По подходам к переднему краю почти без интервалов хлещут вражеские минометы, отсекая наши резервы. С каждым залпом мы с начфином "носом землю пашем", а едва пролетят горячие осколки, поднимаемся, как по команде. И опять ложимся. Бежим. И даже ползем. Начфин тихонечко охает за моей спиной, жалуется в пространство: "Ох, сердце..." Он дышит мне в затылок, как паровоз под парами, но не отстает! Молодец. Чуть впереди меня отфыркивается и отплевывается наш сопровождающий - молоденький парнишка из разведроты. В секунды затишья он вполголоса, но зато от всего солдатского сердца так кроет Гитлера и присных его, что я затыкаю уши пальцами, а начфин возмущается: "Фу, срамник!.."

И вот перед нами Шелонь. Не широкая, не глубокая, но вброд не перейдешь. А вода речная совсем коричневая, как кофе без молока. Берега тут очень крутые. С берега на берег повис игрушечный мостик, а по нему фланкирующим огнем фашистские пулеметы режут, да так, что от резных перилец щепки в воду летят.

– Ложись!
– скомандовал начфин.

Легли. И опять встали. Сквозь толстые стекла очков мой начальник глядит на меня вопросительно и тревожно: "Что делать?" В ответ я молча пожимаю плечами.

– Но ведь надо же идти, черт возьми!

– Надо, - соглашаюсь.

– Может быть, обойдем? Правее возьмем? Или левее?

– Не знаю. Карта у вас есть?
– интересуюсь.

– Да откуда? Что я, строевик, что ли?

– Так как же обходить наобум? К фрицам запросто затешемся...

– Да-а, - неопределенно протянул начфин - и к разведчику: - Веди на другую переправу.

– Другой нет.

– Так как же наши-то переправляются?

– Днем никак. Только ночью.

Я не верю и вступаю в разговор:

– А если вот приспичит, как нам сейчас?

Разведчик невозмутим:

– А коль приспичит - так вплавь. Пули-то воды не достают!

Тут и я соображаю, что свинцовые струи текут только по полотну мостика, а речную гладь - мертвое пространство - берега укрывают. "Вплавь так вплавь", - решаю я, не советуясь с начальством. Передаю свой облегченный кавалерийский карабин разведчику и протягиваю руки к портфелю:

– Давайте перевезу. Я хорошо плаваю.

– Ой, нет!
– Начфин заключает свое сокровище в охапку - силой не вырвешь.

– Что "нет"?
– не понимаю я.
– Мне ж способней.

– Нет, ни в коем случае! Это же деньги! А если утопите? Отвечаю-то я.

Я соглашаюсь:

– Хорошо, везите сами. Плывите первым, вон на тот ракитовый куст держите. Мы, в случае чего, подстрахуем.

– Нет! Не могу. Никак не могу!

– Что "не могу"?
– утрачиваю я терпение.
– Трусите?

– Не смей меня оскорблять, девчонка!
– В голосе начфина слышатся слезливые от обиды нотки.
– Я... я... плавать не умею...

– Тьфу! Так бы сразу и сказали!
– От моей былой вежливости теперь уж и следа не остается.
– Битый час толчем воду в ступе...

Начфин бурно дышит, но молчит. Я советуюсь с разведчиком:

– Друг, ты как плаваешь?

– А тут и плыть нечего. Раз-два - и там.

– Тогда так: я перевожу портфель. Ты - оружие. Потом оба переправляем товарища начфина. Лады?

Разведчик еще ничего не успевает ответить, как мой тихоня начальник взрывается бомбой:

– А меня вы спросили, мудрецы этакие?! Я вам тут что - ноль без палочки? Ишь придумали - деньги вплавь да еще на том берегу без охраны кинут! Не позволю!..

Разведчик валится лицом в траву и хохочет, а я злюсь. Честное слово, обоих бы прибила! Кричу:

– Заткнись, разведка! Нашел время... Валим через мост. Живой ногой. Товарищ начфин идет первым.

– Хорошо, - вдруг неожиданно покладисто соглашается мой начальник и, втянув голову в плечи, довольно проворно семенит к мостику. Пули гнусавят и щелкают, завывают на разные голоса: "Фьють, фьют, ий-о-у!.." И мы с разведчиком нетерпеливо подгоняем начфина: "Шире шаг!"

На том берегу, в трех шагах от мостика, он вдруг со всех ног падает лицом в покос. Сердце тревожно замирает: "Убит!" Нет, живой! Приподнявшись, рукой нам машет. Тут срываемся мы и несемся во весь дух. И едва успеваем за мостиком отдышаться, начинается светопреставление: на покинутом берегу, как раз на том месте, где мы только что базарили, начинают густо рваться мины.

Вскоре мы добрались до КП одного из батальонов и приступили к работе.

Мы выдаем денежное довольствие "по всем правилам": я отыскиваю в ведомости фамилию получателя, ставлю карандашом красную птичку на полях, отсчитываю положенную сумму и передаю ее моему начальнику. Тот дважды пересчитывает и только тогда выдает, предварительно убедившись, что роспись поставлена на месте.

Сидит товарищ начфин в сомнительном убежище, как в мирном своем кабинете, и в ус не дует. Не торопится. И даже, кажется, не замечает, что творится там - наверху, на улице. От частых и мощных взрывов наша землянка вздрагивает, лампа-гильза моргает и пыхает, песок с потолка течет прямо на непокрытую голову начфина (пилотку он успел потерять).