Самой сильной страстью в жизни Тургенева была любовь к писательскому творчеству. Он пробовал себя в различных литературных жанрах – в поэзии, прозе, драматургии, переводах и во всех этих сферах достиг огромных успехов. Он испытывал истинную любовь к Музе и говорил своим друзьям: «Поэты недаром толкуют о вдохновении. Конечно, муза не сходит к ним с Олимпа и не внушает им готовых песен, но особенное настроение, похожее на вдохновение, бывает. Находят минуты, когда чувствуешь желание писать, еще не знаешь что именно, но чувствуешь, что писаться будет. Вот именно это поэты называют «приближением бога»… И эти минуты есть единственное наслаждение художника. Если бы их не было, никто писать бы не стал. После, когда приходится приводить в порядок, что носится в голове, излагать на бумагу, – начинается мученье…»

Ради вдохновения и мук творчества Тургенев умел отодвинуть в сторону все ненужное, мешающее, обыденное, те преграды и препоны, которые возникали на его пути. Все то, что отвлекало его от главного. Известно, что Тургенев упрекал поэта Афанасия Фета во внезапном увлечении помещичьим трудом, считая это предательством литературного дарования: «Он теперь сделался агрономом – хозяином до отчаянности, – писал он о Фете, – отпустил бороду до чресл – с какими-то волосяными вихрами за и под ушами – о литературе слышать не хочет и журналы ругает с энтузиазмом».

Тургенев же никогда не изменял своему литературному призванию, отдавая ему все свои силы. По этой причине родовое имение в Спасском, процветающее при жизни матери писателя Варвары Петровны, после ее смерти постепенно пришло в упадок. Тургенев любил общество друзей и охотно приглашал их погостить в Спасском, а те удивлялись запустению, в которое пришло некогда роскошное лутовиновское имение. Иван Сергеевич часто говорил, что он – художник, а совсем не помещик. Не считал он себя также политиком или революционером, что в те бурлящие времена второй половины 19-го века, казалось многим его современникам, в том числе критикам Добролюбову и Чернышевскому, предательством общественных интересов.

Тургенев был натурой глубоко творческой, писательство всегда стояло для него на первом месте. Дар ему был ниспослан великий, этот божий дар не давал ему покоя ни днем, ни ночью. Как часто удивлялись окружающие «невежливости» Тургенева, который мог погрузиться в молчание даже во время светского визита и выдерживать паузу иногда по нескольку часов. А ларчик открывался просто – даже во время визитов продолжался в душе писателя творческий процесс, который заставлял его уходить в себя.

Известен случай, когда Тургенев навестил сестру Льва Толстого Марию и вел с ней оживленную дискуссию о поэзии. Мария поэзии не понимала, и Тургенев старался привить ей интерес к этому виду творчества. Но внезапно он замолчал, повернулся и вышел в сад. Причем вышел совершенно необычным путем, через дверь, которая возвышалась над уровнем земли на целый метр – лестницы там не было. Мария Толстая выскочила следом, обеспокоенная, но писателя и след простыл. Он долго не появлялся, около трех недель. А потом вдруг опять пришел, как ни в чем не бывало. Свое исчезновение он объяснил просто: вдруг почувствовал внутреннее кипение, всплеск творческого начала, и убежал поскорее, чтобы не расплескать этого состояния. Три недели он самозабвенно писал и сотворил повесть «Фауст», которую был готов теперь прочесть.

Однажды во время визита уже в другом доме он долго сидел молча и низко нагнувшись, свесив голову, разбирал руками свои густые волосы. Внезапно, приподняв голову, он спросил: «Случалось вам летом видеть в кадке с водою, на солнце, каких-то паучков? Странных таких?..» Он долго описывал форму этих паучков и потом замолк… «Какие такие паучки? – подумала дама, с которой он вел беседу. – Что за странность!» А он был в полном сознании, просто творческий процесс, мучительный поиск литературных образов и форм его никогда полностью не покидал. Это была его радость и его бремя. Он признавался, что плакал навзрыд, когда дописывал последние страницы романа «Отцы и дети» и изображал болезнь и смерть Базарова. Поддерживая беседу, он всегда пристально вглядывался в своего собеседника, запечатлевая его характерные черты, как будто фотографируя новую личность. Эти образы откладывались в кладовых его памяти и извлекались оттуда в моменты творческого созидания.

Ничто не могло отвлечь Тургенева от главного дела жизни – писательского труда. Вместе с тем Тургенев был известен как человек необыкновенно добрый, мягкий, деликатный. По воспоминаниям Ивана Панаева все члены кружка Белинского «очень полюбили его, убедившись, что у него при его блестящем образовании, замечательном уме и таланте – сердце предоброе и премягкое». Некоторые современники принимали эту доброту и мягкость Тургенева за слабость характера. Ничуть не бывало, доброе отношение к людям не исключало его твердого и последовательного служения Музе.

Это были попросту две совершенно разные вещи. Никакими силами Тургенева было невозможно заставить свернуть с его собственного пути, отвратить от литературы, он всегда видел свою главную цель и умел отсеивать все второстепенное. Известно, как много нужно силы воли, энергии, терпения, чтобы долгое время неотступно преследовать одну и ту же задачу, бороться против нервного и физического утомления, заставить себя довести до конца продолжительный умственный или художественный труд. С этой стороны, Тургенев – автор многих длинных литературных произведений – подтверждает только взгляд на него как на человека фанатически преданного своему творчеству. Он посвящал своему призванию все отпущенное ему судьбой время. Даже за две недели до смерти, прикованный к постели, и тяжело страдающий от приступов боли, он в свободные от мук промежутки диктовал свое последнее произведение «Конец».

Кроме фанатичной преданности писательскому труду была в жизни Ивана Сергеевича другая сильная и устойчивая привязанность – любовь к певице Полине Виардо. В этом чувстве писателя также проявилась его удивительная самобытность и неординарность. По-видимому, обыкновенная женщина не могла его всерьез увлечь, его возлюбленной могла стать лишь женщина с не менее сильно выраженным творческим началом. И такой женщиной оказалась выдающаяся французская певица, прославившаяся своим певческим и драматическим искусством. И восхищение писателя оказались настолько сильным, что для него не имело значения ни то, что была эта женщина замужем, ни то, что жила за границей. Любовь Тургенева не замечала никаких препятствий.