Шрифт:
– Не то: он уже был на подозрении безумия и хотели проверить.
– И опозорились, потому что это ответ - гения, чистого духа. А вопрос - студента-медика. Дурака. (Поглаживая указательным пальчиком круглые бока стопочки.) Но, Марина, представьте себе, что я была бы - Бог... нет, не так: что вместо меня Бог бы держал часы и забыл бы перевернуть. Ну, задумался на секундочку - и - кончено время.
...Какая страшная, какая чудная игрушка, Марина. Я бы хотела с ней спать...
========
Струечка... Секундочка... Все у нее было уменьшительное (умалительное, утолительное, умилительное...), вся речь. Точно ее маленькость передалась ее речи. Были слова, словца в ее словаре - может быть и актерские, актрисинские, но, Боже, до чего это иначе звучало из ее уст! например - манерочка. ?Как я люблю вашу Алю: у нее такие особенные манерочки...?
Манерочка (ведь шаг, знак до ?машерочка?!) - нет, не актрисинское, а институтское, и недаром мне все время чудится, ушами слышится: ?Когда я училась в институте...? Не могла гимназия не только дать ей, но не взять у нее этой - старинности, старомодности, этого старинного, век назад, какого-то осьмнадцатого века, девичества, этой насущности обожания и коленопреклонения, этой страсти к несчастной любви.
Институтка, потом - актриса. А может быть институтка, гувернантка и потом - актриса. (Смутно помнятся какие-то чужие дети...)
– Когда Аля вчера просила еще посидеть, сразу не идти спать, у нее была такая трогательная гримасочка...
Манерочка... гримасочка... секундочка... струечка... а сама была... девочка, которая ведь тоже - уменьшительное.
========
– Мой отец был скрипач, Марина. Бедный скрипач. Он умер в больнице, и я каждый день к нему ходила, ни минуточки от него не отходила, - он только мне одной радовался. Я вообще была его любимицей. (Обманывает меня или нет - память, когда я слышу: придворный скрипач? Но какого двора - придворный? Английского? Русского? Потому что - я забыла сказать - Голлидэй есть английское Holiday - воскресенье, праздник.
Сонечка Голлидэй: это имя было к ней привязано - как бубенец!)
– Мои сестры, Марина, красавицы. У меня две сестры, и обе красавицы. Высокие, белокурые, голубоглазые - настоящие леди. Это я - такая дурнушка, чернушка...
Почему они не жили вместе? Не знаю. Знаю только, что она непрерывно была озабочена их судьбою - и делом заботилась.
– Нужно много денег, Марина, нужно, чтобы у них были хорошие платья и обувь, потому что они (с глубоким придыханием восторга) - красавицы. Они высокие, Марина, стройные - это я одна такая маленькая.
– И вы, такая маленькая, младшая, должны...
– Именно потому, что такая маленькая. Мне, не-красавице, мало нужно, а красавицам - всегда во всех сказках - много нужно. Не могут же они одеваться - как я!
(Белая блузка, черная юбка или белое платьице - в другом ее не помню.)
Однажды в какой-то столовой (воблиный суп с перловой крупой, второе сама вобла, хлеба не было, Сонечка отдала Але свой) она мне их показала - сидели за столиком, ей с высоты английских шей кивнули (потом она к ним побежала) - голубоглазые, фарфоровые, златоволосые, в белых, с выгибом, великокняжнинских шляпах...
– Гляди, Алечка, видишь - эти две дамы. Это мои сестры. Правда, они - красавицы?
– Вы - лучше.
– Ах ты, дитя мое дорогое! Это тебе лучше, потому что ты меня любишь.
– Я потому вас люблю, что вы лучше всех.
Ребенок, обезоруженный ребенком, смолк.
========
Повинуясь, очевидно, закону сказки - иначе этого, с моей страстью к именам, не объяснишь - я так и не спросила у нее их имен. Так они у меня и остались - сестры. Сестры - Золушки.
========
Мать помню как Сонечкину заботу. Написать маме. Послать маме. Должно быть, осталась в Петербурге, откуда родом была сама Сонечка. Недаром ее ?Белые Ночи?.
– Я же знаю, Марина, я сама так ходила, сама так любила... Когда я в первый раз их прочла... Я никогда не читала их в первый раз! Только я в ?Белых ночах?, не только она, но еще и он, тот самый мечтатель, так никогда и не выбравшийся из белой ночи... Я ведь всегда двоюсь, Марина, не я - двоюсь, а меня - два, двое: даже в любви к Юре: я - я, и я - еще и он, Юра: все его мысли думаю, еще не сказал - знаю (оттого и не жду ничего!) - мне смешно сказать: когда я - он, мне самой лень меня любить... Только с Вами, Марина, я - я, и - еще я. А верней всего, Марина, я все, кто белой ночью так любят, и ходят, и бродят... Я сама - белая ночь...
Обнаружила я ее Петербург сразу, по ее ?худо? вместо московского ?плохо?.
– А это очень худо?
– Что?
– Говорить ?худо?, - и сама смеется.
– Для вашего худа, Сонечка, одна рифма - чудо.
Кто и откуда, Милое чудо?
Так возникла Розанэтта из моей ?Фортуны? (Лозэна), так возникла вся последняя сцена ?Фортуны?, ибо в этом: ?Кто и откуда??
– уже весь приказ Розанэтте (Сонечке) быть, Розанэтте, дочке привратника, которая:
...Я за последней волею прислана. Может, письмо Вам угодно оставить родным, Может быть, локон угодно отрезать на память. Все, что хотите - просите! Такой уж день: ВсJ Вам позволено нынче!