Я уехал в Анкоридж назавтра после кетчиканского разговора о передышке. Того типа беседа, что требует или, может, выигрывает от моря крепких напитков – мне виски, ему текилу.

Кажется, мы пили в баре до четырех утра.

Порой снаружи, прямо за гранью наших слов, шел снег.

Позже я проснулся с кошмарным похмельем, помня, что через несколько часов лететь в Анкоридж, но прежде я должен дать интервью местной газете.

Что я им скажу?

Я купил хот-дог и прогулялся до пристани, прямо напротив гостиницы.

Рассудку моему и телу было совсем не весело.

Хот-дог на середине стал очень неинтересный.

На пристани обнаружились дрозды и сухогруз под панамским флагом. То есть это я решил, что они дрозды, – может, они были вороны. Сквозь боль и марево подъема-после-тяжкой-ночи-пьянства мне они виделись воронами.

Но и в похмелье на судне значилось «Панама», так что птиц я буду называть воронами, и, пожалуйста, представляйте себе ворон всякий раз, когда я говорю «вороны».

Про дроздов забудьте.

Я вдруг понял, что если укушу этот хот-дог еще раз – быть беде. Кому охота блевать перед панамским судном, которое тихим утром бросило якорь на Аляске, да еще когда на тебя таращится стая ворон – а может, их мой хот-дог интересовал?

Если бы меня вырвало, они бы, наверное, дали деру.

Аляска громадная, они без труда нашли бы, где жить своей жизнью дальше. Аляска такая громадная, что они могли бы разлететься и никогда больше не увидеться, вообще ни одной вороны больше не встретить – разве что собственное отражение в воде.

Я размахнулся огрызком булки от хот-дога и метнул его воронам.

Они очень долго и внимательно его разглядывали, а потом одна рискнула. Есть чем занять похмелье до интервью. Я смотрел на ворон и хот-договую булку.

Обычно путевые заметки об Аляске не такие, и вообще, где он раздобыл хот-дог? – недоумевают некоторые из вас. Хот-дог с Аляской как-то не ассоциируется. Медведи, горы, эскимосы – это да, а хот-дог с горчицей и кетчупом – нет.

Я его раздобыл где-то в городе.

Не так уж это было сложно.

Вот, а съесть его – другое дело.

Мне надоело смотреть, как вороны смотрят на хот-договую булку, и я опять взглянул на судно – убедиться, что не перепутал Панаму со Швейцарией.

Вполне себе Панама, а одна ворона держала булку во рту. Я думаю, то была ее первая булка в жизни, потому что ворона не знала, как с ней поступить. Стояла, нелепая такая, а хот-договая булка торчала из клюва, будто крохотная шлюпка.

Остальные вороны тоже стояли как зачарованные.

– Вот затем я и на Аляске, – сказал я себе. – Посмотреть на ворону, у которой хот-договая булка торчит из клюва, будто шлюпка.

Я подошел к припаркованной поблизости машине, разогнав ворон, и хот-договая булка улетела с ними, а я взял горсть снега с капота и свирепо растер лицо.

До интервью оставалось всего ничего, надо оклематься.

Может, расскажу репортеру про ворон и мою хот-договую булку. Полезно, чтобы растопить лед и перевести интервью в легкомысленное русло.

Так я и сделал.

Интересно, что он подумал.

Я очень оживился, рассказывая про ворон с булкой, и, наверное, немного чересчур жестикулировал. Господи, кошмарное же было похмелье. Дважды вскакивал из-за стола, где мы сидели, только познакомившись, и воодушевленно махал руками.

Интересно, что он написал.

Самолет в Анкоридж летел, кажется, вечность.

Полеты с похмельем – в моем топ-40 худших вещей в жизни.

Центральная нервная система в прямой конфронтации со скоростью и ревом самолета. Все равно как хирург меня оперирует: я еще в сознании, а он стоит со скальпелем в одной руке и учебником в другой и беспрестанно твердит:

– Надо было прилежнее учиться, – и тут в операционную врывается его мамаша, вырядившаяся на огород, подходит, заглядывает в дыру у меня в животе и давай орать на врача:

– И зачем только я деньги тратила, тебя в медицинскую школу отправляла! – А потом, ткнув пальцем: – Ты глянь на эту дыру! И что теперь? Вот посмотрим, как ты на этот раз выпутаешься!

Она придвигает стул прямо к дыре у меня в животе.

– Ладно, умник, – говорит она сыну. – Дальше-то что?

6 февраля 1982 года закончилось.

А в этой фразе я опять живу в странном доме в Беркли, где повесилась женщина. Вообще-то я сижу тут в гостиной, прошло девять дней февраля, сегодня 15-е.