На кукухе – серпы, молоты, феминитивные кресты с кружочком и пара фрумерских черепов. Огурцов и морковок, тьфу-тьфу-тьфу, вроде нет. Вместо смарт-очков – дорогие и почти незаметные слинзы. Наверно, папа крупный политрук где-нибудь в провинции, а девочка в Москве на учебе.

Поморщившись на кучерскую «товарыню», Няша села в телегу, глянула на Ивана, покраснела и отодвинулась подальше.

– Сена на всех хватит, – сказал Иван с улыбкой. – Ты Няша?

– Ага.

– А я Иван. Ты на мозгах была раньше?

– Была, – ответила Няша. – Третий раз иду. В этом году на Красную площадь не пустят, только к Манежу. Но на экране все увидим. На «Москве».

– Не пустят на площадь? – протянул Иван. – Чего ж мы туда премся?

– Так и хорошо. Мне в том году на площади ногу отдавили. И всю помяли. А чувства мы и перед экраном испытаем.

– Какие?

– Хорошие чувства, – сказала Няша горячо. – Не сомневайся, Иван. Хорошие, верные чувства, которых, по сути, нигде больше не осталось. Надлежащие чувства. Если ты в первый раз идешь и не знаешь, чего и как, держись рядом. Я там как рыба в воде. Я сердомолка.

Последнюю фразу Няша произнесла слегка виновато и улыбнулась. Но как только она улыбнулась, что-то произошло с ее лицом – из полноватой и чуть прыщавой провинциалочки она превратилась в веселую амазонку, и ее невыразительное форменное платье показалось Ивану очень стильным.

– Тогда сажусь на хвоста, – сказал Иван. – Спасибо.

В дороге в основном молчали. Няша дичилась, Иван волновался – но насмешливо кривил рот и жевал соломинку. Наконец телега спустилась по черному каньону Тверской и остановилась на краю огромного пустыря перед Кремлем. Дальше начиналась пешеходная зона.

Иван с Няшей слезли с телеги, расплатились и пошли по вытоптанной жухлой траве в сторону черного зиккурата «Москвы», на фасаде которого уже горел трехмерный экран.

– Манежка, – сказала Няша.

Манежка… Как хорошо, что этому утоптанному полю вернули его древнее название… Мысль была сентиментальная и не совсем обычная для Ивана.

– Встанем впереди и с краешка, – сказала Няша, – поближе к Кремлю.

– А чего так? – спросил Иван. – Отсюда лучше видно.

– Увидеть можно и в огментах, – ответила Няша. – Люди сюда не смотреть ходят, а сердце раскрыть. У стены чувства сильнее. А дома Гоша все глушит. Проверено.

Иван не слышал прежде такой вариации на тему ГШ-слова – похоже, Няша обитала в субкультуре, о которой он не имел понятия.

Публика на Манежке собралась разношерстная – курсанты претория в черных комбезах, охотнорядцы, игуменитарии в промо-рясах с рекламой, приезжие помещики в дворянских картузах, барышни в разноцветных платьях-колоколах, раздуваемых приятным ветерком. Было много детей. Одним словом, праздник…

Няша взяла Ивана за руку и повела его сквозь толпу. Ивану нравилось прикосновение ее твердой маленькой ладошки – он только жалел, что упустил момент первым взять ее за руку, чтобы было по-мужски. Ветерок отдавал навозом и горелым можжевельником, и, пока Няша вела его за собой, Иван несколько раз прикрыл глаза, представляя, будто идет по деревенской улице.

– Вот здесь, – сказала Няша.

Она остановилась примерно посередине между закопченным углом «Москвы» и белой кремлевской стеной. Вокруг было много сердомолов – парни в галифе, щегольских лаковых сапогах из крокодиловой кожи, черных шелковых косоворотках и кепках с белым андреевским крестом. Сердомолки носили подчеркнуто асексуальные бесформенные платья, как Няша – и, конечно, выглядели в них более чем сексапильно по контрасту с гламурной модой, давно уже натершей всем глаза… Или, может быть, форменные платья просто напоминали о порнухе, где каждый третий клип был про школьниц-сердомолок, раздвигающих немолодые плохо бритые ноги среди плюшевых заек и мишек.

У сердоболов была своя эстетика, не пересекавшаяся с тем, что изо дня в день советовала Афа. Представив себя в крокодиловых сапогах и черном шелке, Иван ощутил странное удовольствие. А что, вполне…

Над толпой поднялась кумачовая лента с надписью:

Лента была такая длинная, что напоминала китайского дракона на палках – вроде тех, которых носят по Китай-городу на восточный Новый год. И держало ее не меньше десяти человек – но все равно на расшифровку символа (б) не хватило места. Впрочем, все и так знали.

– Здесь Дух дышит, – сказала Няша.

– Какой?

– Святой слэш русский, – ответила Няша. – Как в сказках…

Иван поморщился, но решил не возражать.

– А почему, кстати, вас называют «сердобол-большевики»? – спросил он, кивая на кумачового дракона. – Правильно ведь будет «сердо-большевики». Или «сердоболы». Получается, «б» два раза расшифровывают.

– Хорошее слово не грех и повторить, – улыбнулась Няша и чуть сжала ладонь Ивана. – Смотри уже… Начинают…

Иван поднял глаза на экран.