должна была запихиваться вчерашним супом или макаронами? Почему необходимо убирать в комнате во вторник, а не в другой день? Почему продукты следует покупать в ближайшем гастрономе, тоскливо следя за стрелкой на весах и тщательно пересчитывая сдачу, выданную брезгливой теткой в перстнях, а не в шикарном магазине самообслуживания, который открылся в двух кварталах от общежития?
Всей душой бунтовала я против коллективного хозяйства и в конце концов отделилась. Меня тут же отлучили от общего стола и запретили хранить продукты в общей тумбочке. Пришлось перейти на плавленые сырки и бублики с кружкой горячего молока в заведении с одноименным названием. Питаться в столовой мне почему–то казалось неприличным. Да и не вкусно. Тоскливо бродила я одна–одинешенька по старинным коридорам Красного корпуса, с завистью поглядывая на живописные группки студентов и студенток, весело щебечущих у широких окон. Хорошо им! Нашли себе друзей и вовсю наслаждаются студенческой жизнью. А у меня в Городе – ни одной близкой души!
Чтобы израсходовать свободное время, я целыми днями скиталась по Городу, заглядывала в витрины, вдыхала манящие кофейные ароматы, любовалась старинной застройкой и мечтала изо всех сил о тех временах, когда и я стану законной и полноправной частичкой этого недоступного мира. Вечера коротала в общежитской читалке за подшивкой «Огонька». Через день бегала на переговорный пункт, рыдала в трубку и просила маму перевести меня в местный университет. И вся затея с приездом в Город казалась такой наивной и бессмысленной!
Где–то в конце первого семестра в нашей комнате появилась новая соседка – Инка Малинкина. И какая! Инка была москвичка! Этим все сказано. Как она сама объяснила свое внезапное появление в Городе, она недобрала баллов на истфак МГУ и каким–то волшебным образом их зачли в нашем универе. Магическое слово «Москва» подействовало или что–то другое, не знаю, но в результате в нашей комнате на раскладушке поселилась замечательная девчонка, которая осветила лучиком надежды мою общежитскую рутину.
– Подруга, какое у тебя замечательное имя! Тамара! Это не про тебя, случайно, пели: «И будешь ты ца-ри-це-й ми-ра-а-а!» – декламировала она по утрам.
– Том, у тебя автоматический рефлекс на соблюдение чистоты, – искренне восхищалась она, потрясенная моим постоянным стремлением к уборке в нашей захламленной комнатушке.
– Тамарище, давай завеемся на фестиваль югославских фильмов на журфаке. Ну и что, что мы языки не знаем, зато там будет столько югов, а это почти что запад. Надо же о своем будущем заботиться.
– Томка, цени, у тебя симпатичная мордашка и фигурка. Все шансы для личного счастья, как говорится, на лице. Для общего шарма не хватает пару шмоток фирменных. Завтра сходим в одно место, отхватим тебе приличные «ливайсы» на болтах или «вранглеры» на зипере. Отдавать будешь частями со степухи.
Приобретя такую замечательную подругу, я приободрилась и веселее переносила тяготы самостоятельной жизни. К сожалению, недолго продолжалось мое счастье. Через пару месяцев Инка познакомилась с болгарином, учившемся на нашем факультете по обмену, и вскоре перебралась к нему. Как-то ловко у нее это получилось. А я вновь тяжело вздохнула от утраты подруги. На второй курс Инка не явилась – как и планировала, перевелась в московский вуз. А вскоре к ней уехал и болгарский друг. Последнее, что я о них слышала, это то, что они сыграли шумную, на две страны, свадьбу. Я опять осталась одна.
Где ты – развеселая столичная жизнь? С прогулками по теплым бульварам под светом фонарей. С шумными и веселыми компаниями на всю ночь. С обаятельными и интеллигентными ровесниками, лучшими из лучших. Ведь именно такие, по моим представлениям, должны были учиться в элитном вузе республики!
А летом нас послали в колхоз. И, о чудо! То, о чем мечталось, на удивление, быстро и органично свершилось. Меня заметили, и элитный кружок столичных барышень принял в свои ряды застенчивую провинциалку. Нас сблизила природа. Вдали от привычных атрибутов модной и комфортной жизни социальные слои перемешались, и оказалось, что на многие вещи мы смотрим одинаково.
Например, я, как и они, люто ненавидела полевые работы. В то время, как мои общежитские товарки ударно перевыполняли план по сбору моркови и свеклы, мы оказались вместе на подсобных работах по закупке продуктов, дежурству в столовой и уборке территории.
Я, как и они, не переносила столовскую бурду грязного цвета и подозрительного запаха в алюминиевых мисках. Мы великодушно жертвовали свои порции передовичкам уборочной страды, а сами мчались в сельпо за кругом «краковской» колбасы и консервами. Затем устраивали в палатке шумные посиделки, заедая магазинные деликатесы полевой морковкой, намазанной сливочным маслом. После изнурительного года питания почти впроголодь, мне казалось, что я ем пищу богов.