Подчеркиваю, что это жестокая, быть может, кажущаяся неуместно нелицеприятной, но сурово диктующая свои правила беспрецедентная, неповторимая, нередко отчаянно не воспринимаемая и не понимаемая различными исследователями специфика разведывательной деятельности.

Что же до конкретики, то извольте. Под пресс незаслуженных подозрений попали, к примеру, легендарный Рихард Зорге («Рамзай»), тот же Шандор Радо («Дора») и некоторые другие нелегальные резиденты и агенты. Но если наветы на Р. Зорге проистекали главным образом из недр самой военной разведки, усиленные к тому же еще и особыми отделами в 1937–1938 гг., то Ш. Радо умудрился добиться этого самостоятельно, своими, мягко говоря, зачастую неадекватными, непроверенными сообщениями в Центр, вызывая сильное раздражение у руководства ГРУ (об одном таком «ярком» случае будет сказано далее).

Объективности ради следует сказать, что постепенно Центр (ГРУ) пришел к более взвешенной позиции в отношении этих резидентов, проявляя все большее доверие к их информации, тем более что и они тоже стали более профессионально, более строго подходить к оценке добываемой информации, прежде чем направлять ее в Центр. Тем более что после начала войны нелегальная резидентура Ш. Радо – «Дора» – получила возможность направлять в Центр информацию исключительной стратегической ценности [19] .

В разведке Лубянки неуместные подозрения накануне войны некоторое время высказывались даже в адрес великолепной «кембриджской пятерки». Последнее, например, было связано с тем, что разведка вынуждена была пойти на превентивные подозрения, так как источники информации были известны тому или иному предателю, сбежавшему к противнику. Например, в адрес передававшейся «кембриджской пятеркой» ценнейшей информации в Центре некоторое время выказывалось, увы, недоверие. Но отнюдь не потому, что там поголовно страдали манией подозрительности. Нет. Дело в том, что, к глубокому сожалению, среди сбежавших на Запад предателей из числа бывших высокопоставленных сотрудников советской разведки, были двое, которые знали об этих агентах. Один – Лейба Лазаревич Фельдбин, он же Александр Орлов, бывший резидент советской внешней разведки в Испании – знал об этих агентах чуть ли не все, поскольку начинал работу с ними еще в Англии. Второй – Самуил Гершевич Гинзбург, он же Вальтер Кривицкий, бывший нелегальный резидент в Нидерландах, – увы, тоже кое-что знал о них и в начале 1941 г. выдал британской контрразведке «концы», которые могли привести к расшифровке этой агентуры – дело в том, что в начале 1941 г. Кривицкого вытащили из Америки, куда он сбежал, на Британские острова, где его основательно «выпотрошила» одна из лучших контрразведчиц МИ-5 того времени – Джейн Арчер. Правда, благодаря усилиям А. Бланта советская разведка заполучила материалы опроса В. Кривицкого британской контрразведкой – ее доклад с помощью А. Бланта был переправлен в Москву.

От разгрома и ареста «кембриджская пятерка» тогда уцелела чудом. Но, к сожалению, это обстоятельство некоторое время осложняло возможность для проявления полного доверия к поступающей от них информации. Точнее, ей и доверяли, но в то же время постоянно стремились как можно тщательней перепроверить ее, дабы исключить возможность продвижения в советские верхи направленной британской информации. Ведь Англия в тот период чрезвычайно стремилась ускорить начало смертельной схватки между Германией и СССР, видя в этом единственный шанс для своего спасения. И не подозревать, нет, точнее будет так – не предполагать, хотя бы временно, до окончания проверки, того, что через членов пятерки многоопытная британская разведка не пытается втемную продвинуть дезинформацию или даже просто направленную информацию, наша разведка просто физически не могла позволить себе такого. Вот корень того вынужденного недоверия, с которым воспринималась их информация.

Но, слава богу, еще в том же 1941 г. все это частичное недоверие постепенно исчезло. Уже в том же 1941 г. лондонская резидентура НКГБ, обладавшая этими пятью (а на самом деле куда больше) фантастической ценности «бриллиантами» стала самой продуктивной резидентурой, передав в Москву 7867 политических и дипломатических документов, 715 – по военным вопросам, 121 – по экономическим делам и 51 – о британской разведке [20] .

В порядке же иллюстрации противоречий в поступавшей тогда в Москву информации, ее алогичности в ряде случаев уместно привести следующие примеры.

20 апреля 1941 г. резидент ГРУ в Бухаресте – «Ещенко» – сообщил в Москву, что «…как предполагают, сроком для начала наступления на СССР называют время от 15 мая до начала июня 1941 года… Вместе с этим фактами, которые бы характеризовали соответствующую подготовку Германии и Румынии к нападению на СССР в мае месяце, – имеющиеся у нас данные пока не подтверждаются…» [21] . А на следующий день – 21 апреля 1941 г. – тот же «Ещенко» сообщил, что «война между Германией и СССР возникнет очень скоро, может быть даже в половине мая» [22] .

Не обращая внимания на далекий от изысканности эпистолярный стиль изложения, зададим один простой вопрос: как в ГРУ должны были понимать эти две телеграммы, если просто отбросить элементарное, но естественное в таком случае чертыханье?.. Вот то-то и оно, что…

Почти на каждой телеграмме из резидентур ГРУ есть соответствующие резолюции руководителя военной разведки, главным образом требовавшие скорейшего уточнения и проверки тех или иных аспектов сообщенной информации. Это непоколебимо «железное» правило разведки, действующее, что называется, испокон веку.

И во внешней разведке (Лубянки) имели место свои «перлы». В отечественных исследованиях о кануне войне принято особенно напирать на то, что-де, например, ценный и проверенный агент «Старшина» давал бесценную информацию, а вот Москва, Центр, Сталин ей не верили. Так ведь правильно делали, что в ряде случаев не верили! И вот почему. На одной из страниц своих мемуаров, ныне, к глубокому сожалению, покойная, легендарная советская разведчица Зоя Ивановна Воскресенская/Рыбкина – «Под псевдонимом Ирина. Записки Разведчицы» (М., 1997) – прямо в первой же главе своей книги привела интересный документ, в котором есть любопытная характеристика «Старшины»: