В марте 1814 года, когда русские войска с победой вошли в Париж, русский гусар Иван Державин спас девочку по имени Фрази. А потом она спасла его от неминуемой гибели в зловещем сером особняке в тупике Старого колодца. Эта детская влюбленность не покинет Фрази никогда. Но через полтора десятка лет она встретит бабника и забияку Жан-Пьера Араго, редактора популярной газеты «Бульвардье». Почему он так похож на Державина? Почему у них одинаковые воспоминания и о мучениях Араго в России в 1812 году, и о парижских приключениях Державина? Почему прекрасная полька, графиня Стефания, живущая в том самом сером особняке, люто ненавидит Араго и одного из корреспондентов его газеты, который пишет под псевдонимом Лукавый Взор? А главное, кого же безумно любит и безумно ревнует Фрази?
Всё так запутано в жизни, в политике и в любви…
Первое письмо Дмитрия Видова
Писано в Париже, в Отеле Бирон [1] ,
20 сентября 1804 года
Высокочтимая мадемуазель Вестинже! Горько сожалею, что принужден уехать, не простившись с Вами и не высказав всего того, чем наполнено мое сердце с того мгновения, как увидел Вас впервые. Не передать, как я страдал сегодня, пока мы спешно паковали, запечатывали и грузили сундуки с бумагами, которые его превосходительство посланник Петр Яковлевич Убри намеревался отправить в Санкт-Петербург! Уже давно понятно было, что придется покидать Париж, но отчего-то тянули со сборами до последнего дня, а теперь воцарилась суета неописуемая. Все мы: и советники, и секретари, и Ваш батюшка, привратник посольства, ну и Ваш покорный слуга – трудились не покладая рук и не считаясь чинами.
1
В 1804 г. посольство Российской империи во Франции располагалось в Париже, на улице Варенн, во дворце, некогда принадлежащем французскому маршалу Бирону. Обычно это здание называлось «Отель Бирон».
Все французские названия улиц и достопримечательностей Парижа и других городов, упомянутые в романе, помещены в конце книги.
До последней минуты надеялся я, что Вы, по обыкновению, придете навестить отца. Но время шло, Вас не было, тревога все более властно овладевала моим сердцем, и наконец я решился спросить о Вас мсье Вестинже, который был занят не меньше всех нас. Ваш батюшка буркнул, что Вы нездоровы, и отошел от меня.
Сердце мое сжалось от этой вести. Я чувствовал себя так, словно небеса разверзлись, солнце померкло и нет никакого просвета впереди. Клянусь, я стоял ни жив ни мертв, как вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече. Я оглянулся и вновь увидел Вашего отца. Он сказал угрюмо: «Чего уж теперь горевать! Сами виноваты. Свет не видел такого робкого молчуна. Не стоите вы слез моей дочери! Я ей говорил, что нужно ставить на француза Бовуара, а не на русского Видофф. У Бовуара зрение получше! [2] И я был прав!»
2
Игра слов: фамилия Бовуар (beauvoir) омонимична словосочетанию – beau voir, где beau – красивый, прекрасный, а voir – видеть (франц.).
Наверное, вид у меня сделался довольно глупый, потому что мсье Вестинже только рукой махнул. Может быть, он еще что-нибудь добавил бы, но тут его отозвал фон дер Пален, который надзирал за погрузкой нашего багажа. Я же попытался проникнуть в смысл слов Вашего батюшки – и внезапно надежда постучалась в мое сердце! Мгновенно перелистав в памяти все наши встречи, вспомнив выражение Ваших прекрасных глаз, вспомнив странное волнение, которое иногда звучало в Вашем голосе, дрожь Ваших рук, комкавших концы фишю [3] , когда мы о чем-то говорили, я вдруг с ужасом и восторгом осознал, что по глупости и робости упустил драгоценные минуты, которые могли бы нас обоих сделать счастливыми.
3
Фишю (от франц. fichu) – косынка из легкой ткани или кружев, прикрывавшая шею и декольте.
Неужели Вы, мадемуазель Вестинже… нет, к дьяволу церемонии! Неужели Вы, свет мой Жюстина, ненаглядная Устинька… неужели Вы благосклонны ко мне? Неужели Вы захворали нынче от огорчения, что наша разлука неизбежна, а я все еще не сказал Вам тех слов, которых Вы, быть может, от меня ждали?.. Неужели я обидел Вас своей робостью? Обманул Ваши надежды?..
Боже мой, вдруг подумалось мне, а что, ежели Вы приняли мою робость за пренебрежение? Сочли, что я смотрю на Вас свысока, учитывая скромное положение Вашей семьи?!
Поверьте, Устинька: будь я не просто дворянского, а даже царского рода, окажись не каким-то там коллежским асессором, а министром двора или вовсе императором, я был бы счастлив мечтать о Вашей любви и готов был бы на коленях просить Вашей руки, окажись Вы даже не дочерью нашего консьержа, а дочерью самого последнего парижского бедняка!
Кажется, все бы на свете отдал бы, только бы иметь час времени: схватить экипаж, доехать до Вашего дома, пасть к Вашим ногам, объясниться в любви и молить Вас разделить мою жизнь!..
Ох, нет, что я несу, несчастный! Дипломатические отношения между нашими странами разорваны. Еще 28 августа господин Убри вручил министру иностранных дел Талейрану ноту об их разрыве. Как я могу просить Вас стать женой того, в ком Франция скоро будет видеть представителя враждебной державы и кого теперь охраняет только иллюзия дипломатической неприкосновенности?..
Молю Бога, чтобы состояние неприязни между нашими державами сменилось миром и дружеством. Молю Бога, чтобы мне удалось вернуться в Париж. Молю Бога, чтобы Вы не забывали обо мне. К черту этого Вашего верного поклонника Филиппа Бовуара, на которого посоветует вам ставить Ваш отец! Однако мсье Вестинже все же пообещал доставить Вам мое письмо… Во всяком случае, вы всё узнаете о моих чувствах и страданиях.
Ах, вот горе, пора уж отправляться! Нет в свете более несчастного человека, чем я, и сердце мое рвется от любви.
Прощайте! Дай Бог Вам счастья, ненаглядная, любимая, обожаемая Устинька! Вспоминайте, умоляю, вспоминайте обо мне!
Вечно Ваш – Дмитрий Видов, секретарь при посольстве Российской империи в Париже.
Новый корреспондент газеты «Бульвардье»
Париж, 1832 год
Фарфоровые, роскошные, хотя и несколько побитые временем часы Вашерон-Константен, стоявшие на каминной полке, громко захрипели, готовясь пробить полдень. Полдень пятницы! Неподалеку, на колокольне новой, еще не вполне достроенной, но уже действующей церкви Нотр-Дам-де-Лорет, Девы Марии Лоретанской, зазвонили к обедне. Однако все сотрудники газеты «Бульвардье» немедленно достали еще и карманные «брегеты», чтобы сверить их.
То же сделал и Жан-Пьер Араго, главный «бульвардье» – редактор газеты. Многие собратья по ремеслу завидовали ему: Араго умудрился выбрать весьма, ну весьма удачное название для газеты. Ведь бульвардье – это завсегдатаи кофеен на Гран Бульвар, парижских Больших бульварах: светские людей, политики невысокого пошиба и просто сплетники. Теперь они считали своим долго читать эту прославившую их газету, что, конечно, не могло не сказываться на популярности и продажах тиражей.