Считается, что первые идеи относительно современного конкурентного законодательства появились в течение XVIII в., начиная с таких работ, как «Богатство народов» Адама Смита. «Каждый индивидуум ни планирует способствовать общественному интересу, ни знает, насколько он способствует этому… ведомый невидимой рукой рынка… следуя своему собственному интересу, он зачастую способствует тому, что для общества более хорошо, чем когда он в реальности планирует это достичь»20, – такова одна из главных идей великого шотландца, которая затем была положена в основание большинства последующих трудов по экономике в мире. Эта идея помогает объяснить, почему свободный рынок стал настолько важным для развития сложного современного общества. В то же время проводится различие между «собственным интересом» (self-interest) и «себялюбивой жадностью» (pure selfish greed), отмечается, что в нашем общем интересе «невидимая рука рынка» должна быть защищена законом.

Этот подход со временем эволюционировал. Т. Веблен писал, что Адам Смит, Давид Риккардо и Альфред Маршалл пытались истолковать основные экономические явления, но лишь с помощью сил, которые в их представлении неотвратимо вели экономику к нормальному состоянию равновесия. В этой экономической теории не было места для развития. Классическая доктрина пыталась исследовать «статическое состояние», в то время как надо исследовать институциональный рост. Идеи нормальности и упорядоченности требовали использования гипотетической картины, которая в конечном итоге вела к концепции идеального государства. Т. Веблен говорит об «отрыве от жизни» западных теоретиков на примере «представительной фирмы» Маршалла21. Подобным грешат и в отечественной практике, используя мало связанные с жизнью понятия, такие как «современный функциональный эквивалент», «альтернативная котельная», «эталоны затрат».

По Б. Селигмену крайней версией сценария «развращения» экономической истории экономической теорией было превращение этой науки во второсортный раздел прикладной экономики чикагского толка. Он говорил, что экономисты игнорируют коренной принцип сложности бытия и что «превратив экономическую теорию в науку в себе, они забыли, что это была социальная наука, что экономист должен быть философом, психологом, антропологом, историком, географом, правоведом так же, как и математиком»22.

«Обычно внимание сосредотачивается на сферах производства и обращения. Но товары и услуги – это не только предметы и действия; они существенным образом связаны с людьми, которые ими управляют или которые находятся под их воздействием». В современных теориях находят самого разнообразного человека экономического (homo economicus) – «…ни настолько разумного, ни настолько корыстного, как представляли себе классики, а также и не молниеносного счетчика, подобно бильярдному игроку у Милтона Фридмана», – отмечал Селигмен23.

Разделение труда помогло движению Первой промышленной революции и позволило всему миру существенно повысить производительность и богатство. Разделение труда, по мнению Смита, может вести к примитивной, повторяющейся ежедневно работе, и, как следствие, – к проблеме «умственных увечий» рабочих. А по предсказанию Маркса, это ведет к восстанию рабочих против работодателей. Для становления же современных рыночных институтов принципиальным является утверждение Людвига фон Мизеса о том, что «как только было осознано, что разделение труда является сущностью общества, ничего не осталось от противопоставления между индивидуальностью и обществом. Противоречие между индивидуальным принципом и социальным принципом исчезло»24.

По Э. Тофлеру, индустриализации была свойственна вертикальная иерархия, в постиндустриальном же обществе создаются горизонтальные, сетевые связи и альтернативные структуры, а потребители начинают играть активную просьюмерскую (совмещая производителя и потребителя) роль25.

Закон сравнительного преимущества Д. Рикардо показывает, что когда страны, компании или люди торгуют друг с другом, это может вести к победителям с обеих сторон (win-win). К. Виксель в свою очередь отмечал, что даже в тех случаях, когда можно говорить о совершенной конкуренции, не может быть достигнуто максимальное удовлетворение потребностей, для этого требуется более справедливое распределение дохода26.

Т. Пикетти считает, что процессы накопления и концентрации имущества на фоне слабого экономического роста, щедрых вознаграждений топ-менеджерам (массовых, но достаточно локализованных) и высоких доходов с капиталов ведут к увеличению и расширению неравенства в долгосрочной перспективе. Силы же расхождения и неравенства доходов имеют дестабилизирующий характер27.

По Г. Мюрдалю, определяясь с условиями современного общества, необходимо определиться с суждениями о ценностях и их ролью. Система ценностей оказывает влияние на взаимосвязанные между собой предсказание будущих событий и содержание намечаемых планов и программ действий, предполагающих решение проблем хозяйственной деятельности. Система ценностей способствует кумулятивному развитию, когда процессы, раз начавшись, создают условия для последующего развития28.

Современная цифровая экономика в условиях минимальных транзакционных издержек делает рынки глобальными. Но глобализация рынков, это далеко не новое понятие в истории экономических отношений. Хотя использование этого термина стало превалирующим после 1980-х и широко распространено мнение о том, что окончание холодной войны считается точкой кульминации для глобализации, это очень далеко от времен первой эры широкого распространения международной торговли, коммерции и миграции. Глобализация стала приобретать важное значение с 1492 года, года, когда Колумб открыл Америку, – пишет автор бестселлера о 50 наиболее значимых за всю историю экономических идеях Э. Конвэй29. Впрочем, и он отмечает, что «тем не менее, энергичная международная торговля между Европой и Востоком существовала задолго до этого события».