Посреди тихого перекрестка в Гонолулу я увидел новенькую женскую туфлю. Коричневая туфля – мерцала, будто кожаный алмаз. Туфле незачем было вот так лежать – она не играла роль в труппе остаточных осколков автокатастрофы, и парад, по всей видимости, по перекрестку не ходил, так что история туфли навсегда пребудет загадкой.

А я сказал – ну, конечно, нет, – что у туфли не было пары? Одна туфля, одинокая, чуть ли не призрачная. Почему, если видишь одну туфлю, сразу как-то неловко, если поблизости нет другой? Начинаешь искать. Где же другая туфля? Наверняка ведь где-то здесь.

Это многообещающее начало я продолжу рассказом о странствии одного человека – таким географическим календарем свободного падения, которое началось будто бы много лет, а вообще-то несколько месяцев физического времени назад.

В конце сентября я на две недели уехал из Монтаны в Сан-Франциско, а потом опять на Восток, читать лекцию в Баффало, Нью-Йорк, а потом еще на неделю в Канаду. Я вернулся в Сан-Франциско, проторчал там три недели, а затем истощение финансов погнало меня через залив в Беркли.

Три недели я прожил в Беркли, а потом на несколько дней уехал на Аляску в Кетчикан, после чего полетел на одну ночь севернее, в Анкоридж. Наутро, очень рано, я бросил снега Анкориджа ради Гонолулу (пожалуйста, потерпите меня, пока я тут календарь заполняю), Гавайи, где прожил месяц, лишь на два дня посреди этого месяца съездив на остров Мауи. Затем вернулся в Гонолулу, закруглил свой визит и возвратился в Беркли, где и живу, ожидая поездки в Чикаго в середине февраля.

Теперь мы смутно представляем, куда в географическом календаре угодили, и можем перейти к самому странствию, а оно короче не становится, потому что мы и сюда-то вон сколько добирались, а ведь здесь, можно сказать, начинаем заново. Остается дивиться, что такого важного в одинокой женской туфле посреди перекрестка в Гонолулу и в одном человеке, который несколько месяцев мотается туда-сюда, вперед-назад, вдоль и поперек по всей Америке с кратким заездом в Канаду.

Надеюсь, скоро случится что-нибудь поинтереснее.

Не помешало бы.

Пожалуй, вот с чего начнем: я не хочу знать, в какой комнате она повесилась. Один человек, который знал, как-то раз начал было рассказывать, а я сказал, что знать не хочу. Человек был милый и не досказал. Так разговор и остался за кухонным столом незаконченным.

Мы ужинали, и я к тому же не хотел, чтобы у нас на ужин оказалось ее самоубийство. Не помню, что мы ели, но смерть несчастливой женщины никак не стала бы удачной приправой к нашей еде.

Не хочешь ведь в отделе специй в супермаркете между орегано, сладким базиликом, семенами кориандра, укропом и чесночным порошком обнаружить «смерть-через-повешение» на этикетке пузырька с ингредиентами чудовищных последствий и составом, гарантирующим гибель всей еды на корню.

Если готовишь сам, не захочешь добавлять смерть-через-повешение ни в какое блюдо, или если ужинаешь в гостях, и там подают съестное с уникальным вкусом, и ты спрашиваешь хозяина и кухарку, что это за вкус такой, а они тебе как ни в чем не бывало:

– А, это мы новую специю пробуем. Вкусно?

– Необычно. Что-то я ее не узнаю. Как называется?

– Смерть-через-повешение.

Пожалуй, теперь, когда я рассказываю про женщину, покончившую с собой, мы более или менее начали эту книгу – начало вполне сносное, уж получше раздумий об истории туфли на перекрестке в Гонолулу, и я способен и свободен мотаться по географическому календарю физических событий, слегка описанных в 4-м, 5-м и 6-м абзацах этого странствия.

Сегодня у меня день рождения.

Я вроде припоминаю давние вечеринки с любимыми и друзьями, но сегодня ничего подобного не будет. Я очень далек, я почти выслан из своей сентиментальности. Да и ничего тут не поделать. Я просто знаю, что 46 мне уже не будет.

Будь я хоть пьяным поющим ирландцем в День святого Патрика, таким зеленым, что всю Австралию можно зеленью покрыть, как бильярдный стол, ни на ком это благотворно не скажется.

Что толку сообщать другим пассажирам утреннего поезда Беркли-Сан-Франциско – ни одного я никогда не видел и наверняка никогда не увижу, – что у меня сегодня день рождения?

Повернись я к совершенно постороннему человеку, что сидит рядом, пока мы едем в тоннеле под Заливом Сан-Франциско, а у нас над головами плавают рыбы, и скажи я:

– У меня сегодня день рождения. Мне сорок семь, – всем бы стало неловко.

Сначала они бы притворились, что я разговариваю сам с собой. Гораздо проще вообразить, будто люди разговаривают сами с собой, а не обращаются к вам лично. Когда люди обращаются к вам лично, требуется дополнительное, совсем уж неловкое усилие, чтоб их игнорировать.