Вернувшись в Новороссийск, Витя крепко подружился с моряками, расположившимися в их доме. Однако, когда завязывался бой, они решительно прогоняли его из башни. Знали, что есть мать. Как он уговаривал краснофлотцев, чтобы те разрешили ему помогать им здесь! Таскал ящики с боеприпасами, носил воду. Порой вытряхивал им под ноги собранные ночью патроны для трофейных автоматов. А моряки все равно прогоняли его. Но ведь эта башня – его дом! Как он может уйти отсюда?! Тем более, его отец, когда-то учивший его читать и писать в этой вот самой комнате, недавно погиб во время очередной бомбежки в порту.

Витя как в землю врос: «Буду воевать вместе с вами. Гоните сколько угодно! А я никуда не уйду». Не успел матрос, как следует прикрикнуть на него – в глубине переулка Декабристов показались темно-зеленые фигурки гитлеровцев и начали обстрел башни. Рота фашистов стремительно рвалась к морскому порту по улице Рубина. Теперь уже, разумеется, поздно. Не вытолкаешь же пацана за дверь, прямо в руки немцам.

Витя остался в башне. Бегал по этажам подносил патроны, бросал гранаты в наседавших врагов. Как он ненавидел нацистов с их загнутыми касками, засученными рукавами, с их наглой походкой и автоматами наперевес!

Раздался оглушительный взрыв. Все смолкло. Витя поразился неожиданно наступившей тишине. Из переулка доносились разрозненные выстрелы. А в башне было тихо. Мальчишка кошкой скользнул наверх. Последний матрос миноносца «Бдительный», уткнувшись окровавленным лицом в кирпичное крошево, неподвижно лежал в полуметре от еще теплого пулемета «максим», поставленного на подоконник.

Из-за разрушенного окна, выходившего на улицу Рубина, доносился постепенно затихающий рокот и лязг железных гусениц об асфальт. Немецкий танк неуклюже отползал от башни. Окно, в проеме которого остывал пулемет, смотрело в сторону переулка Декабристов. Там были немцы, спрятавшиеся за углами домов и за деревьями. Еще одно окно выходило на Октябрьскую площадь. Там не было никого живого. Только удушливые шлейфы темного дыма обволакивали обугленные трупы и окровавленные траншеи.

Новицкий неслышно подобрался к «максиму». Ободренные наступившей тишиной фрицы выползли из укрытий и неровными рядами двинулись к башне. Витька наблюдал за ними из-за щитка пулемета. В полуметре от его головы лязгнула пуля, раскрошив вывернутый из оконного проема кирпич. Новицкий пригнулся. Короткая очередь выбила из стены над его головой несколько пучков каменных крошек, и они быстро посыпались ему на макушку.

Новицкий вскочил и решительно стиснул остывавшую гашетку. Несколько фашистов уткнулись блестящими касками в землю и распластались поперек тротуара. Остальные разбежались по подворотням и залегли. Под убитыми медленно растеклись неровные темно-красные лужи.

Мальчишка окинул комнату быстрым взглядом. В углу напротив двери стояли ящики с патронами, за ними – с гранатами. Он стремительно метнулся в угол, схватил пару гранат и кубарем скатился к выходу.

Фрицы, тем временем, вновь поползли вперед. Тому, что был ближе всех, прямо в грудь уткнулась граната, и в ту же секунду раздался взрыв. Фонтан смешанной с землей дорожной пыли и куски человеческого тела, не успевшие еще окровавиться, взлетели в воздух и неуклюже развалились в разные стороны. Тех, кто был подальше, Виктор расстрелял из пулемета, вернувшись к окну. Немногим удалось убежать обратно в переулок.

Несколько минут спустя оттуда, грохоча, огрызнулись минометы. Один из снарядов угодил в стену правее Витькиного окна. В комнату плеснули колкие струи песка, обломки разбитой стены и осколки металла. Витя, отброшенный ударной волной, полоснувшей по краю окна, отлетел от опрокинувшегося пулемета и больно ударился затылком об угол разбитого кирпича. По шее за шиворот стекла широкая струя крови. Выкарабкавшись из пыльной груды обломков, он принялся поднимать пулемет, крепко сжимая от боли свои крупные белые зубы, затекшие алыми разводами крови из разбитых губ, – и вновь пропорол улицу Рубина длинной очередью.

Пули с упругим треском продырявили разбитую дорогу, и крупные комки асфальта, со звоном вырванные из земли, хлестко брызнули в стороны и раскатились к потрескавшимся бордюрам. Рота фашистов в очередной раз отхлынула в переулок, а мальчишка пулей слетел вниз и выбросил за дверь еще одну связку гранат. Взрыв жестко сковырнул воздух, выбросив вверх густой фонтан земли и травы.

Витя распахнул гимнастерку. Пусть, гады, видят тельняшку. Моряки не сдаются! Он уже два часа сдерживал натиск немецкой роты один.

Из переулка, грузно дребезжа мощными гусеницами, выехал танк. Медленно развернулась его квадратная башня, уверенно нацеливая в Витькину сторону короткий ствол, зловеще чернеющий крупной глубокой глазницей. Грянул выстрел. Машина качнулась, подпрыгнула, дернулась назад, и ее гусеницы быстро обволоклись жидким облаком поднятой с дороги пыли. Снаряд гулко вонзился в башню – и ее стены выдержали. Мальчишка облегченно вздохнул и снова начал стрелять.

Поредевшие отряды немцев, прикрытые танком, ползли за камни, деревья, бордюры, углы домов – и тоже стреляли. «Максим» бешено строчил в ответ. Витя продолжал драться. Правда, не знал он, что в эту минуту два уцелевших фашиста уже поднимались по лестнице его неприступной башни. Они проломили наскоро замурованное краснофлотцами окно первого этажа и залезли внутрь. Скрипнули деревянные ступеньки под их сапогами, с грохотом соскользнула с ржавых петель высаженная дверь. Витя обернулся. Немец наотмашь ударил его прикладом автомата по голове.