Так сидел он до вечера, Люди приходили и уходили. Он не замечал их, и они на него не обращали внимания. Как тень, сидел он в тени печки, тяжело опустив руки на стол. Все забыли о нем, и никто не заметил, как в сумерках он поднялся вдруг и тупо, как зверь, зашагал к отелю. Час и другой стоял он перед дверьми, почтительно держа в руках шапку, не поднимая глаз ни на кого. Наконец, один из лакеев, заметив эту необыкновенную фигуру, стоявшую точно черный неподвижный пень, вросший в землю перед освещенным подъездом отеля, позвал управляющего. Снова радость промелькнула на омраченном лице беглеца, когда к нему обратились на родном языке.

– Что тебе нужно, Борис?
– ласково спросил управляющий.

– Прошу прощения, - пробормотал беглец.
– Я только хотел спросить... можно мне домой?

Управляющий рассмеялся:

– Ну, конечно, Борис, можешь отправиться домой.

– Завтра?

Управляющий стал серьезен. Столько мольбы было в тоне беглеца, что улыбка быстро сошла с лица собеседника.

– Нет, Борис... Не сейчас. Когда кончится война.

– А когда? Когда она кончится?

– Одному богу известно. Мы, люди, не знаем этого.

– А раньше? Раньше нельзя уйти?

– Нет, Борис.

– Очень это далеко?

– Да.

– Много дней пути?

– Много дней.

– Я все-таки пойду, господин. Я сильный. Не устану.

– Борис, нельзя пойти. Ведь существует граница!

– Граница?
– тупо повторил он. Слово это было ему незнакомо.

Потом он ответил с изумительным упрямством:

– Я переплыву!

Управляющий снова улыбнулся; но ему все же жаль было беднягу. Он ответил ласково:

– Нет, Борис, ничего не выйдет. Граница - это значит чужая страна. Люди не пропустят тебя.

– Да я ведь не буду их убивать! Я бросил свою винтовку. Почему же они не пропустят меня к жене, если я их попрошу, Христа ради?

Управляющий становился все серьезнее. Горечь наполняла его сердце.

– Нет, - сказал он.
– Они не пропустят тебя, Борис.

– Так что ж мне делать, господин? Я ведь не могу остаться здесь. Люди меня здесь не понимают, и я не понимаю их.

– Ты выучишься, Борис.

– Нет, господин.
– Он низко опустил голову.
– Я не могу учиться. Я могу только работать в поле, больше я ничего не умею. Что мне здесь делать? Я хочу домой. Покажите мне дорогу.

– Теперь не существует туда дороги, Борис.

– Да ведь они не могут запретить мне вернуться к жене, к детям! Я ведь не солдат больше.

– Они это могут, Борис.

– А царь?
– спросил он неожиданно.

– Царя больше нет, Борис. Люди его свергли.

– Больше нет царя?
– Он застыл на месте.
– Значит мне не попасть домой?
– устало сказал он.

– Теперь - нет. Придется подождать, Борис.

– Долго?

– Не знаю.

Все угрюмее становилось его лицо во мраке.

– Я так долго ждал. Я больше не могу ждать. Покажите дорогу. Я все-таки попробую.

– Дороги нет, Борис. Тебя схватят на границе. Мы найдем тебе работу.

– Люди здесь не понимают меня, и я не понимаю их, - повторил он упрямо.
– Я не могу здесь жить. Помоги мне, господин.

– Я не в состоянии, Борис.

– Помоги, ради Христа, господин! Помоги мне, я не могу больше!

– Нет, Борис. Ни один человек теперь не может помочь другому.

Они безмолвно стояли друг против друга. Борис мял шапку в руках.

– Зачем же забрали меня из дому? Они сказали, что я должен защищать царя и отечество. Но Россия далеко, а царь... что они с ним сделали?

– Свергли.

– Свергли, - бессмысленно повторил он.
– что ж мне теперь делать, господин? Мне домой нужно. Дети плачут, зовут меня. Я не могу здесь жить! Помоги мне, господин, помоги!

– Не могу, Борис.

– И никто не может помочь?

– Теперь никто.

Русский опускал голову все ниже; вдруг, глухо промолвив: - Спасибо, господин, - повернулся и ушел.

Медленно шел он по дороге. Управляющий долго смотрел ему вслед, удивляясь, что тот пошел не к постоялому двору, а спускается к озеру. Он глубоко вздохнул и вернулся к своей работе в отель. x x x

Случай захотел, чтобы тот же рыбок на следующее утро нашел голое тело утопленника. Русский заботливо сложил на берегу подаренные ему брюки, шапку и куртку и вернулся в озеро так же, как перед тем появился из него.