Мы с Йоханной мечтали о них уже несколько недель. «А вот когда будет ярмарка…» – говорили мы друг другу. Каждый день. Фразу можно было не заканчивать: мы и так знали, о чём обе думаем. Мы улыбались друг другу, словно у нас была какая-то общая тайна. Йоханна улыбалась чуть-чуть, только уголками губ, а я во весь рот. Иногда, против моей воли, у меня вырывался и смех. Но я тотчас сдерживалась, и со стороны казалось, будто пискнула мышка.

Так улыбаться друг другу, так смеяться и молчать можно было только с Йоханной. Только с лучшей подругой.

На шкафу стояла копилка. Мы уже много недель подряд бросали туда каждый цент, который удавалось сэкономить. У нас будет праздник, мы славно повеселимся!

Мы радовались жизни. Хотя это было, пожалуй, не совсем так. Мы старались веселиться. Мы смеялись чуть громче, разговаривали немного больше обычного. Чтобы не слышать того, о чём все думали. Чтобы не думать о том, чего боялись.

Я об этом знала, хоть мне и не полагалось знать. Я слышала это в страшных историях мальчишек с нашей улицы. И в дыхании Оскара, когда он поднимал голову от газеты. И в молчании родителей, обрывавших разговор, едва я входила. В комнате повисала тишина, от которой воздух становился тяжёлым. Тишина, весившая больше, чем рюкзак, набитый камнями.

Разумеется, я не входила в комнату просто так. Я научилась красться, ждать у двери, чтобы услышать тихий разговор родителей. Хотя от того, о чём они говорили, сердце моё билось учащённо, а во рту пересыхало. Особенно от слова, произносимого каждый день: война.

Сын нашего булочника Паулюс утверждал, что знает, в чём дело. Причиной всему – убийство. В какой-то стране за сотни километров от нас совершено преступление, причём убит не один человек, а сразу двое. Потому-то и началась война.

Что такое война? – спрашивали мы у него. Что люди делают, когда война?

Сражаются, объяснял он. Поджигают дома. Сбрасывают бомбы. И убивают других.

Но я-то хотела услышать, отчего всё это происходит. Потому что я, честное слово, ну никак не понимала.

Я всё крутила и крутила мой жестяной глобус. Но нигде не могла найти ту далёкую страну. Папа показал мне её намного позднее. Фиолетовое пятнышко. Безобидное фиолетовое пятнышко, не больше Бельгии. И всего сантиметрах в двух от нас.

С приездом Тантанны всё изменилось. Но ненадолго.

– Надо говорить «тант Анна» [2] , это два слова, – поправляла нас Роза.

Она так делала каждый год, а мы каждый год над ней смеялись:

– Как-как? Тантанна?

И зачем только мы подшучивали над Розой? Уж над ней-то точно было незачем. Но мы не могли не смеяться, потому что она всегда так серьёзно рассуждала. А нам хотелось веселиться. Смеяться надо всем серьёзным. Так была у меня устроена голова. От серьёзных вещей разбирал смех. Не знаю почему. Так получалось само собой. Когда учитель очень сердился и долго молчал, глядя мне в глаза. Когда подружка рассказывала мне, что у неё умерла бабушка. Когда человек спотыкался и старался как можно скорее встать, чтобы никто не заметил его падения. Я всегда хохотала, хотя и знала, что другому может быть больно. И тем более не следовало смеяться над смертью бабушки, особенно если это была любимая бабушка. Иногда на меня сердились. Иногда из-за меня плакали, и я краснела от стыда. Но ничего не могла с собой поделать. Хохотала, и всё.

Как-то раз, незадолго до ярмарки, в очень жаркий день Тантанна приехала к нам в гости. По всему дому тотчас разлился аромат ландыша. Так могло пахнуть только от Тантанны. Это был запах весны и радости. Тантанна сняла голубую шляпу с перьями, положила на низкий шкафчик и поправила локоны. Кружевным платочком промокнула потный лоб и верхнюю губу. Весело засмеялась и достала для всех подарки. Обняла Клару, которая чуть не задохнулась, уткнувшись в Тантаннин бюст. Жюля она погладила по голове, меня ущипнула за щёку, а Розе подмигнула. Оскара и родителей расцеловала в обе щёки по три раза, причём по-настоящему, а не просто чмокая воздух рядом с ухом.

Она не успела сказать ни одного слова, но нам уже стало так хорошо!

Тантанна знала очень много. Больше нас и больше всех других. Потому что она жила в Брюсселе, а ведь этот город находится в самом центре Бельгии. Все новости приходили к нам из Брюсселя. И новости, которые приносила Тантанна, были хорошими.

– Ну как, Анна? – тихонько спросила мама.

Тантанна улыбнулась и замотала головой.

– Войны не будет, – сказала она, и мы ей тотчас поверили.

Папа выпрямил спину и огляделся.

– Ты права, Анна. У нас здесь самый безопасный уголок во всей Бельгии. А может быть, и во всём мире.

Я хотела ему сказать, что мир круглый. Что у шара нет углов. Но промолчала и засмеялась вместе со всеми.

– Всё будет хорошо, – сказала мама со вздохом. – Всё будет хорошо. Обязательно.

Мы сели за стол. Пили кофе и ели сливовый пирог. А Тантанна всё рассказывала и рассказывала о Брюсселе, о магазинах, о широких бульварах и проспектах, по которым ездило множество автомобилей. Ходить по улице пешком теперь уже не принято. Мы слушали разинув рот и видели, как румянец на её щеках всё разгорался и опускался до самой шеи.