Все геологи–полевики были рукастыми людьми, могли что угодно построить и отремонтировать, но только это не относилось к Игорю Евгеньевичу. Это был пятидесятилетний, высокий, худой человек с вылупленными большими глазами в очках и редкими темными, как будто с лобка, кудряшками на голове. У него все валилось из рук, гвоздя забить не мог, но в работе никаких поблажек буровикам не давал. Он требовал выход керна в 100 процентов, все записывал в полевой журнал, оформлял пробы и отправлял в лабораторию. Большего от него и не ожидалось. Но всегда почему–то у него болели то зуб, то живот, а то и все вместе. Вот такой муж достался Татьяне Анатольевне – нашей миниатюрной Стюардессе.

Как–то раз от безделья (Татьяна не работала, так как все не подходило для ее творческой натуры) пошла за грибами, чтобы не заблудиться, бродила возле военного аэродрома в том месте, где лежали высокими штабелями бомбы, обвязанные деревянными решетками и стянутые металлическими лентами. Вот возле таких штабелей, только с другой стороны забора, сделанного из колючей проволоки, и заприметил нашу Стюардессу прапорщик Чеберко.

Чеберко заведовал выдачей спирта для самолетов, который заливали как антиобледенитель в крылья. Весь поселок знал, когда будут полеты и когда самолеты вернутся на аэродром. Местные могли даже примерно подсчитать по времени и количеству бортов, сколько спирта останется для слива и сдачи прапорщику Чеберко.

Все учитывалось, но спирт всегда им продавался, а на складе был в наличии и не разбавленный. Как он умудрялся это делать, понять никто не мог.

Этот спирт называли «Масандра», и стоил он по ценнику предприимчивого прапора тридцать рублей за трехлитровую банку. Ушлые покупатели проверяли его на предмет разбавления очень просто: брали чайную ложку, туда клали обломанную спичечную головку и капали в ложку спирт. Потом спирт поджигали. При наличии воды спирт выгорал, а сера на спичечной головке не загоралась, а расплывалась по оставшейся воде или вспыхивала, но очень медленно, как бы нехотя.

Когда Чеберко уволился в запас, секрет раскрыли. Он набирал извлекаемое количество спирта и заменял его водой, наливая ее в резиновые шары от метеорологических зондов. Поэтому спирт был не разбавлен, а его количество в крыльях соответствовало нужному.

И такой вот прапор заприметил нашу Таню.

Сделав грозное лицо, он крикнул Татьяне Анатольевне:

– И что это мы тут ходим, нарушаем?

– Да нет, – ответила та. – Приблудила маленько, не знаю, как выйти.

– Не знаешь, так заходи, – сказал Чеберко. – Я сейчас.

Быстро перекусив несколько рядов колючей проволоки неизвестно откуда вытащенными пассатижами, он сделал проход в заграждении.

Чуток посидели, но говорить было не о чем. Вскоре Татьяна Анатольевна уже стояла, упершись в нижний ряд бомб, а Чеберко пыхтел сзади. Через день–два Чеберко принес несколько пружин от солдатских кроватей, загнул концы перекушенной колючки, повесив на них пружины. КПП лесное было готово.

Таня быстро смекнула, что грибы – это не так уж и плохо, и зачастила в лес к аэродрому. Сезон у нее начинался, как снег сойдет, и с первым снегом заканчивался. Так что ее грибной сезон был самый длинный в округе, и, если докучливые соседки–старухи спрашивали Таню: «Ты куда? Еще лед на озере не растаял»? – отвечала: «Пойду Игорю Евгеньевичу брусники или вороники прошлогодней соберу на компот или наливку». И, переодевшись покрасивей, прищепив шиньон на заколку в форме небольшого лисьего хвоста, в черных резиновых ботиках, два раза в неделю исчезала в лесу, держа курс к аэродрому.

Однажды бабушки спросили: «Ты когда, красавица, наследника своему Игорю родишь?» На что Таня ответила: «Родить не сложно, а кто воспитывать ребенка будет? Воспитаталя сейчас никудышные, одни танцульки на уме».

Бабушки оживились и начали перешептываться между собой. Одна произнесла: «Вот, кобыла гладкая, как будто понимает что–то в воспитании?» Вторая вторила: «Да что с нее взять–то, с дурехи полоротой?..»

Но тема была подкинута, и бабушки еще долго обсуждали вопросы воспитания в стране и подрастающее поколение.

Не всегда сезон был удачным, но если все удавалось, Таня возвращалась уставшая и с шиньоном в руке. Графика у нее не было, поэтому спасатели у Тани были разные, в основном лейтенанты и курсанты.

Однажды повезло дважды. На штабелях работали – красили решетки два брата–кавказца. Один – курсант, а второй – старший курсант. Ну, слово за слово, один ушел, а другой остался. Вскоре Татьяна Анатольевна уже стояла, уперев нос в нижний ярус бомб. Курсант пыхтел сзади и, сделав дело, почему–то затоптался сзади. И вдруг разгоряченную Стюардессу обхватили за талию ледяные ладони.

Конец ознакомительного фрагмента.