Элли понимающе кивнула.

– Я не...
– начала она, и остановилась. Что-то застряло у нее в горле. Она с трудом проглотила это.
– Я не хочу никому причинять вреда. Никогда.

– Верно.
– Ответила мать-настоятельница и впервые улыбнулась.
– Да, в это я верю.
– Она повернулась к маме Элли.
– Отведите ее в лазарет. Я пошлю кого-нибудь приготовить для нее комнату.

– Благодарю вас, мать-настоятельница, - ответила мать Элли. Слезы благодарности блестели в ее глазах.
– Спасибо.

Элли взяла мать за руку, и они вместе вышли из комнаты.

– Элеонор?
– Обратилась настоятельница.

– Элли.

Настоятельница натянуто улыбнулась.

– Элли.

– Да?

– Ты будешь делать то, что тебе здесь говорят. Я очень надеюсь, что ты способна следовать приказам.

Элли улыбнулась.

– Доверьтесь мне. Если я и умею что-то делать, то это следовать приказам.

Мать потянула ее за руку и вывела из комнаты.

– Мам, мне не нужен лазарет, - сказала Элли. – Можно сразу в мою комнату.

– В присутствии других ты должна называть меня сестра Джон или сестра. И да, тебе нужен лазарет.

– Это синяки и рубцы. Она исчезнут через пару дней.

– Ты выглядишь так, будто тебя ограбили.

– Мам, никого не грабят во время порки. А если и грабят, я бы чаще ходила в опасном районе.

– Это не шутка.

– Это даже не он сделал.
– Он. Сорен. Хотя ее мать не знала этого имени. Она знала его как Отец Маркус Стернс. Но Элли не могла называть его Маркус Стернс, если кто-то из сестер слышал о нем. Значит будет "он".

– Я хочу знать, кто сделал это с тобой?

– Мой друг Кингсли.

– Интересное у тебя определение понятия "друг".

– Может быть, это более точное определение, - ответила Элли.
– Это было по обоюдному согласию. Ты же знаешь, что мне это нравится.

– И ты знаешь, что мне ненавистен этот факт. И я ненавижу его за то, что он сделал тебя такой.

– Это не он сделал меня такой, мам. И он меня не насиловал. И он меня не соблазнял.

– Тебе было пятнадцать, когда вы познакомились. Он ухаживал за тобой.

– А еще мне было пятнадцать, когда я впервые попыталась затащить его в постель. Я пришла заранее подготовленной.
– Она не могла поверить, что они опять вели этот разговор.
– Если ты действительно думаешь, что он представляет опасность для детей, ты бы позвонила епископу. Но ты не хуже меня знаешь, что это не так.

– В церкви достаточно скандалов. Я не собиралась создавать новый.

– Двое взрослых не станут скандалом.

– Элли, этот человек...

– Мам, ты можешь ненавидеть его, если хочешь. Но, по крайней мере, ненавидь его по верной причине.

– Ненавидеть его по верной причине?
– Ее мама встала и подошла к ней.
– Я думала, что так и делаю. Тогда ты скажи мне. Каковы же истинные причины ненавидеть священника, который соблазнил и избил мою дочь?

– Ненавидь его, потому что я ненавижу его.

– Я не могу этого сделать.

– Почему нет?
– спросила Элли, глядя в глаза матери.

– Потому что ты можешь перестать ненавидеть его. И тогда мне тоже придется остановиться.

Элли отвела взгляд от умоляющих глаз матери.

– Что он сделал с тобой, детка?
– прошептала мама.
– Что он сделал с тобой такого, что ты пришла ко мне после стольких лет?

– Я не хочу говорить об этом, - сказала Элли, когда они приблизились к ярко-белой комнате, без сомнения, лазарету или тому, что считалось таковым в этом стареющем здании.

– Тебе надо с кем-нибудь поговорить. С профессионалом, который поможет.

– Я не нуждаюсь в консультациях. Я в таком же здравом уме, как и ты.
– Если не более здравомыслящая. В конце концов, это не она разгуливала в свадебном платье и говорила, что Иисус был ее мужем.

– Ты можешь поговорить с кем-нибудь здесь. Сестра Маргарет - опытный психолог. И еще раз в неделю, Отец Антонио...

Элли повернула голову и уставилась на маму.

– Ты думаешь, я буду говорить об этом со священником?

– Ну...
– начала было ее мать. – Вероятно, с сестрой Маргарет?

Если бы у нее хватило на это сил, Элли рассмеялась бы. Но их не было, и она промолчала, и они молча вошли в лазарет.

Мать оставила ее сидеть в кресле, а сама пошла за другой сестрой. Через двадцать минут в лазарет вошла монахиня, на вид ровесница ее матери - не старше пятидесяти лет, - и окинула Элли внимательным взглядом. Мама представила женщину как сестру Аквинас. Поверх черной одежды на ней был надет белый фартук, а рукава заколоты так, что обнажались предплечья. Сестра Аквинас указала на кровать за белой занавески, и велела Элли ждать там.