– Огонь! – крикнул подпоручик, и орудия почти одновременно дали залп по позициям австрийцев.

– Первое и третье орудие дальше сто, остальные ближе пятьдесят, огонь! – на ходу корректировал стрельбу батареи Великосельский.

Второй залп был точнее. Разрывы окутали почти всю первую линию вражеских окопов. Только до НП противника снаряды почему-то не долетали.

– Первое второе орудие выше десять, огонь!

Вскоре вся макушка горы окуталась всполохами разрывов. Но не остались в стороне и австрияки. Вскоре над головами гусар и артиллеристов с шорохом пронеслись снаряды и взорвались глубоко в лесу. Сшибая ветки зацвиркали пули. Зная по себе, что австрийские шрапнели даже при близком разрыве не причиняли большого вреда, Аристарх поспешил отвести гусар от греха подальше, тем паче, что над головами все чаще и чаще начали свистеть разрывные пули.

В это время к ним присоединился и подхорунжий со спасенными им станичниками.

– Ну, ваше благородие, теперь я по смерть ваш должник! – воскликнул Мирошниченко, стаскивая с себя австрийскую форму. – По казацкому обычаю, я обязательно должен с вами побрататься…

– Еще не раз успеем на выручку друг другу прийти, – благодушно ответил Аристарх, – наш карпатский рейд только начался. Да и не меня вы должны благодарить, а артиллерийского подпоручика Великосельского, который вовремя подоспел со своими пушками.

Видя, что пушкари с трудом вытаскивают орудия из-под огня, Мирошниченко крикнул:

– За мной, станичники! – И, несмотря на усиливающийся обстрел, первый кинулся им помогать.

– Гусары, за мной! – запоздало прокричал Аристарх, и вместе с казаками они быстро выкатили орудия из-под обстрела.

К этому времени подоспел и гусарский эскадрон. Доложив обстановку ротмистру Лермонтову, Аристарх предложил до прибытия основных сил ничего не предпринимать, а лишь ограничиться беспокоящим обстрелом позиций противника из орудий. Согласившись с его решением, ротмистр приказал гусарам спешиться и занять на случай внезапного нападения австрийцев круговую оборону.

По прибытии к хутору гусарского полка Аристарх доложил командиру о бое, больше всего нахваливая удаль и смелость казаков и мастерство артиллеристов.

– И что ваши охотники были не у дел? – удивленно воскликнул полковник.

– Постреляли малость, ваше высокоблагородие, – смущенно ответил Аристарх, – но мы свою главную задачу выполнили. Противника обнаружили, даже взгрели немножко. Думаю, что к утру австрияков и след простынет.

– Не будьте слишком самоуверенными, – предостерег его полковник, – в военном деле раз на раз не приходится. Кто это там из пушек палит? – услышав канонаду, спросил недовольно он.

– Это я попросил артиллеристов тревожить противника огнем с закрытых позиций. И для пушкарей безопасно, и австрийцам во вред.

– Не слишком ли много, штаб-ротмистр, вы на себя берете? – неожиданно вскричал полковой командир. – Думаете, что в случае чего можете за отцовскую спину спрятаться? Так знайте, я не позволю вам самовольства! Будьте добры исполнять приказы отсель и досель. Мне ваша самодеятельность слишком дорого обходится. Занимайтесь своими людьми и не суйте нос не в свои дела.

Ошарашенный словами и тоном, которым разговаривал с ним полковник, Аристарх обиженно произнес:

– Честь имею. – И, понурив голову, направился к уже расположившимся на отдых охотникам.

– Что с вами? – оторвал его от тяжелых дум ротмистр Лермонтов. – Идете и никого не замечаете вокруг.

Аристарх как на духу рассказал ему о холодном приеме, оказанном ему полковым командиром.

– Я так ничего и не понял, почему полковник так набросился на меня, – удрученно промолвил он, – и чем я ему не угодил?

– Может быть, это связано с посещением полка Генерального штаба полковником Брыксиным из генерал-квартирмейстерской службы армейского корпуса? – предположил ротмистр. – После его отъезда полковник ходил хмурнее черной тучи. Вообще-то я по себе знаю, что приезд штабного перед боем – плохая примета. А после отъезда Брыксина полковой командир был необычайно раздражен, придирался к каждой мелочи. Что же такое Брыксин мог сказать нашему, всегда спокойному и тактичному полковнику, что вывел его из себя? Не знаю. Даже вообразить не могу. А, впрочем, вы не принимайте близко к сердцу его слов, потому что он наверняка сказал их в запале и конечно же не со зла…

Аристарх благодарно взглянул на ротмистра и уже спокойно произнес:

– Да я и сам не в обиде на полкового командира. Возможно даже, что он кое в чем прав. Не надо было мне брать на себя командование батареей. Надо было хотя бы дождаться вас. Но тогда австрияки многих казаков бы у меня на глазах положили, – отчаянно воскликнул он, – и я бы никогда себе этого не простил. Что же мне теперь после такого командирского нагоняя делать? Действовать лишь отсель и доселе?

– А вот это вы зря! – назидательно заметил Лермонтов. – Для начальника охотников в каждом непредвиденном случае ждать указаний сверху – непозволительная роскошь. В разведке, как нигде, нужна самостоятельность и решительность в принятии решения. Не хочу критиковать командира, но в данной обстановке вы приняли единственно верное решение! Я бы на вашем месте поступил бы точно так же.