Шрифт:
Вернулся Ахмет в аул, но не пошел в свой дом, пошел прямо к князю.
Остановился он у порога и проговорил:
Верни мне, князь, скатерть-самобранку!
Насмешливо посмотрел на него чванливый князь, а как увидел тыкву, затопал ногами, закричал:
Эй, мои верные слуги, гоните прочь этого болвана!
Положил Ахмет перед князем тыкву и молвил только одно слово:
Выходите!
Откуда ни возьмись, выбежали из тыквы стройные, как на подбор, джигиты и накинулись на князя. А тот не может понять, откуда взялись эти воины. Взмолился князь:
Не бейте меня, я возвращу скатерть!
Ахмет приказал джигитам войти обратно в тыкву. А князь приказал слугам поднести Ахмету на золотом подносе скатерть и с почетом проводить его.
Вернулся Ахмет в свой дом и зажил лучше прежнего.
Добряк и скряга
В одном селе жили два человека. Один круглый год батрачил, чтоб заработать себе на житье, но скопить ничего не умел, потому что с легким сердцем отдавал людям то, что они у него просили. Так и жил бедно. Звали его на селе Добряком.
Другой жил праздно, за счет других богател, ходил всегда хмурый, и снега зимою у него нельзя было выпросить. Звали его попросту Скрягой.
Однажды, когда пришла в горы осень, собрался Добряк на заработки. Услышал об этом Скряга и решил идти вместе с соседом.
Мать Добряка приготовила ему в дорогу еды.
Скряга тоже снарядился в путь, и они отправились вместе.
Долго или коротко они шли, но только остановились на привал подкрепиться и отдохнуть. Сели в тени старого развесистого дерева, поели, что мать Добряка наготовила, и тронулись дальше.
Много ли, мало ли они шли, однако ночь их застала в дороге. Расположились путники на ночлег, опять поели, что Добряк из мешка достал, и улеглись спать.
Утром с зарею поднялись, доели то, что у Добряка из припасов осталось, и пошли дальше. День выдался жаркий, тяжело идти по пыльной дороге. Кругом – степь одна, даже чахлого деревца не видно, и капли воды взять неоткуда.
Тогда развязал Скряга свой толстый мешок и протянул Добряку жалкий ломоть пересоленного пирога, а сам пообедал сытно, запил холодной водою из фляги и спрятал остатки обратно.
Удивился Добряк поведению Скряги, но ничего ему не сказал. А солнце печет все сильнее. Начала Добряка жажда мучить.
Дай-ка, сосед, напиться из твоей фляги, – попросил он.
Дам тебе напиться, но с одним условием, – отвечал Скряга, – если позволишь выколоть тебе один глаз.
Покачал головою Добряк, – не согласился. Еще жарче раскалило солнце сухую землю, совсем у Добряка во рту пересохло. Снова попросил он Скрягу:
Дай хоть один глоток, губы смочить!
Позволь один глаз выколоть – дам!
Что оставалось Добряку делать? Не умирать же от жажды. Дал он себе один глаз выколоть. Хлебнул из фляги немного воды, и пошли они навстречу солнцу. Потом доели соленый пирог и легли спать. Но Добряк, которого целый день мучила жажда, не мог уснуть, все ворочался с боку на бок. А тут еще глаз болит. Стонет Добряк от боли. Наконец, не выдержал он – толкнул и разбудил Скрягу.
Дай еще немного воды попить!
Согласен, – ответил тот, – только позволь сначала другой глаз тебе выколоть.
Что ты, сосед, как можно? Как же я жить стану, не видя белого света?
Дело твое, – сказал Скряга. Повернулся на другой бок и захрапел.
Настало утро. Поднялись они, Скряга плотно позавтракал, а Добряку дал кусок сухого чурека, и тронулись они снова в путь. Напиться так и не дал Скряга соседу.
Опять взошло над пустынной степью горячее солнце, и когда совсем невмоготу стало Добряку терпеть, согласился он, чтобы Скряга выколол ему и второй глаз.
На все воля Аллаха, – сказал он печально. – Пусть всемогущий устроит так, чтоб обернулось все добром для меня и злом для тебя, жадный ты человек.
Выколол ему Скряга глаз, дал глотнуть немного из фляги и, взяв слепца за руку, повел его дальше.
Шли они долго и добрались до небольшой, но шумной горной речушки. Остановил Скряга слепого, срубил кизиловую палку и говорит:
Возьми посох. Иди по берегу этой реки вверх, с палкой не собьешься с пути: пока ею воды будешь касаться – значит идешь правильно. Если повезет, съест тебя какой-нибудь дикий зверь! Путь добрый. – Засмеялся Скряга и бросил слепого. Расстались они, и каждый пошел своею дорогой.