– Ваш лозунг, господин Дженна, «Используй обстоятельства», – Омелия насмешливо улыбалась, – что и написано на вашем гербе, прямо под этой хитрой рыжей лисицей.

Тут заговорил Даррит.

– Мне кажется, вы наговариваете на господина Дженну, госпожа Зарати, – подхватывая их ироничный тон, произнес он. – Трудно представить, что Патер Агры мог сделать что-то, чтобы вы обвиняли его в безрассудстве.

Этот вопрос вызвал целую лавину историй. Дженна, вместо того чтобы протестовать, когда Омелия рассказывала о его безумствах, смеялся и уточнял детали, которые упускала женщина.

Омарейл находила большинство ситуаций забавными, однако у Шторм они не вызвали и тени улыбки. Девушка была тиха и мрачна.

– …по крайней мере, это был подарок, – услышала Омарейл конец очередной истории. – Господин Дженна сделал его по собственному желанию. А вот отдать семейный особняк какому-то бродяге…

– Дорогая, я не просто отдал его! – отозвался хозяин дома, зачесав рукой длинные волосы набок.

– Хуже, мой дорогой господин Дженна, вы проиграли его…

Мужчина и женщина загадочно переглянулись.

– Да, увы, я считаю, что выполнить обещание – это дело чести. А раз я пообещал тому человеку отдать свой дом, если проиграю, именно так и пришлось поступить.

Омарейл заметила, как Даррит неторопливо откинулся на спинку стула. Она и сама обратила внимание на эту историю. Едва ли Дженна играл с этим бродягой в прятки…

– Я прекрасно вас понимаю, – произнес Даррит многозначительно. – Карточный долг – действительно дело чести.

В комнате повисла тишина. Норт улыбался и щурился, напоминая сытого кота. Дженна несколько секунд смотрел собеседнику прямо в глаза. Наконец уголок его рта пополз вверх, губы сложились в усмешку.

– Я не говорил, что это был карточный долг, – заметил Дженна.

Он совершенно не выглядел напуганным.

– Ох, прошу прощения, – неискренне произнес Даррит. – Разумеется, речь о любого рода долге.

Вплоть до конца обеда Шторм молча гоняла по тарелке еду – Омарейл едва ли видела, чтобы девушка что-то ела. Иногда они встречались взглядами, но быстро отворачивались друг от друга. Это нервировало. Принцессе казалось, что ей стоило поговорить с госпожой Эдельвейс наедине.

Десерт им накрыли на застекленной веранде с видом на зимний сад. На небольшом круглом столе стояли разнообразные сладости: банановый пудинг, малиновое желе, яблочный пирог с орехами и вкуснейший горячий кофе с корицей. Омарейл очень хотела попробовать все эти угощения, но, прежде чем усаживаться на мягкий стул, произнесла:

– Простите, мне нужно освежиться после столь плотного обеда. Госпожа Эдельвейс, вы со мной не пройдетесь?

Шторм – то ли от столь почтительного обращения, то ли просто от того, что Омарейл заговорила с ней, – застыла, удивленно глядя на принцессу. Но ей быстро удалось взять себя в руки. Мельком взглянув на Дженну, она пожала плечами и вышла следом за Омарейл.

Завернув за угол, они оказались в той самой галерее с большими окнами, шахматным полом и деревянными панелями на стенах.

– Чего тебе? – без церемоний произнесла Шторм, когда обе убедились, что остались наедине.

– Я просто хотела поговорить с тобой, потому что, мне кажется, между нами есть какие-то недомолвки…

Шторм скривила губы и снова дернула плечом.

– С чего ты взяла, что мне не плевать? – спросила она. – У меня своих забот достаточно, до тебя мне дела нет.

Омарейл не знала, что сказать. Почему она решила, что им нужно было поговорить?

– Мне не плевать, – твердо ответила она. – Во-первых, я хотела бы еще раз пояснить по поводу «Листопада».

Шторм картинно закатила глаза. Но Омарейл ясно почувствовала заинтересованность, помноженную на обиду. Такая необычная смесь вынудила ее чуть отступить назад.

– Я очень хотела прийти, – искренне произнесла принцесса, – но господин директор узнал, что я – не та, за кого себя выдаю. Мне пришлось сбежать, я просто не могла появиться на конкурсе, так как у меня были бы проблемы.

Зеленые глаза Шторм оставались холодными, но Омарейл чувствовала ее возмущение.

– Ну прости меня, – простонала Омарейл. – Тебе не кажется, что это уже пройденный этап?

Тут Шторм внезапно выдохнула, и с нее будто сошла вся спесь.

– Да, проклятье, это вообще все не важно. Конкурс, школа, оценки. Кому какое дело?

Омарейл пару секунд смотрела на собеседницу, пытаясь уловить ее эмоции. Опустошение, ощущение безнадежности и тихий, едва ощутимый гнев. Вот что чувствовала Шторм Эдельвейс.

– Что с тобой? – спросила Омарейл. – Ты какая-то несчастная.

Какое преуменьшение!

Девушка резко вскинула голову, каштановые волосы яростно взметнулись. Шторм склонилась к собеседнице так близко, что их носы едва не соприкоснулись, и прошипела: