Сашка, округлив глаза, уставилась на прапрадеда:

«Вот и родич нашелся… Стоп. Спокойно. Этого не может быть! Я сплю. Это всего лишь сон».

– Попробуйте вспомнить, звать-то вас как?

– Кажется, Александра… Александра Алексеевна.

– Вот, уже кое-что. Так потихоньку и память вернется с Божьей помощью, – отец Анатолий снова осенил себя крестным знамением.

Из хаты, возле которой они стояли, выбежала девушка лет семнадцати и бросилась к Герасиму:

– Папка! Папка вернулся! Благословите, отец Анатолий!

Священник спустился с подводы и перекрестил ее:

– Господи благослови, Харитина Герасимовна!

Сашка открыла рот: на нее ее же глазами смотрела та самая прабабушка.

– А барышня что, к нам? Погостить? Издалека?

– Дочка, с барышней несчастие, по-видимому, случилось. Она не помнит ничего. Нашел без чувств у воды.

– Ох беда! Так надо же вас на постой куда-то определить! Папка, к нам, может?

Герасим почесал седеющий затылок:

– Так это…

– Верно, места ж нет у нас. Я не подумала.

– Харитина, Герасим Осипович, я думаю, лучше всего барышню мне к себе забрать, – сказал батюшка. – Дом у нас с моей матушкой большой, места всем хватит. Сестра теперь у барина живет с мужем, а нам гости завсегда в радость. Как вы, Александра Алексеевна? Согласны?

– Да, конечно! Благодарю вас.

– Давай, Герасим, вези девушку к церкви! Она еще слаба пешком идти, хоть тут и недалече.

Отец Анатолий снова поднялся на подногу и присел на край брички рядом с Александрой, а Герасим Осипович хлестнул кобылу и направил дальше по ухабистой дороге.

– Макар! – крикнула Александра Семеновна соседу через забор. – Иди сюда! Дело у меня к тебе срочное.

Дед Макар пригладил густые длинные седые усы и, не спеша, подошел к забору.

– У нас с тобой, Александра, всего два общих дела. И по одному ты мне в молодости отказала. Стало быть…

– Беда, Макар! Сашка пропала. – Перебив его, Александра качала головой и вытирала передником слезу. – К ручью она пошла, а я, дура старая, вчера ей тот браслет отдала. Сходи осмотрись, я не дойду с ногами своими.

– Не голоси, баба! Все возвращаются, и она вернется.

– А как сгинет девка?

– Молчи, Александра! Нечего Бога гневить. Чего голосить попусту? Ты еще ничего толком не знаешь, а если и так, как говоришь, то разве помочь чем можешь?

– Не могу. Да сердцем чую, недоброе с ней приключилось. Делать-то что, Макар?! – у женщины опять выступили слезы.

– Не реви, баба! Схожу я к ручью. Прямо щас и пойду, заодно корову заберу, вечереет уже.

Макар снова пригладил усы. Было видно, что он тоже занервничал.

Александра как проводила его взглядом в поле, так и стояла, пока не вернулся, у калитки, стараясь про дурное не думать. Через пару часов показался Макар со своей коровой. Чем ближе он подходил, тем сильнее колотилось сердце у Александры Семеновны. Макар загнал корову во двор и сунул соседке через забор гранатовый браслет:

– Не привиделось нам в детстве, Александра. Да двоим сразу и не могло привидеться, и столько раз подряд тоже. Жди. Вернется. Все возвращаются, и она вернется.

Женщина в ответ замотала головой, теперь не сдерживая слезы:

– Это я во всем виновата! Загубила внучку, дура старая!

– Перестань причитать! Ждать будем. Она у тебя душа добрая, умная, вчёная. Чай не сгинет.

– В том-то и дело, что добрая. Обидеть ее легко, Макар.

– У нее преимущество. В сотни лет. Не пропадет, молодежь сейчас крепкая. Ты не бери дурного в голову, а лучше услуга за услугу: помоги мне корову сдоить. Так и время пройдет, а я передохну, тоже стар стал бегать такие расстояния.

Александра закивала головой и пошла через калитку во двор соседа, а Макар привычным жестом пригладил усы, сел на завалинку и закурил трубку.

Дом священника был просторным и располагался там же, прямо за церковью, то есть именно за тем местом, где теперь стоял Свято-Сергиевский монастырь, прямо у нового памятника Петру и Февронии, в здании, где теперь воскресная школа. Тогдашняя Васильевская церковь была небольшой, окружена оградой. Той самой, что, как рассказывала Сашке монахиня, люди помогли на яичных желтках поставить. И через двести лет ее пришлось рушить с помощью взрыва, иначе не поддавалась.

Мать отца Анатолия оказалась мягкой и приветливой женщиной. Она поселила гостью в самой светлой комнате на два окна. С пригорка, где стоял дом священника, открывался чудесный вид.